Пришпоренный - Форестер Сесил Скотт - Страница 51

— Не для боя, — объяснил капитан. — Только для припасов, или войск, или для чего хотите.

Особенно для войск. Для припасов куда лучше торговые суда, специально оснащенные для перевозки грузов, зато военные корабли вмещают больше людей — там есть где готовить им пищу, где разместить большое количество пресной воды — собственно, с расчетом на это они и строятся. Если взять минимум матросов — только чтоб управлять судном — останется место для солдат. Тогда пушки будут не нужны, а в Бресте их употребят для вооружения новых кораблей. С другой стороны, чем больше солдат, тем больше нагрузка на камбуз, тем больше надо пресной воды, но если путешествие будет коротким, это не так важно. Короткое путешествие. Не Вест-Индия, не мыс Доброй Надежды, и, конечно, не Индия. Сорокапушечный фрегат, вооруженный en flute, может вместить до тысячи солдат. Всего три тысячи, плюс еще несколько сотен на вооруженном эскорте. Небольшая численность исключала Англию. Как ни мало ценит солдатские жизни Бонапарт, он не станет бросать столь малочисленное войско на Англию, где есть по крайней мере небольшая армия и сильное народное ополчение. Остается одно: Ирландия, где население недовольно правительством и, стало быть, народное ополчение ненадежное.

— Значит, мне они не опасны, — сказал Хорнблауэр, надеясь, что пауза, в течение которой он все это обдумывал, не слишком затянулась.

— Даже такому маленькому кораблю, — усмехнулся бретонский капитан.

Хорнблауэру пришлось напрячь всю волю, чтоб в продолжение разговора не выдать охватившее его волнение. Он рвался действовать немедленно, но не решался обнаружить беспокойство; бретонский капитан хотел еще рому и не догадывался, что Хорнблауэр спешит. К счастью, Хорнблауэр вспомнил, что Доути советовал ему вместе с рыбой купить и сидра, и перевел разговор на эту тему. Да, подтвердил капитан, бочонок с сидром на «Двух братьях» есть, но сказать, сколько в нем, невозможно — сегодня уже почали. Он продаст, что осталось.

Хорнблауэр заставил себя поторговаться — он хотел скрыть от бретонского капитана, что сведения, которые тот сообщил, стоят еще золота. Он сказал, чтоб сидр, в неизвестном количестве, передали ему в придачу к рыбе, без дополнительной платы. Крестьянские глаза капитана алчно блеснули. Он с возмущением отказался. Спор продолжался несколько минут. Стакан капитана пустел.

— Один франк, — предложил Хорнблауэр наконец. — Двадцать су.

— Двадцать су и стакан рому, — сказал капитан. Хорнблауэру пришлось смириться с новой задержкой, но она была оправдана — позволяла сохранить уважение капитана и развеять его подозрения.

Наконец с кружащейся от рома головой — он ненавидел это ощущение — Хорнблауэр проводил гостя и сел писать срочную депешу. Ни один сигнал не передаст всего, что он хотел сказать, и ни один сигнал не сможет оставаться в тайне. Слова приходилось выбирать настолько осторожно, насколько позволяло опьянение. Он изложил подозрения, что французы замышляют вторгнуться в Ирландию, и обосновал свои соображения. Наконец, удовлетворенный результатом, он подписался «Горацио Хорнблауэр, капитан-лейтенант», перевернул лист и написал адрес — «Контр-адмиралу Уильяму Паркеру, главнокомандующему Прибрежной эскадры», сложил и запечатал письмо. Паркер принадлежал к обширному клану Паркеров. Бесчисленное множество капитанов и адмиралов с такой фамилией служило в английском флоте с незапамятных времен. Никто из них особенно не отличился — может быть, письмо изменит эту традицию.

Хорнблауэр отослал письмо — долгий и утомительный путь для шлюпки — и стал с нетерпением ждать ответа.

Сэр,

Ваше письмо от сегодняшнего числа получил и отнесусь к нему со всем вниманием. Ваш покорный слуга

У.Паркер

Хорнблауэр одним взглядом пробежал две короткие строчки — он открыл письмо прямо на шканцах, даже не дойдя до каюты, и теперь сунул его в карман, надеясь, что разочарование не слишком ясно написано у него на лице.

