Кандидат на убийство - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 48

— А вот здесь ты, Александр Борисович, пожалуй, прав, — подал реплику Гордеев, рассматривая фотографии.

На снимках во всевозможных позах и ракурсах был запечатлен трахающийся с мужиками Олег Соловьев. Правда, на фото Соловьев выглядел лет на десять моложе, чем в жизни.

— Никак ты, Юра, кого-то узнал? — спросил Турецкий.

— Конечно. Это Олег Соловьев, который тоже свидетельствует против Варганова, — уверенно ответил Гордеев.

Дрекссен еще ниже опустил голову.

— Значит, — заключил Турецкий, — наша трудолюбивая пчелка, которая, правда, приносит больше патоки, чем меда, шантажировал не только Морозову, но и Соловьева?

— Выходит, что так.

— Очень хорошо. Значит, у нас теперь меньше работы.

Турецкий повернулся к Дрекссену:

— Ну что, Григорий Германович, вам остается теперь только поведать, кто вас сбил с пути истинного. Вернее, кто сделал так, что мирный продавец патоки теперь занимается черт-те чем — шантажирует граждан, похищает детей… Кто же этот изверг?

Дрекссен молча покачал головой.

— Как? — Турецкий приставил ладонь к уху. — Я что-то не расслышал. Кто поручил шантажировать Морозову и Соловьева? — повысил он голос.

— Никто, — ответил Дрекссен и умолк. Никакие ухищрения и уловки Турецкого не помогли. На любые вопросы о заказчиках шантажа он монотонно отвечал: — Не знаю.

— Видно, сильно запугали тебя, — сказал наконец Турецкий, — раз так упираешься. Но это бессмысленно — я ведь прекрасно знаю, кому именно выгодно все, что ты натворил. И все равно отрою ту шавку, которая тебе все это поручила, чтобы самой не мараться.

— Мы люди маленькие, — хитро сощурив глазки, молвил Дрекссен.

— Ага, понимаю… — продолжил Турецкий, — вы люди маленькие, что вам поручат, то вы и делаете… Только теперь, Григорий Германович, это будет посерьезнее левого меда. Загремите по полной. Я специально прослежу, чтобы вам дали максимум. Конечно, если не решите все-таки сотрудничать со следствием.

— Лучше я пойду под максимум, а потом живым вернусь, чем впарят мне маленький срок за содействие, а потом останусь я навеки в могилке лагерной под номерочком… — грустно заметил Дрекссен.

— Ну что ж, каждому свое, — сказал Турецкий, поднимаясь со стула, — только имей в виду, я, когда твоих работодателей накрою, обязательно выдам им, что это ты навел.

На Дрекссена теперь было, жалко смотреть. Когда его уводили, в его глазах застыла такая смертная тоска, что Гордеев даже вздрогнул, случайно встретившись с ним взглядом.

— Зачем ты его так прижал, Саша?

— Ничего, пусть поволнуется, ему полезно. Мне его еще допрашивать и допрашивать… Слушай, Юра, ты ведь был, кажется, у этого Соловьева?

— Да, был. Правда, ничего узнать не удалось, — ответил Гордеев.

— А вот теперь сходи-ка еще раз. Думаю, когда ты ему эти фотки вручишь, он станет куда разговорчивее. Кстати, там опера еще и негативы нашли, — объяснил Турецкий.

— Почему я? — поинтересовался Гордеев.

— Потому что время дорого, а у меня дел по горло. Надо снять показания с Соловьева и сразу изменить меру пресечения в отношении Варганова. Желаю удачи.

На следующее утро Гордеев снова стоял рядом с домом Соловьева.

— Кто там? — раздался недовольный голос из динамика домофона.

— Я принес материалы, — сказал Гордеев.

— Поднимайтесь. — Голос сразу взбодрился. Замок двери щелкнул, и она тут же приоткрылась.

Гордеев снова оказался в знакомом холле. Только теперь здесь не было мастифа, а на его месте мирно сопел огромных размеров сибирский котяра.

«Надеюсь, он не сторожевой, людей не трогает», — подумал Гордеев, поднимаясь на второй этаж.

— Это снова вы? — изумился Соловьев, сразу узнав Гордеева.

— Конечно! — любезно улыбнулся Гордеев. — Вы же сами сказали вчера «до свидания». Вот я и решил, что чем раньше это свидание состоится, тем лучше.

