Запоздалый приговор - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 60

— Хм… — Турецкий задумался, изучая потолок.

Гордеев не мешал, понимая, что мастер обдумывает маневр.

Через две минуты Александр Борисович набрал номер матери Риммы Хаузер-Кравцовой и сказал с малопонятным акцентом, дикой смесью эстонского и грузинского.

— Слюшай, Раис Петрович, здравствуй, дорогай-яя! Меня Рим-ммма просиль передайт ее другу в посылька, а я адрес потеряль, такой растяп, да?! Что делать бюдем?! Со стыда сгорать срочна-аа!!!

— Ой, батюшки, — запричитала женщина. — Ну что же делать, правда, а? Ну привозите ко мне, что ли!

— Нэт, — строго сказал Турецкий. — Я мочь доставляйль только в Москва-город-сити-таун. Зарубайт нос!

Через полминуты он протягивал Гордееву адрес «лучшей подруги Риммы еще со школьных времен, на которую можно положиться»:

— Учись, студент.

— Боюсь, это нереально, — вздохнул Гордеев. — Тебя бы и жена родная сейчас не узнала.

— Правда? — заинтересовался Турецкий. — А что, это мысль: надо отвалить куда-нибудь на вечерок — звоню Ирке и… — Он немного поразмышлял. — Нет, боюсь, волноваться буду, она все равно просечет.

2

Гордеев зашел в кирпичное сооружение под названием «Шашлычная» — неподалеку от Рижского вокзала. Какая-то женщина давала официанткам нагоняй за грязные столы, хотя, на взгляд Гордеева, все сверкало чистотой.

— Где я могу видеть Светлану Губину-Гусейнову? — громко поинтересовался он.

— А вы кто?

Вместо ответа он протянул свою визитную карточку, сообразив, что это она и есть.

Светлана внимательно ее изучила, потом окинула ладную фигуру адвоката всеохватывающим взглядом, и в глазах у нее зажглись веселые искорки.

— Как интересно, — пропела она. — Никогда не встречала живых адвокатов!

— Неужели вам только жареные попадались? — в тон ей ответил Гордеев. — Вы их как подаете, с луком? Я люблю ялтинский, знаете, такой красный, сладкий. Правда, в последнее время он испортился, стал такой же, как все, какая досада, вы не находите?

Она присела за дальний столик и поманила его пальцем. Официантки делали вид, что их это не касается, но на самом деле пялились во все глаза, пока Светлана их не шуганула.

Разговорились они буквально через несколько минут. Гордееву сразу же показалось, что он давно знает эту свойскую, еще молодую и красивую женщину. Но главное, конечно, было не это, а то, что лучшая подруга Риммы Хаузер-Кравцовой рассказывала про нее откровенно и с удовольствием. Видно было, как она любит ее и как гордится ее успехами. И как тоскует по ней. Она знала всю историю перемещения Риммы из Конаково в Москву, а отсюда в Швейцарию и рассказала ее Гордееву подробно и со вкусом. Рассказала, между прочим, и как в день своей гибели Реутов, как-то узнавший, что Римма в Москве, принесся к ней сюда, в «Шашлычную», а потом полетел в аэропорт…

— Прямо сериал можно снимать, — оценил адвокат. — Знаете, похоже, он ее все-таки любил.

Светлана презрительно махнула рукой.

— Тоже мне — любил. Любил бы — не бросил. Себя он только любил, это же яснее ясного. Вот Шопик был в нее влюблен, это — да, — с легкой грустью сказала Светлана.

— Шопик — это кто?

— Юрка Шаповалов, наш однокашник, из Конаково. Да только Римка его к себе не подпускала. Она вообще недотрога была. Пока этого спортсмена не встретила. Ну и дура, я ей всегда говорила. Только, наверно, неубедительно.

— Так что же Шопик? — напомнил Гордеев.

— А что Шопик? Шопик — это чистое золото, а не человек. Он из армии в отпуск пришел всего-то на несколько дней и сразу в Москву мотанул, хотел ее увидеть. Жить тогда без нее не мог. В «Шашлычную» приехал, хорошо, что на меня напоролся, а то бы еще натворил дел. Я его буквально силой заставила уехать!

Мне тогда казалось, что все у нашей Римки уже тип-топ. — Светлана вздохнула. — Кто же знал, как оно получится? Потом я жалела, конечно. Не надо было вмешиваться. Пусть бы он ее нашел. Может, это и была ее настоящая судьба, кто знает? Я вообще только недавно поняла. Никогда не надо вмешиваться.

