Воспоминания о камне - Ферсман Александр Евгеньевич - Страница 10

10

«Я сделался страстным минералогом. Я крепко решил добиться намеченного и добьюсь». (Комсомолец из Воронежа, 1934 год.)

«Я хочу поехать трудиться и в труде и работе учиться природе, и все, что будет человеческим трудом добыто, отдать на пользу социалистической нашей Родине». (Ученик 7-го класса, Воронеж, 1937 год.)

«Я очень люблю заниматься минералогией и уважаю Эту науку, которая дает Советской стране много ценного, которая необходимо нужна нам, людям нового времени. Нужна и нашей тяжелой промышленности, нужна строящемуся коммунизму.

Но жаль, — я этой наукой начал заниматься очень поздно».

Эти замечательные слова пишет ученик 13 лет из Винницкой области в 1935 году.

«Я уже с ранних лет интересуюсь камнями, будучи маленьким, ходил с полными карманами камней и галек, теперь мне 12 лет, у меня есть друг, с которым мы вместе мечтаем о будущем, как будем делать зарисовки и определять минералы.

Напишите, какие книги прочесть, — сейчас занимаюсь по книжкам теорией, а летом займусь уже практикой». (Ученик 4-го класса, 12 лет, Сарапул, 1937)

Я полюбил природу с тех пор, как помню себя.

Я рано уходил из дому: на речку, в сад, в поле, наблюдал там жизнь птиц, зверей и растений, а оттуда возвращался с собранным для коллекции… С тех пор прошло шесть лет. Я организовал два кружка юннатов, и вот, лазая по горам и хребтам Тянь-Шаня, среди разных камней искали мы и собирали дикие луки и прочие хозяйственноценные растения. Здесь в горах у меня возникла любовь к камням.

И я решил быть натуралистом, минералогом, защищать от хищничества природу. Я решил разгадывать тайны природы, тайны земли, разгадывать богатства земли на пользу своего Отечества — СССР». (Ученик 7-го класса, из-под Москвы.)

«Я совершенно потрясен минералогией и зажегся ей. Казалось, что я и рожден теперь только для минералогии, и если только была бы школа, изучающая минералогию, я кинулся бы в нее, подобно расплавленной магме, и сжигал бы все то, что мне на пути преграждает». (Ученик фабэавуча, 17 лет, работает кузнецом, 1930 год.)

«Я девушка, мне 19 лет. Давнишней мечтой было поступить на геолого-разведочпый факультет Горного института, а мне мужчины говорят, что женщина не подойдет для этой работы и испортит все дело. Напишите мне, верно ли это? А я хочу быть именно работником-практиком» (Ленинград, 1929 год).

И таких писем много-много! Я не прибавил к ним ни одного слова, не исправил ни одной неточности, так как хотел сохранить все в целости, всю их бесхитростную форму и их юную душу.

В таких письмах мы находим замечательные черты нового человека: определенность, целеустремленность и настойчивость в достижении цели, искренность, правдивость, чистоту и вместе с тем реальность, конкретность при большом увлечении, но без фантазии, нередко при большой лирике, но без сентиментальности, горячее, необоримое желание читать и учиться, изучать свою родную страну, ее богатства, твердое убеждение в необходимости участвовать в общей стройке Союза, уверенность в силе и мощи Родины.

Разве не замечательные люди рождаются вокруг пас, крепнут, закаляются и готовятся сменить пас!

* * *

Спокойно закрываем мы страницы прошлого, ибо будущее — светлое, ясное, определенное — придет с Этими новыми людьми, с ними и через них!

МОНЧА

Молча — это целая эпопея, целая длительная история крупнейшей новостройки Союза, хотя ей всего пять лет.

Монча — это замечательной красоты горный хребет па Кольском полуострове, на запад от Кировской железной дороги, его вершины достигают высоты свыше тысячи метров, его склоны омываются многими десятками озер, бурные реки стекают в порожистых течениях с его каменистых круч, а леса, леса заповедные, с седым ягелем, покрывают предгорья, охраняя стада диких лосей и оленей…

Такой неведомой, таинственной страной рисовались Заимандровские тундры до начала экспедиции Академии наук 1929 года.

