Необыкновенная история о воскресшем помпейце. Сборник сказочных и фантастических произведений - Авенариус Василий Петрович - Страница 25

25

— Кто ты такой? Зачем и откуда тебя принесло?

— Вопросы трудные, — сказал старик. — Но изволь, я тебе отвечу. Вором[15] зовут меня, Нужда моя отчизна, Кручина меня вскормила, а Волк приютил. Летал я, бывало, на Драконе, да теперь он примерз к земле, а сам я одряхлел. Глупец насмеялся надо мной, и я не стерпел. Но он, как видишь, невредим; так прости же и ты мне вину мою.

— Говоришь ты складно, — заметил Ринг, — а старость я почитаю. Будь же гостем и садись за стол. Но наперед явись в своем подлинном виде.

Лишь только сбросил с себя гость косматую шкуру, как пред королем предстал добрый молодец в богатом боевом уборе. Словно снега под полярным сияньем, вспыхнули щеки Ингеборги; но она потупилась и не проронила ни слова. Ринг же тихо улыбнулся и велел жене налить для гостя лучшего вина в турий рог.

Так, неузнанный, по-видимому, Фритиоф, остался надолго гостить у своих царственных хозяев.

XI. Поездка по льду

Собрались король Ринг с королевой Ингеборгой на званый пир. Путь их лежал по льду, а лед был тонок, и Фритиоф предостерегал хозяев от поездки. Но Ринг его не послушал, и в легких санках, на коне-вихре, помчал молодую жену по зеркальному льду.

Прицепил тут и Фритиоф к своим ногам коньки и полетел вслед за ними. То обгоняя их, то отставая, он вырезывал на льду искусные руны, так что в иных местах Ингеборга переезжала свое собственное имя. Но богиня моря Рана уже подстерегала их, пробила снизу ледяную кору, лед треснул, и перед санями разверзлась зияющая полынья. Помертвела Ингеборга и ухватилась за старика-мужа. Но могучая рука Фритиофа остановила за гриву королевского коня и переставила сани на твердый лед.

— Благодарю тебя, — сказал Ринг, — сам Фритиоф позавидовал бы тебе. Услугу твою я не забуду.

Но новое искушение готовилось Фритиофу.

XIII. Искушение Фритиофа[16]

Уж весна: щебечут птицы, блещет день, луга цветут; Реки, вырвавшись на волю, к морю с песнями бегут. Роза, алая, как Фрея[17] уж из почки смотрит вновь; В смертном радость пробудилась, и отвага, и любовь. Старый «Конунг» с Ингеборгой собрался на ловлю в бор, И в нарядах разноцветных вкруг него толпится двор. Шум: гремят колчаны, луки; кони ржут, вздымая прах; Соколы кричат и рвутся с колпачками на глазах. Вот сама царица лова! Бедный Фритьоф, не гляди! Как звезда, она сияет на богатой лошади. Это Фрея, это Роота[18] но еще прекрасней их. На главе убор пурпурный, с связкой перьев голубых. Собралась ватага: дружно! через горы, через дол! Рог трубит; к стенам Одина[19] подымается сокол. Встрепенулись дети леса; зверь бежит в свое жильё, А Валькирия за зверем, потрясаючи копье. Старый Ринг не поспевает за толпою удалых. На коне, с ним рядом, Фритьоф едет сумрачен и тих. В удалой груди теснится много грустных, черных дум: Их веселье не разгонит, заглушить не может шум. «О, зачем я бросил море, слепо шел навстречу бед? Море черных дум не терпит: дунет ветер — и их уж нет. Все храм Бальдера я вижу, все обетом я смущен, Данным девой: он не ею, он богами нарушён!» Так роптал он. Вот дорога их приводить в дол глухой, Мрачный, стиснутый горами, осененными сосной. Ринг сошел с коня и молвил: «Вот приютный уголок. Я устал, мне нужен отдых: дай, приляжем на часок». «Не уснуть тебе здесь, конунг! Здесь жестка, сыра постель… Возвратимся: до чертога недалеко нам отсель…» Боги сходят к нам нежданно; так и сон, прервал старик: «Иль хозяин перед гостем не дерзнёт уснуть на миг?» Фритьоф плащ свой тут снимает, расстилает на траву, И к его колену конунг клонит белую главу. Тихо спит он, как по битве спят герои на щитах, Безмятежно, как младенец у родимой на руках. Чу! вот песня черной птицы раздалась из-за, ветвей: «Фритьоф! кончи спор давнишний: старца спящего убей! Ты возьмешь вдову; невеста вновь обнимет жениха. Люди здесь тебя не видят, а могилы сень тиха…» Фритьоф слушает: чу! Песня белой птицы раздалась: «Люди здесь тебя не видят, но везде Одина глаз! Ты-бы спящего зарезал? безоружного б убил? Что ни взял-бы ты злодейством, только б славы не добыл!» Смолкло в чаще. Вот подъемлет Фритьоф меч свой боевой, И его в смятенья мещет далеко во мрак лесной. Птица черная безмолвно в грозный Настранд[20] унеслась, А другая с громкой песнью — к солнцу, будто арфы глас. И не спит уж старый конунг: «Как прекрасен быль мой сон! Сладко дремлет, кто оружьем богатырским охранен. Но скажи, о, незнакомец: где же меч твой, молний брат? Кто разрознил неразлучных? Кто похитил твой булат?» «Что нужды? — сказал воитель, — тьма на севере мечей; Зол язык меча, не знает он мирительных речей. Духи водятся в булате, духи сумрачных краев: Сна не чтут они их манить блеск серебряных власов». «Знай же, юноша, не спал я: испытаньем было то! Неиспытанным ни мужу, ни мечу не верь никто. Фритьоф ты: тебя узнал я, лишь в чертог мой ты вступил». Старый Ринг давно уж ведал то, что хитрый гость таил. «Что ты взоры потупляешь? Не всегда и я был стар. Наша жизнь есть битва, юность то берсерка бранный жар. Сед я, видишь: скоро, скоро под курганом буду я! Ты тогда возьми и край мой, и жену: она твоя!». «Не как вор пришел я! — мрачно молвил Фритьоф: — если б взять захотел я Ингеборгу, кто-бы мог мне помешать? Ах, в последний раз взглянуть лишь на невесту я желал!» О, безумец! снова пламень погасавший запылал… «Конунг, прочь пора: довольно я гостил в твоем краю. Гнев богов непримиримых тяготит главу мою. Светловласый, кроткий Бальдер покровитель всем живым; Он меня лишь ненавидит, я один отринут им! Да, я сжег его божницу! Волком храма назван я. Как мое раздастся имя, плачет, резвое дитя. Пир веселый умолкает… Проклят я в краю родном; Мне в стране отцов нет мира, мира нет во мне самом. Прочь же, прочь в зыбям родимым! Встань, дракон, мой добрый! в путь! Резво ты в соленой влаге вновь купай крутую грудь; Дай услышать голос грома, дай услышать бури вой! Лишь среди тревог и шума у меня в душе покой…»