Периферийная империя: циклы русской истории - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 79

На первых этапах войны союзники, осаждавшие Севастополь, испытывали серьезные трудности со снабжением, особенно зимой, которая оказалась в Крыму куда холоднее, чем ожидали англичане и французы. Однако в ходе военных действий эти проблемы понемногу решались, а положение российской стороны делалось все более тяжелым. Один из участников севастопольской кампании рассказывал на страницах шотландского журнала, что «трудно было представить себе больший контраст, чем между поездом, который резво несся от Балаклавы к нашему лагерю, подвозя провизию и боеприпасы для осаждающих, и арбами, которые унылым караваном тащились по крымским степям для того, чтобы снабжать осажденных» [492].

Хотя сражения в Крыму были весьма ожесточенными, ни России, ни западным союзникам полномасштабная война не была выгодна. Русская внешняя торговля осуществлялась на иностранных, преимущественно британских, судах. Война в Крыму ставила под удар эту систему. Как выяснилось, не только Россия, но и Англия страдала от прекращения торговли. Британские промышленники были заинтересованы в том, чтобы бесперебойно получать русское сырье и продовольствие, независимо от того, как складывались дела на Востоке. Дж. Рикардо, сын знаменитого экономиста, выступая в парламенте, предупреждал, что в противном случае производству будет нанесен серьезный урон. 1853 год был рекордным по количеству русского товара, закупленного английскими предпринимателями, которые явно стремились создать на случай войны запасы необходимого им сырья. Поборники свободной торговли выступали за сохранение связей с Россией при любых обстоятельствах. Решение было найдено, когда лондонский кабинет министров признал право нейтральных судов перевозить товары из России во время войны. Это был беспрецедентный шаг, противоречивший всей предшествующей английской практике [Показательно, что это был уже второй (после каспийского предприятия 30-40-х годов XVIII века) случай, когда интересы российской торговли заставляли британских лидеров отступать от собственных морских норм] [493]. Свои услуги в качестве посредников предложили Соединенные Штаты. Проблема в том, что к 50-м годам XIX столетия США не располагали значительным торговым флотом, который мог бы компенсировать потери от прекращения непосредственного товарообмена между «житницей Европы» и «мастерской мира». Фактически масштабы русско-американской торговли в годы войны даже сократились. Зато увеличился вывоз русских товаров через сухопутную границу в Пруссию, откуда они уже по морю шли в Западную Европу. Вывозя русские товары из прусского Мемеля, американцы одновременно предлагали свои корабли англичанам и французам для транспортировки войск, вывоза раненых, подвоза припасов и т.д.

В самих Соединенных Штатах наибольшую симпатию к России испытывали, разумеется, южане. Аристократов-плантаторов и помещиков-крепостников объединяло некое подобие классовой солидарности. В свою очередь, в Петербурге считали, что именно консервативный рабовладельческий Юг, а не демократический промышленный Север является союзником в конфликте с либеральной Англией. На самом деле, однако, ситуация была не столь проста. Плантационное хозяйство Юга было, как и крепостническое земледелие России, гораздо теснее связано с британским капиталом и ориентировано на мировой рынок. Напротив, промышленный Север стремился с помощью протекционизма оградить себя от английских товаров: именно здесь возникала сила, которая перехватит у Британии лидерство в мировой капиталистической системе. Крымская война была одним из первых (хотя, разумеется, не решающих) шагов в этом направлении. Как отмечал Маркс, она вызвала в Соединенных Штатах «неслыханный подъем их судостроения и торговли судами и обеспечила им сбыт для некоторых видов сырья, поставлявшихся ранее главным образом или исключительно Россией»1. Особенно выиграли торговцы хлебом (тоже главным образом северяне), возместившие на английских рынках недостаток русского зерна. Неудивительно, что мир между Англией и Россией в Соединенных Штатах восприняли, по словам русского дипломата, «не без доли плохого настроения» [494]. Прекращение войны для многих здесь означало конец посреднических барышей.

На Крымской войне нажились и прусские предприниматели, переправлявшие русское сырье и продовольствие сухим путем. Через Пруссию в Англию шли лен, конопля, сало и другие товары. Берлин выступил и в качестве финансового посредника. Во время войны царское правительство продолжало размещать свои займы на европейских денежных рынках, причем в них участвовал, наряду с прусским, также английский и французский финансовый капитал. Довоенные займы России продолжали свободно котироваться на лондонской бирже. В свою очередь, царское правительство продолжало платить своим врагам по старым займам. Неудивительно, что петербургские чиновники удовлетворенно констатировали: британская торговая блокада существует «лишь на бумаге» [495].

Для царского правительства главный негативный итог Восточной войны состоял в потере крепостей и флота на Черном море. Для западных союзников главный позитивный результат состоял в уничтожении русского промышленного протекционизма – открытии русского рынка и свободном доступе к ближневосточным рынкам. «The Spectator» жаловался, что «Россия нанесла ущерб не только Турции. Она нанесла урон международной торговле. Но теперь она может все исправить, одновременно улучшив свои собственные дела. Одним росчерком пера петербургский самодержец может удалить все ограничения торговли, обогатив себя и одновременно способствуя обогащению тех самых стран Европы, с которыми Россия прежде боролась» [496].

После падения Севастополя, когда военные действия сменились мирными переговорами, резко изменился и тон британских газет, которые были теперь полны панегириками в адрес героической русской армии. Не только русские солдаты показали себя с лучшей стороны, но и «генералы их были лучше наших» [497]. Оценивая действия русских при обороне черноморской крепости, «The Economist» подчеркивал, что «энергия и решимость, которую они продемонстрировали… заслуживает всяческого восхищения. Оборона Севастополя покрыла их славой» [498]. Мир ни в коем случае не должен быть для Петербурга унизительным, ибо теперь великая держава, осознав уроки поражения, займется улучшением своего внутреннего устройства. Война в Крыму окажется для русских «переломным пунктом в их истории» [499].

Естественно, последующие усилия российской дипломатии, направленные на ликвидацию негативных последствий Парижского мира, оказались на удивление успешными. И дело здесь вовсе не в исключительных талантах князя Александра Горчакова, возглавившего после Крымской войны русскую дипломатию, а в том, что ни Англия, ни Франция, несмотря на сохранявшиеся в отношениях с Петербургом проблемы, в 60-х и 70-х годах XIX века уже не видели в России серьезной угрозы своим экономическим интересам. И ни восстановление черноморского флота, ни даже новый конфликт России с Турцией в этом смысле ничего не меняли.

Победа Англии в Крымской войне была закреплена не только Парижским миром, но и новым российским таможенным тарифом, вступившим в силу в 1858 году. Россия, наконец, приняла «фритредерскую систему». В том же ключе был составлен и очередной англо-русский торговый договор. Поскольку русский протекционизм был камнем преткновения в отношениях между Лондоном и Петербургом начиная с 30-х годов, британцы могли праздновать полную победу

К выработке нового тарифа приступили сразу же после заключения мира. В феврале 1857 года был готов проект, вполне соответствовавший рекомендациям, которые на своих страницах публично давали новому царю Александру II лондонские «Times» и «Economist». Власти в Петербурге тоже не скрывали, что тариф должен «удовлетворить, сколь возможно, многочисленные по сему предмету требования как нашего торгового сословия, так и иностранных правительств» [500].