Правда, еще раньше проходили здесь отдельные маршруты профессора Петербургского университета Б. Л. Попова, да в начале 80-х годов частично коснулся их французский географ Рабо, который возвращался из Индии в Париж по весьма необычному маршруту: через Кандалакиту, Зашеек, Потозеро, Колу… и Ледовитый океан.

Но все же очень мало знали мы об этом красивом хребте. Много лет мечтали посетить его грозные ущелья и живописные озера, любовались с озера Имандры его резкими контурами на розовом вечернем небе, по… Хибины заворожили нас и долго не пускали на запад.

Так вот об этой Монче-тупдре и будет речь в нашем очерке.

Как часто читаем мы в газете коротенькое сообщение в три-четыре строки: «Партия геологов такого-то учреждения открыла там-то богатое месторождение такого-то металла. Намечена постройка рудника и завода».

Все это верно: и партия такая существовала, и месторождение она открыла, и организация рудника уже разрабатывается, идет проектирование завода, но… не так все это просто, легко и гладко выходит, как это рисуется в этих строчках, напоминающих выражение Юлия Цезаря: «пришел, увидел, победил».

В этих строчках обычно скрыта длинная, сложная и подчас тяжелая история, в них и за ними в действительности так много борьбы, борьбы с самим собою, со своими первыми предположениями, со своими собственными ошибками, борьбы с неверием или с завистью других, борьбы за растущую уверенность в своей правоте, наконец борьбы за разгадку самого месторождения, борьбы за точные запасы руды — словом, борьбы со своим и чужим незнанием, с косностью человека, косностью самой науки. И когда в газете читаешь, что такой-то ученый нашел новый метод технологических процессов, не думайте, что и его путь был такой простой, краткий, ясный, как те три строчки, в которых газета повествовала миру о новом завоевании химии.

Нет, длинный путь борьбы, подчас нервной и тяжелой, приводит к этим строкам. А между тем только к этой борьбе и рождается всякое научное завоевание.

Только в ней закаляется воля: настоять на своей правоте, из неясных для самого себя намеков высказать предположение, из предположения вырастить и укрепить вероятность, из вероятности — ту действительность, которую мы называем общепризнанным фактом.

И вот эта длинная цепь ступенек и есть то, что мы называем открытием.

Так часто спрашивают: кто открыл? И так редко сходятся в ответе. Открытие почти никогда не делается сразу. Оно лишь последняя ступенька той длинной гостинцы, которая создана трудами очень многих. Поэт А. Толстой говорил:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель! Вечно носились они над землею, незримые оку. Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса… …Нет, то не Гете великого Фауста создал…

Природа, ее тайны нс даются без борьбы организованной, планомерной, систематической, и в этой борьбе за овладение тайнами природы, ее силами счастливый удел ученого, в этом — его жизнь, радости и горести, его увлечения, его страсть и горение.

Но если у исследователя нет этой страсти, если по шестичасовому звонку поспешно запирает он двери своей лаборатории и если его рука не дрожит, когда он производит последнее взвешивание или последние вычисления, то он не будет настоящим ученым! И если в своих исканиях он ценит каждый успех лишь постольку, поскольку успех этот лично его, его слово и его мысль, если он не понимает, что закопченная мысль есть последняя капля, собиравшаяся долгие годы в десятках умов, то он не может быть истинным борцом за новое, за истину!

— Так вот вам история Мончи! — начал он свой рассказ.

Он лежал в больнице, после тяжелой болезни, схваченной в Хибинах, мы навещали его и приносили ему камни и цветы, говоря, что и то и Другое кусочек любимой им северной природы. Он рассказывал медленно, волнуясь, как бы с трудом вспоминая последовательность отдельных событий, сменявшихся во времени скорее, чем в его памяти, опережавших и мысль, и людей, само время.