Модельный дом - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 27

Домой Голованов приехал уже совершенно разбитый и решил, что утро вечера мудренее — надо было проанализировать прошедший день, проведенный им в многослойном хозяйстве «мадам Глушко», — завалился спать.

Утром проснулся совершенно нормальным человеком, по крайней мере, отдохнувшим, и, чтобы сбить с себя остатки вчерашней суеты, забрался под душ и минут пять массировал покрасневшую кожу, переключая воду то на горячую, то на обжигающе холодную струю.

Из ванной комнаты вышел окончательно посвежевшим человеком, способным работать и думать, но, главное, логически мыслить и принимать правильные решения.

Сварил кофе в медной турке, которую когда-то привез из Афганистана, и уже вдыхая на кухне головокружительный запах молотого кофе, пожалел, что не может позволить себе пару глотков коньяку. Еще неизвестно, как поведет себя привередливая хозяйка «Примы», если вдруг почувствует от него запах спиртного.

Впрочем, сваренный им кофе взбадривал мозги и без коньяка.

Итак, подиум на Рублевке. Точнее говоря, закамуфлированное театрализованное представление с участием еще не оперившихся полуобнаженных красоток, в котором, в общем-то, не было ничего криминального. И отправляя его сопровождающим, многоопытная хозяйка «Примы», видимо, уже знала, или, по крайней мере, догадывалась о чистоте заявленного показа. Грубо говоря, это была элементарная обкатка, а, возможно, и проверка на вшивость, после которой уже должно последовать нечто более серьезное. Знать бы только, что.

Отпив глоток исходящего дурманящим запахом кофе, Голованов с силой помассировал виски и откинулся на спинку «уголка». Закрыл глаза, прокручивая в памяти «пленку» в общем-то рядового, наверное, выезда, и еще раз убедившись, что никакой оплошности с его стороны допущено не было, сделал «стоп-кадр» на том моменте, когда они уже возвращались в Москву.

Не очень-то разговорчивый и хмурый, как старый сыч, Макарыч, полуосвещенный салон «мерседеса», воспоминания уже расслабившихся моделей. И вдруг… — «Девочки, мы тут смеемся, а ведь сорок дней как Стаськи с нами нету».

Уже почти закемаривший на переднем пассажирском сиденье, он даже не обратил бы на эти слова внимания, если бы не мгновенно наступившая тишина в салоне. И тут же: «Господи, как же мы могли забыть-то?»

Потом еще какие-то слова, заставившие его уже более внимательно прислушаться к обрывочным репликам девчонок, и наконец главное: «Оттого, видимо, и сгинула, будто в ночи растворилась. Ни слуха, ни духа о ней». — «И что, действительно никаких следов?» — «Какое там! Исчезла — и все тут».

Но, пожалуй, более всего его поразила реакция молчавшего до этого Макарыча, который, судя по всему, был чуть ли не доверенным лицом Глушко и знал или догадывался о чем-то таком, о чем не позволено было даже говорить вслух: «Разговорчики! Расскажу хозяйке, она вам быстренько язычки пообрежет».

Восстанавливая в памяти этот момент, Голованов вспомнил, как при этих словах на него покосился Макарыч, однако он продолжал «кемарить», откинувшись на спинку сиденья.

Судя по реакции Макарыча, это было не простое исчезновение юной модели, не разрыв контракта с «Примой», но он тогда еще не придал этому должного значения, и сделал охотничью стойку только утром, когда прочистились мозги от наносного слоя информации, и можно было «очистить зерна от плевел».

Итак, неизвестно куда сгинувшая модель, которую знавшие ее девчонки называли Стаськой.

Стаська. То есть, Станислава или что-нибудь в этом роде. Можно предположить, что по глаза наевшись модельным агентством пани Глушко, точнее говоря, ее теневой стороной, о которой пока ничего не известно, она оборвала все концы…

Воспроизведя в памяти все то, что он услышал в салоне «мерседеса», Голованов уже понимал, что эта его версия с бегством юной и, видимо, вполне приличной по своим человеческим качествам модели, всего лишь стремление выдать желаемое за действительное. В данном случае, это попытка избежать версии, которая вытекала из логики происшедшего.

