Во сне: теория заговора (ЛП) - МакКенна Джед - Страница 17

— Вот с этого и можно было начать, не так ли? — сказала Алиса…

— Ты сама должна это увидеть.

«Длиннее всего те дороги, что ведут к началу», — подумала Алиса и отметила про себя, что это высказывание неплохо бы записать на тот случай, если оно мудрое.

Морфеус держал красную пилюлю в одной руке и синюю в другой.

— Позвольте догадаться, — сухо сказала Алиса. — Одна таблетка сделает меня больше, а другая меньше?

— Это твой последний шанс, — сказал Морфеус. — После этого пути назад не будет… Ты выбираешь синюю пилюлю, и истории конец. Ты проснешься в своей кроватке и будешь верить в то, во что веришь.

Алиса нетерпеливо заерзала крошечной ножкой.

— Ты принимаешь красную пилюлю и остаешься в Стране Чудес, а я покажу тебе глубока ли кроличья нора.

Алиса даже съежилась от того, что ее собственные приключения используются в качестве такой жалкой метафоры.

— Помни, — торжественно произнес Морфеус, — все, что я предлагаю, — это правда. Ничего больше.

Этого бедная Алиса уже не могла стерпеть.

— Мой дорогой м-р Морфеус, — сказала она, — пусть это останется между нами, но, боюсь, это именно вы, сэр, понятия не имеете, насколько глубока кроличья нора. Вы похожи на человека, который проехался из одного города в другой и решил, что достиг пределов мира. Я прошла целые миры и думаю, что мне еще только предстоит покинуть дом. Это вам, м-р Морфеус, следует проглотить вашу красную пилюлю, а потом еще одну, и еще, и еще. Путешествие в тысячу миль начинается с единственного шага, но не заканчивается им. Вы болтаетесь, вцепившись в корни, в самом начале норы, мой многословный друг, и я предлагаю вам разжать руки и самому узнать, насколько глубока кроличья нора.

Произнеся эту тираду, Алиса в первый раз заметила зеркало рядом со своим креслом. Он потянулась, чтобы дотронуться до него, и увидела, что пальцы исчезли за рябью зеркальной поверхности.

— Слава богу! — взвизгнула она и просочилась в зеркало, чтобы продолжить свое путешествие.

(15) Повышение в звании

Возможно, все драконы в нашей жизни — это принцессы, которые только и ждут, чтобы однажды увидеть нас прекрасными и храбрыми. (Райнер Мария Рильке)

Мы ожидаем бурю с юго-запада: наши кресла развернуты в ее сторону и мы устраиваемся поудобнее. В предыдущую нашу встречу мы вспоминали ее отца, и теперь продолжили с того же места, словно и не было перерыва в две недели.

— Моего отца беспокоило, что он не понимает тебя, — говорит Лиза, как только мы уселись и и речь зашла о нашем прошлом. — Думаю, он считал, что ты можешь оказать дурное влияние на меня и Мэгги. Он слегка потерялся после смерти моей матери. Ему всегда не хватало собранности, особенно в сравнении с ней, но я помню, что он казался взволнованным, когда речь заходила о тебе, о твоем участии в жизни его семьи, будто он мог призвать что-то, с чем не справился бы, как в «Ученике чародея». Интересно, сожалел ли он об этом?

— Нет, — говорю я.

— Нет что? Не сожалел?

— Я не принимал участия в жизни твоей семьи.

— Ну, я имею в виду через тексты или как-то так. Когда он работал над продолжением «Космического сознания» и наткнулся на твои книги.

Я замираю, как человек, который услышал щелчок и задумался, не наступил ли он на мину.

— Это не совсем то, что произошло, или этого не происходило до некоторых пор. — Я выжидаю момент, чтобы обдумать ситуацию. — Я думал, ты все знаешь. Сначала со мной связалась твоя мать. Твой отец узнал обо мне от нее.

— Моя мама? Нет, не думаю. Ты никогда даже не видел ее. Моя мама? Ни за что.

Я жду.

— Что, ты шутишь? Моя мать? Ты знал мою мать?

— Лично не знал. У нас был недолгая переписка, в которой речь шла, технически говоря, о ее отце.

— Лучше замолчи, — советует она.

Я-то молчу, это у нее рот не закрывается.