— Вы мудрая женщина, — заметил Гордеев.

— Фу, — сказала Светлана. — Мудрая… мудрая только черепаха. Вы так сказали, будто мне сто лет.

— А сколько вам?

— Ну, вы наглец, — притворно возмутилась она. — А вам что за дело?

— Так, любопытно просто, — улыбнулся он.

— Все равно не скажу.

— Ладно. Так что же Виктор? Он вам не понравился тогда, девять, или сколько там, лет назад?

— Напротив. Слишком уж был хорош.

— С кем ни говорю, все это повторяют, — кивнул Гордеев. — Понять бы только, что за этим стояло.

— А зачем вам? Все уже быльем поросло.

— Так уж и быльем. Реутов погиб всего полтора месяца назад.

— Я имела в виду, у них с Римкой — все позади. Мне кажется, он был из таких, знаете — пошел на охоту, убил медведя, ободрал лисицу, принес домой зайца, мать зарезала утку и сварила кисель…

— Попробовал, а он горький, — закончил Гордеев.

— Откуда вы знаете? — удивилась Светлана. — Это же наша, конаковская поговорка!

— Так уж и ваша, — засмеялся Гордеев.

Она недоверчиво потерла нос.

— А можно и я вам задам вопрос?

— Валяйте.

— Вы женаты?

Он с улыбкой покачал головой. Она тоже улыбнулась пошире.

— У Риммы кроме вас и Юры Шаповалова в Москве есть друзья?

— Ни единого человека.

— Вы так уверены?

— Убеждена.

— Спасибо, это важно. Скажите, Света, а этот ваш Юра, Шопик, он в Москве постоянно живет, да? Он вообще кто?

— Он журналист, в газете работает.

— В какой?

— Не помню. Я их не читаю, только телепрограмму если. Это вам с моим мужем надо, он про политику все знает.

— Ну вот, — огорчился Гордеев. — Так сразу и с мужем. И при чем тут политика?

— Да политика эта проклятая, как выясняется, всегда при чем. А у Юрки в газете всегда полно политики, скандалы всякие-разные…

— Римма с ним виделась, когда приезжала?

— Конечно, она же у меня спрашивала, как его найти…

— А как он внешне, ничего?

— А вам-то что? — удивилась Светлана. — Или вы того… мальчиками интересуетесь?

Гордеев даже поперхнулся от смеха.

— Нет, — сказал он, откашлявшись, — просто вы его так живо описали… Он на одного моего знакомого похож, а фамилию его я и не знаю, понимаете ли, он тоже Юра и тоже журналист.

— Ну… У нашего Юрки бородка такая рыжая. Плотный, высокий.

Так, понял Гордеев, этот мужик приходил с Риммой в офис к Реутовой. Секретарша его точно так и описала. Но зачем он нужен был Римме? В качестве охраны? Или тут что-то другое?..

— Нет, — огорченно сказал он. — У моего приятеля нет бороды. А у вас фамилия кавказская, верно? У вашего мужа есть борода?

И тут, как по заказу, появился Роман. Вид у него был вполне цивилизованный, и даже без бороды, но взгляд — напряженный. Гордеев сразу понял, что это муж, и у него почему-то действительно испортилось настроение.

3

С утра Гордеев созвонился с Юрием Шаповаловым, объяснил, кто он такой, и попросил о встрече. Потом залез в Интернет и несколько часов изучал его газету. Потом пообедал и лег спать. Отдохнув часа четыре, не меньше, Гордеев почувствовал себя новым человеком и был готов к великим делам и свершениям. Но делать было особо нечего, до встречи с Шаповаловым еще оставалось свободное время, а мозолить глаза шефу юрконсультации он тоже не хотел — еще загрузит чем-нибудь по самое не могу. И Гордеев поехал в Генпрокуратуру.

Турецкий, редкий случай, тоже маялся от безделья. Он играл сам с собой в шахматы. Партия развивалась нестандартно. Принять участие на чьей либо стороне Гордеев не рискнул и отправился в Серебряный бор, там они с Шаповаловым договорились встретиться — на троллейбусном кольце в половине восьмого вечера.

Гордеев припарковался и сидел в машине, время в запасе еще было. Он включил радио. Пела Земфира.

Вороны-москвички меня разбудили.