Том 7. Изборник. Рукописные книги - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 14

14

«Алой кровью истекая в час всемирного томленья…»

Алой кровью истекая в час всемирного томленья, С лёгким звоном злые звенья разжимает лютый Змей. Умирает с тихим стоном Царь полдневного творенья. Кровью Змея пламенея, ты жалеть его не смей. Близок срок заворожённый размышленья и молчанья. Умирает Змей багряный, Царь безумного сиянья. Он царил над небосклоном, но настал печальный час, И с протяжным, тихим стоном Змей пылающий погас. И с бессильною тревогой окровавленной дорогой, Все ключи свои роняя, труп Царя влечёт Заря, И в томленьи грусти строгой месяц бледный и двурогий Сеет мглистые мечтанья, не грозя и не горя. Если страшно, если больно, если жизни жаль невольно, – Что твой ропот своевольный! Покоряйся, – жить довольно. Все лучи померкли в небе и в ночной росе ключи, – И опять Она с тобою. Слушай, слушай и молчи.

«В село из леса она пришла…»

В село из леса она пришла, – Она стучала, она звала. Её страшила ночная тьма, Но не пускали её в дома. И долго, долго брела она, И тёмной ночью была одна, И не пускали её в дома, И угрожала ночная тьма. Когда ж, ликуя, заря взошла. Она упала, – и умерла.

«Берёзка над морем…»

Берёзка над морем На высокой скале Улыбается зорям, Потонувшим во мгле. Широко, широко Тишина, тишина. Под скалою глубоко Закипает волна. О волны! О зори! Тихо тающий сон В вашем вечном просторе Над скалой вознесён.

«Оргийное безумие в вине…»

Оргийное безумие в вине, Оно весь мир смеясь колышет. Но в трезвости и в мирной тишине Порою то ж безумье дышит. Оно молчит в нависнувших ветвях, И стережёт в пещере жадной, И, затаясь в медлительных струях, Оно зовёт в покой прохладный. Порою, в воду мирно погрузясь, Вдруг власть безумия признает тело, И чуешь ты таинственную связь С твоей душой губительного дела.

«Преодолел я дикий холод…»

Преодолел я дикий холод Земных страданий и невзгод, И снова непорочно молод, Как в первозданный майский год. Вернувшись к ясному смиренью, Чужие лики вновь люблю, И снова радуюсь творенью, И всё цветущее хвалю. Привет вам, небеса и воды, Земля, движенье и следы, И краткий, сладкий миг свободы, И неустанные труды.

«Благословляю, жизнь моя…»

Благословляю, жизнь моя,   Твои печали. Как струи тихого ручья, Мои молитвы зазвучали. Душевных ран я не таю, Благословив моё паденье. Как ива к тихому ручью, К душе приникло умиленье.

«Холодная, жестокая земля!..»

Холодная, жестокая земля! Но как же ты взрастила сладострастие? Твои широкие, угрюмые поля Изведали ненастье, но и счастие. Сама ли ты надежды родила, Сама ли их повила злаками? Или сошла с небес богиня зла, Венчанная таинственными знаками, И низвела для дремлющей земли Мечты коварные с обманами, И злые гости облекли Тебя лазурными туманами?

«Блаженство в жизни только раз…»

Блаженство в жизни только раз,   Безумный путь, – Забыться в море милых глаз,   И утонуть. Едва надменный Савл вступил   На путь в Дамаск, Уж он во власти нежных сил   И жгучих ласк. Его глаза слепит огонь   Небесных нег, И стройно-тонкая ладонь   Бела, как снег. Над ним возник свирельный плач   В пыланьи дня: «Жестокий Савл! О, злой палач,   Люби меня!» Нет, Павла Савлом не зови:   Святым огнём Апостол сладостной любви   Восставлен в нём. Блаженство в жизни только раз,   Отрадный путь! Забыться в море милых глаз,   И утонуть. Забыв о том, как назван ты   В краю отцов, Спешить к безмерностям мечты   На смелый зов. О, знойный путь! О, путь в Дамаск!   Безумный путь! Замкнуться в круге сладких ласк,   И утонуть.

«Огонь, пылающий в крови моей…»

Огонь, пылающий в крови моей, Меня не утомил. Ещё я жду, – каких-то новых дней, Восстановленья сил. Спешу забыть все виденные сны, И только сохранить Привычку к снам, – полуночной весны Пылающую нить. Всё тихое опять окрест меня, И солнце и луна, – Но сладкого, безумного огня Душа моя полна.