Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL. - Цао Сюэцинь - Страница 80

80

Цзиньчуань потянула его за рукав и тихонько сказала:

— Я только что подкрасила губы самой сладкой помадой, не хочешь слизнуть?

Цайюнь оттолкнула Цзиньчуань, усмехнулась:

— Он и так расстроен, а ты его дразнишь. Иди, — обратилась она к Баоюю, — пока у отца хорошее настроение.

Цзя Чжэн и госпожа Ван находились во внутренней комнате и сидели на кане друг против друга. Перед ними в ряд стояли на полу стулья, на стульях сидели Инчунь, Таньчунь, Сичунь и Цзя Хуань. При появлении Баоюя Таньчунь, Сичунь и Цзя Хуань встали.

Цзя Чжэн окинул взглядом стройного, красивого Баоюя, затем посмотрел на Цзя Хуаня, щуплого, угловатого, с грубыми манерами, и ему вдруг на память пришел теперь уже покойный старший сын Цзя Чжу. Подумал он также о том, что уже состарился, поседел, что Баоюй — единственный сын госпожи Ван и она буквально обожает его. При этой мысли у Цзя Чжэна почти исчезло презрение, с которым он обычно относился к Баоюю.

Цзя Чжэн долго молчал, потом наконец произнес:

— Государыня считает, что ты забросил учение, только гуляешь и развлекаешься, и потому велела хорошенько присматривать за тобой, когда ты переселишься в сад. Смотри же, учись как следует! Не будешь стараться — пощады не жди!

Баоюй слушал, почтительно поддакивая, потом мать сделала ему знак сесть рядом с собой. Сестры и Цзя Хуань тоже сели на свои места.

Ласково погладив Баоюя по шее, госпожа Ван спросила:

— Ты все пилюли принял?

— Осталась одна, — ответил Баоюй.

— Завтра возьмешь еще десять, — промолвила госпожа Ван, — и пусть Сижэнь дает тебе по одной перед сном.

— Как вы и велели, матушка, она каждый день заставляет меня принимать пилюли, — сказал Баоюй.

— А кто это — Сижэнь? — удивленно спросил Цзя Чжэн.

— Служанка, — ответила госпожа Ван.

— Конечно, служанок можно называть как угодно, — покачал головой Цзя Чжэн, — но кто придумал ей такое странное, необычное имя?

Госпожа Ван, стараясь выгородить Баоюя, сказала:

— Старая госпожа.

— Вряд ли ей такое в голову придет, — недоверчиво произнес Цзя Чжэн. — Это, наверное, Баоюй!

Видя, что провести отца не удастся, Баоюй быстро встал и сказал:

— Я как-то читал древнее стихотворение, и мне запомнились строки:

В нос ударяют запахи цветов,а это значит — будет днем тепло.

А поскольку фамилия служанки Хуа — «Цветок», я и дал ей имя Сижэнь — «Привлекающая людей».

— Сейчас же перемени ей имя, — поспешила сказать госпожа Ван. — А вам, господин, не стоит сердиться из-за таких пустяков.

— Я совсем не против этого имени и не говорю, что его нужно менять, — возразил Цзя Чжэн. — Но Баоюй, вместо того чтобы заниматься делом, тратит время на легкомысленные стишки. Тьфу! Паршивая скотина! — закричал он на Баоюя. — Ты все еще здесь?

— Иди, иди, — сказала Баоюю мать. — Бабушка тебя заждалась.

Баоюй степенно вышел из комнаты, на террасе улыбнулся Цзиньчуань, показал ей язык и, сопровождаемый двумя мамками, быстро пошел прочь. У дверей проходного зала он увидел Сижэнь.

Глядя на Баоюя, спокойного, не расстроенного, она с улыбкой спросила:

— Зачем тебя звали?

— Да так, ничего особенного, — ответил Баоюй, — боятся, как бы я не баловался, живя в саду, и хотели наставить. — Баоюй пошел к матушке Цзя, рассказал о своем разговоре с отцом и спросил у Дайюй, которая как раз в это время была у матушки Цзя:

— В каком месте тебе хотелось бы жить в саду?

Дайюй и сама об этом думала и потому сразу ответила:

— Больше всего мне нравится павильон Реки Сяосян. Там все так красиво, особенно бамбук, за которым прячется кривая изгородь, к тому же спокойнее, чем в других местах.