За всем этим скрывалось что-то очень темное, о чем даже говорить нельзя было вслух, и Голованов еще раз прокрутил в памяти ночной разговор в салоне «мерседеса». Он уже понимал, что исчезновение неизвестной пока что Стаськи, хоть и призрачная пока что, но все-таки зацепка, которой нельзя пренебрегать.

— Стаська… сорок дней…

Он поднялся, достал из шкафчика початую бутылку коньяка, обреченно вздохнул, будто шел на явно раскрываемое преступление, и буквально нацедил в чашечку с кофе несколько капель ароматно, дурманящей жидкости.

Теперь уже, кажется, его мозг ожил окончательно, и он потянулся за лежавшим на столе мобильником.

Турецкий, казалось, ждал его звонка, по крайней мере, тут же спросил, как живется-можется охранникам в таком малиннике, как модельное агентство. И когда Голованов рассказал о поездке с выводком юных моделей на Рублевку, Турецкий какое-то время молчал, видимо, препарируя информацию, затем то ли спросил, то ли точку поставил на самому себе заданном вопросе:

— Значит, говоришь, все модели криминального возраста?

К криминальному возрасту, надо понимать, он относил еще не достигших совершеннолетия девчонок, за половую связь с которыми можно было поплатиться свободой.

— Ну-у, не совсем, конечно, криминального, — вынужден был подтвердить Голованов, — но считай, что очень близко.

— Это уже кое-что, — подытожил Турецкий. — По крайней мере, в МУРе тоже нацелены на это. Что еще?

— А еще… — И Голованов рассказал о разговоре в салоне «мерседеса», на который тут же сделал охотничью стойку Турецкий.

— Значит, говоришь, Стаська и сорок дней?

— Да, судя по всему, Станислава.

— А фамилия?

— Не знаю. Однако девчонки вспомнили, что она круглая сирота, детдомовка, и по ней даже спохватиться некому было, не то, чтобы искать.

— А как же в таком случае ее хватились?

— Точно, конечно, сказать не могу, но из того, что довелось услышать… Наверное, девчонки узнали от ее подруги. Короче, эта самая Стася квартиру снимала, и когда не появилась дома сначала один день, а потом другой, подруга ее забила в колокола.

— Что, надо было платить за очередной месяц, а у нее денег не было?

— Не знаю, возможно, что и так. Но факт тот, что подруга пришла в милицию с заявлением об исчезновении Стаи, а потом уже стала названивать в «Приму» и тем подругам Стаси, телефоны которых нашли в ее записной книжке.

— И?...

— Говорю же, та как в воду канула. И модели, кто более-менее знали ее, считают, что девчонка погибла.

— Или убили.

— Возможно, так.

Закончив разговаривать с Турецким и пообещав созвониться «ближе к ночи», Голованов включил мобильник и с тоской во взгляде покосился на коньячную бутылку. Тяжело вздохнул и чтобы не соблазняться более, поставил ее обратно в шкафчик.

Надо было собираться на работу.

Глава 13

Часы показывали одиннадцать — время, когда начальник МУРа завершал в своем кабинете утренний «разбор полетов», и Турецкий, успевший проанализировать то, что ему рассказал Голованов, набрал номер его телефона.

— Доброе утро, Владимир Михайлович. Турецкий беспокоит.

— Какое там к черту доброе? — пробурчал в трубку Яковлев. — То одно не клеится, то другое не вяжется. Вот и приходится крутиться, как блохе на сковороде, не зная, с какой стороны тебя начнут поджаривать.

Он замолчал было, тяжело вздохнув, однако тут же, опережая сочувствие Турецкого, произнес:

— Ну, чего там у тебя? Колись. Опять какие-нибудь проблемы или, может, вышел на убийцу?

— Считай, что и то и другое, — хмыкнул Турецкий, уже привыкший к брюзжанию генерала.

— Даже так? — с ноткой недоверия в голосе протянул Яковлев. — В таком случае, ближе к теме.

— Но сначала просьба.

— Давай.

— Сорок дней назад или около того в одно из отделений милиции поступило заявление об исчезновении модели по имени Станислава, или же очень близкого к этому звучанию. По крайней мере, кто знал эту девушку, называли ее Стасей, и имеют все основания считать, что ее уже давно нет в живых.