— Ни за что, — трясет она головой. — Нет, я очень в этом сомневаюсь.

Она долго смотрит на меня, потом встает и начинает шагать, то и дело останавливаясь. За ней темные тучи обещают бурю, но медлят с ее началом.

— Боже, Джед, о чем, черт возьми, ты говоришь? У тебя тайная история с моей семьей?

— Я думал, ты знала.

— Знала что? — спрашивает она настойчивым адвокатским тоном.

— После того, как вышла первая книга, твоя мать связалась со мной с кое-какими вопросами о своем отце.

Она смотрит на меня так пристально, как только она умеет.

— Ты со мной шутки шутишь? Ее отец погиб на войне, на испанской гражданской войне. Моя мать была похожа на самого израненного человека на свете, а ты похож… Я даже не знаю, что ты такое. Я не могу даже представить тебя и мою маму в одном… да хоть в чем.

— Мы никогда не встречались. Твоя мать написала мне письмо. У нее были вопросы, и она думала, что я мог бы помочь с ответами.

— Она думала, что у тебя могут быть ответы? И ты ответил?

— Да.

— На какие вопросы?

— У нее была пачка писем от ее отца, с войны. Ты знала о них?

— Нет.

— Это были письма, которые ее отец написал ей, пока был на войне. Они явно были очень важны для нее, но она никогда не понимала, о чем они на самом деле. Каким-то образом ей попалась «Прескверная штука», и возникла идея, что я мог бы быть полезен.

— И ты помог ей?

— Да.

— Боже, я никогда не знала ничего такого. Всегда думала, что это мой отец нашел тебя по поводу писем о философии и учебного курса на основе твоей книги, который он задумал сделать бесплатным, легкодоступным и вообще.

— Нет, это была твоя мать, на несколько лет раньше. Потом отец начал присылать мне письма по электронной почте, потом твоя мама умерла, но я не знал об этом. Все это случилось пятнадцать лет назад. Думаю, так все и было.

— Боже, я не могу это переварить. Знаешь, семья моей мамы была из испанской знати.

— Да, я догадался.

Майя запрыгивает на шезлонг и сворачивается в клубок у меня между ног. Я треплю ее за уши и наблюдаю, как Лиза пытается осмыслить эту новую главу в своей истории.

— Ее отец, — сказала она. — Я, очевидно, никогда не видела его, но он был из аристократии или что-то вроде этого, землевладелец. Она правда никогда не говорила о нем.Ей было вроде как два или три года, когда он умер, и ты, значит, говоришь, что он писал письма младенцу?

— Полагаю, да.

Она шагает, думает, переваривает, переспрашивает меня. Даже забавно за этим наблюдать.

— Ее семья перебралась в Америку после его смерти. Им пришлось бежать от Франко. Они потеряли все. Ты знаешь об этом?

— Не припомню.

— Правда? Я думала у тебя та еще память, стихи и все прочее. А что насчет писем? Их ты помнишь?

— Она мне их прислала.Они были на кастильском наречии, разумеется, и в довольно плохом состоянии физически, как ты можешь догадаться. У меня был человек, который прочитал их мне, и я ответил твоей матери на ее вопросы. Это не заняло много времени. Я написал ей письмо, она прислала короткое письмо с благодарностью, и все. Спустя несколько лет стали приходить письма от твоего отца, который, полагаю, узнал обо мне от нее».

— Эти письма все еще у тебя?

— Нет.

— Ты не оставил их?

— Я ничего не оставлял, — говорю я. — Ну, — добавляю, теребя нос Майи, — принадлежащего ей.

— А как моя мама могла найти твою книгу?

— Понятия не имею. Она попросила, вселенная ответила.

— И ты отправил ей обратно письма ее отца?

— Да.

— Я перебрала все ее вещи, но не видела их.

— Может, она развела небольшой огонь и бросила их туда?

— Зачем бы ей так поступать?

— Я просто предположил, но точно не знаю, что она могла с ними сделать.

— С чего бы тебе такое предположить?

— Горят хорошо.

— Ого. И ее устроили твои объяснения по поводу писем отца?

— Разумеется.

— Разумеется?

— Мои объяснения были очевидно верными. Возможно, она и сама все понимала, когда связалась со мной, но ей нужно было подтверждение. Это довольно очевидно.