Баоюй, смеясь, захлопал в ладоши:

— Я как раз хотел предложить тебе там поселиться! А я буду жить во дворе Наслаждения пурпуром. Там и спокойно, и от тебя недалеко!

Пока они беседовали, от Цзя Чжэна пришел слуга и сообщил, что в благоприятный день, двадцать второго числа второго месяца, все братья и сестры могут переселиться в сад.

За несколько дней, оставшихся до переезда, слуги и служанки привели в порядок все помещения. Баочай поселилась во дворе Душистых трав, Дайюй — в павильоне Реки Сяосян, Инчунь — в покоях Узорчатой парчи, Таньчунь — в кабинете Осеннее убежище, Сичунь — на террасе Ветра в зарослях осоки, Ли Вань — в деревушке Благоухающего риса, а Баоюй — во дворе Наслаждения пурпуром. Каждому из них дали еще по четыре служанки и по две старых мамки. Кроме личных служанок, были еще люди, ведавшие уборкой помещений и дворов. Итак, двадцать второго числа все переехали в сад, и сразу же среди цветов замелькали вышитые пояса, среди плакучих ив заструились благовония. Звонкие голоса нарушили тишину.

Но не будем вдаваться во все эти подробности, а расскажем лучше о Баоюе. Поселившись в саду, он чувствовал себя вполне счастливым — о чем еще можно было мечтать? Вместе с сестрами и служанками он читал книги, писал, занимался музыкой, играл в шахматы, рисовал, декламировал стихи, собирал цветы, пел, гадал на иероглифах, разгадывал загадки и даже вышивал по шелку луаней и фениксов. Он написал четыре стихотворения, посвященные временам года, которые, несмотря на свое несовершенство, прекрасно отражали настроения обитательниц женских покоев.

О том, чем ночь весенняя приметнаШатрам подобны, облака рядамиплывут, плывут, приветствуя рассвет,Все тише за домами гром трещоток[223],а сон прошел и сновидений нет.Холодная не радует подушка,а за окошком дождик моросит,В глазах весна — полна очарованья,а в мыслях тот, о ком мечта томит…И, внемля мне, свеча роняет слезы…Из-за кого? Из-за беды какой?Цветы печаль по капле изливают, —неужто я нарушил их покой?…Однако, — о, проказницы-красотки,лениво засыпайте, не спеша,Не принимайте шутки близко к сердцу,подушки на постели вороша!О том, чем летняя приметна ночьКрасавицы свернули рукодельяи отдались протяжной ночи чарам.Лишь попугай из клетки с позолотойгостей упрямо приглашает к чаю…Вот, осветив окно, луна лучамипроникла вглубь дворцового зерцала,И благовонья носятся клубамив высотах мглистых дремлющего зала.Чуть запотев, застыл янтарный кубок —то не росой ли лотос окропило?Сквозь стекла стен решетчатых прохладус попутным ветерком доносит ива,Беседок, словно вышитых на шелке, —расплывчатость на фоне глади водной.Задернут полог, дремлет красный терем,ушли заботы об одежде модной…О том, чем ночь осенняя приметнаУ павильона Красных трав душистыхна ветках гомон прекратили птицы,С луны пробился к тюлю занавесоксвет лучезарный призрачной корицы[224].В узорах моха на высоком камненочлег свой журавлям найти не поздно,Росой утуна около колодцаомоет ветерок воронам гнезда…Расправил феникс золотые крылья[225],на одеяле созданный из шелка,С луною девы ночью делят чувства,забыв про изумрудную заколку.Спокойна ночь, и только мне не спится,с похмелья хорошо б воды напиться, —Поворошу-ка в темном пепле угли,чтоб чай успел покрепче завариться.вернуться

223

Все тише за домами гром трещоток… — Ночью сторожа возвещали определенное время при помощи трещоток. Под утро трещотки звучали тише.

вернуться

224

Свет лучезарный призрачной корицы. — Здесь норичник, произрастающий якобы на луне, отождествляется с лунным светом.

вернуться

225

Расправил феникс золотые крылья. — В старом Китае шелковые одеяла украшались вышивками-узорами с изображением дракона, феникса и разнообразных птиц.