— Мистер Буш, — сказал он. — Нам придется наблюдать за Гулем внимательней, чем обычно, особенно ночью и в тумане.

— Есть, сэр.

Возможно, Паркеру нужно время, чтоб переварить сообщение, а план он составит позже — до тех пор долг Хорнблауэра действовать на свой страх и риск.

— Я буду подводить судно к Девочкам всякий раз, как смогу сделать это незаметно.

— К Девочкам? Есть, сэр.

Буш пристально поглядел на Хорнблауэра. Никто, будучи в здравом рассудке — по крайней мере, без сильного принуждения — не станет рисковать судном, подходя так близко к навигационной опасности в условиях плохой видимости. Верно; но принуждение существует. Если три тысячи хорошо обученных французских солдат высадятся в Ирландии, эту многострадальную страну от края до края охватит пламя, еще более губительное, чем в 1798.

— Мы попробуем сделать это сегодняшней ночью, — сказал Хорнблауэр.

— Есть, сэр.

Девочки лежали прямо в середине Гуля. По обе стороны от них проходили фарватеры примерно по четверти мили шириной, и по обоим фарватерам набегал прилив и откатывал отлив. Французы смогут выйти только с отливом. Нет, это не совсем так — при попутном ветре они смогут преодолеть прилив — если будет дуть этот студеный восточный ветер. За Гулем нужно следить всякий раз, как снижается видимость, и делать это придется «Отчаянному».

16

— Простите меня, сэр. — Буш задержался после вечернего доклада. Он колебался, не решаясь произнести слова, очевидно, приготовленные заранее.

— Да, мистер Буш.

— Знаете, сэр, вы очень плохо выглядите.

— Неужели?

— Вы слишком много трудитесь. Днем и ночью.

— Мне странно слышать это от моряка и королевского офицера, мистер Буш.

— И все-таки это правда. Вы уже несколько суток не смыкали глаз. Вы похудели. Я никогда вас таким не видел.

— Боюсь, как бы там ни было, мне и дальше придется продолжать в том же роде, мистер Буш.

— Я могу только сказать, сэр, что лучше бы вам так не утомляться.

— Спасибо, мистер Буш. Кстати, я как раз собирался лечь спать.

— Я рад этому, сэр.

— Проследите, чтоб меня позвали, как только видимость начнет ухудшаться.

— Есть, сэр.

— Могу я доверять вам, мистер Буш?

Это внесло немного юмора в слишком серьезный разговор.

— Можете, сэр.

— Спасибо, мистер Буш.

После того, как Буш ушел, Хорнблауэр с интересом взглянул в щербатое зеркальце, разглядывая осунувшееся лицо, впалые щеки, заострившийся нос и выступающий подбородок. Но это не настоящий Хорнблауэр. Настоящий был внутри, нервное напряжение и тяготы на нем не сказались — по крайней мере, пока. Настоящий Хорнблауэр глядел на него из ввалившихся глаз, подмигивая если не злорадно, то с неким циничным удовольствием Хорнблауэру, искавшему в своем отражении признаков телесной слабости. Но нельзя терять драгоценное время — слабое тело, которое настоящий Хорнблауэр вынужден был влачить, требовало отдыха. С какой радостью это слабое тело прижало к себе грелку, которую Доути предусмотрительно положил в койку, ощутило тепло и расслабилось, хотя простыни были сырые, а каюту наполнял пронизывающий холод.

— Сэр, — сказал Доути. Казалось, Хорнблауэр проспал всего минуту, но по часам выходило, что прошло более двух часов. — Меня послал мистер Провс. Идет снег, сэр.

— Очень хорошо. Иду.

Сколько раз произносил он эти слова? Всякий раз, как снижалась видимость, Хорнблауэр подводил шлюп к Гулю, выдерживал нервное напряжение, вызванное опасностью, необходимостью следить за ветром, приливом и отливом, постоянно считать, постоянно быть наготове, чтобы броситься прочь, лишь немного прояснится — не только с тем, чтоб не попасть под огонь батарей, но и чтоб французы не узнали про его неусыпный дозор.

С помощью Доути Хорнблауэр машинально напялил на себя одежду, не замечая, что делает. Он вышел в изменившийся мир, ступая по тонкому снежному ковру. Белый снег, покрывавший дождевик Провса, мерцал в темноте.