— Что вам надо? — нахмурился Соловьев.

— Что значит — мне? Это не мне, а вам надо, — возразил Гордеев.

— Как это? — не понял Соловьев.

— Так, — спокойно ответствовал Гордеев, — я же, кажется, сказал, что принес материалы, которые вы просили еще вчера.

— То есть?

Гордеев показал Соловьеву уголок одной из фотографий. Тот будто окаменел на месте.

— Может быть, вы пригласите меня в квартиру? Там нам будет удобнее беседовать, — нарушил молчание Гордеев.

Соловьев жестом пригласил его за собой.

Квартира Соловьева была под стать дому — широкие пространства, явно до мелочей продуманные профессиональным дизайнером, высоченные потолки с невообразимыми светильниками.

— Садитесь. — Соловьев показал на мягкое кресло рядом с камином, в котором, впрочем, горели не дрова, а обычный электрический рефлектор.

— Прохладно сегодня, — заметил Гордеев, греясь у камина.

— Выпьете что-нибудь? — предложил Соловьев.

«Сегодня он любезен не в. пример вчерашнему», — подумал Гордеев.

— Нет, спасибо, я на работе не употребляю.

— Так вы на работе? — Соловьев сел в кресло напротив с большим коньячным бокалом, на дне которого плескалось немного жидкости темно-чайного цвета.

— А как же! Адвокат все время на работе, — ответил Гордеев.

— Хорошо… Я понимаю. Вы вчера сказали, что защищаете интересы Варганова, — вспомнил Соловьев.

— Да. По мере сил. И, как вы понимаете, защита требуется в том числе и от таких, как вы.

Соловьев тяжко вздохнул. «Совсем как Морозова, — заметил Гордеев, — его тоже, видимо, комплекс вины беспокоит».

— Я вас слушаю, — сказал Соловьев, пригубив коньяку.

— Я принес материалы. — Гордеев вынул из внутреннего кармана пачку фотографий и положил на стол, — но отдам их только в том случае, если вы расскажете, как дошли до жизни такой, что пишете ложные заявления, из-за которых невиновного человека гноят в тюрьме.

— Ну это вы загнули, — махнул рукой Соловьев, не отводя глаз от пачки фотографий, — Варганова держат в тюрьме совсем не из-за моего заявления, а по обвинениям во взяточничестве и изнасиловании малолетней.

— Это все чушь. Если бы эти обвинения имели под собой хоть какую-нибудь основу, разве бы вас шантажировали при помощи этих веселеньких картинок? — Гордеев кивнул в сторону фотографий. — Вам должно быть понятно, что без причины такие дела не делают. Неужели вы думаете, что вас шантажировали, чтобы просто предъявить Варганову побольше обвинений? Как говорится, до кучи.

— Честно говоря, да. Я так и решил… Впрочем, нельзя сказать, чтобы я задумывался над этим. Мне хотелось поскорее получить эти фотографии, уничтожить их и забыть как страшный сон…

Неожиданно по щеке Соловьева скатилась крупная слеза.

— Ну-ну, не надо, — попытался успокоить его Гордеев, — лучше расскажите мне, как вы дошли до жизни такой.

Соловьев, однако, внезапно выпрямился и зло бросил:

— Не буду я вам ничего рассказывать!

— А как же материалы? Вы же, кажется, собирались их сжечь…

— Мне должны были их принести определенные лица. А вас я вижу во второй раз в жизни. С какой стати я должен вам доверять?

— И не надо, — ответил Гордеев. — Я к вам не за доверием пришел, а чтобы услышать правдивый рассказ о том, кто вас заставил дать ложные показания против Варганова. Понимаете, этот человек уже арестован. Собственно, поэтому я и владею этими самыми «материалами», которые вы так мечтаете сжечь. Ну а ваши показания имеют чисто формальное значение.

— Тогда зачем они вам?

— Потому что если ваши показания будут признаны ложными и полученными под давлением, Варганова освободят из-под стражи. Согласитесь, невиновный человек не должен сидеть в тюрьме, — объяснил Гордеев.

— Да, но тогда меня привлекут за дачу ложных показаний.

— Не думаю.

— Почему? — поинтересовался Соловьев.

— Потому что вас заставили их дать. И человек, который это сделал, арестован. Так что я советую вам все рассказать. Кстати, было бы неплохо услышать историю этих фотографий, — произнес Гордеев.

Соловьев вздохнул и начал: