Воля богов (СИ) - Свердлов Леонид - Страница 26

   -- В чём дело, Одиссей? Просветление в голове наступило?

   -- Наступило, - сухо ответил Одиссей.

   Он отдал Телемаха подбежавшей жене, распрямился, оправил одежду, вытер локтём губы и сказал:

   -- Молодец, Паламед - самого Одиссея перехитрил. Самое большое достижение в твоей короткой жизни. Надеюсь, у тебя хватит ума понять, что жить тебе осталось не долго! Понимаешь, что такими вещами не шутят?!

   Агамемнон быстро подошёл к Одиссею и положил ему руку на плечо.

   -- Не сердись. Ты пошутил - он пошутил. Все мы любим пошутить, не всякие шутки удачные, но всё равно никто ни на кого не обижается.

   Одиссей повернулся к нему и усталым голосом сказал:

   -- Хорошо, Агамемнон. Что ты хочешь мне сказать? Зачем приехал?

   -- Ну, судя по тому, как ты нас встретил, ты уже и так знаешь, зачем мы приехали. Сколько времени тебе нужно на сборы?

   -- Только с женой попрощаться.

   Агамемнон кивнул.

   Одиссей подошёл к Пенелопе. Теперь уже она плакала по-настоящему.

   -- Не знаю, даст ли Зевс вернуться, - сказал он, беря её за руку. - Троянцы очень хорошо умеют воевать, так что обратно из наших далеко не все приплывут. А пока меня нет, всё тебе остаётся. Заботься о моих родителях. О них теперь придётся больше заботиться, ведь меня здесь не будет. А когда Телемах вырастет, если меня всё ещё не будет, выйди, пожалуй, замуж за другого.

   Сказав это, он вернулся к Агамемнону.

   -- Уже? - спросил тот.

   Одиссей кивнул. Он был готов в путь и уже не думал ни о жене, ни о родном доме, ни о сыне. Все его мысли были об одном: как отомстить Паламеду. И он был даже рад, что идёт на войну: война это самое лучшее время для мести.

Дочери Ликомеда

   Путь от Итаки до сборного пункта греческого войска в Авлиде был скучным и неприятным. Агамемнон всю дорогу ворчал на своих современников, осуждая их за изнеженность, отсутствие доблести, национальной гордости и нежелание постоять за честь родины: "Кинир - царь Кипра обещал прислать пятьдесят кораблей, а прислал один корабль и сорок девять игрушечных. Война ему - шуточки! Каждого уговаривать приходится, чуть не в ногах валяться, будто я их не на войну, не на подвиги, а в свинарник на работу отправляю. Или мне одному честь родины дорога? Или мне больше всех надо? Раньше любой мужчина за счастье почитал на войну пойти, а в наше время закосить, отмазаться - чуть ли не подвигом стало. "Это, - говорят, - не наше дело". А когда понаедут троянцы и увезут всех их жён, тогда это сразу их дело станет, вот тогда побегут ко мне, станут плакать и жаловаться. А что? Правильно: раз у одного грека можно жену увезти, то и у всех других можно и даже нужно. Вот чего добьются!"

   Одиссей, который пару дней назад сам пытался откосить, слушал эти речи всё с большим раздражением.

   Разглагольствования Агамемнона его злили, нарастала ненависть к Паламеду, который как раз оставался спокоен и всё время стоял на носу корабля, глядя вперёд. Что он при этом думал, понять было невозможно.

   Как назло, ветра почти не было, и корабль двигался только благодаря гребцам, а они оказались не очень работящие.

   Медленное озверение постепенно охватывало путешественников, и они бы, пожалуй, передрались, если бы случайно им не встретился иностранный торговый корабль. Тут они и выпустили накопившуюся злость. Торговцы, правда, оказались не троянцами, а финикийцами, но Агамемнона это только ещё больше разозлило. "Тут вся страна в едином порыве готовится в бою отстоять свою честь и отдать все силы на защиту отечества, а эти сволочи только и думают, как бы мошну себе набить - везут к нам свои шмотки бабские!" Корабль с купцами потопили "по закону военного времени", - как сказал Агамемнон, Одиссею только удалось его уговорить, чтобы часть товара перегрузили на их корабль - чего добру-то пропадать!

   Успокоив нервы этим небольшим приключением, они продолжили путь, но, когда Авлида была уже совсем рядом, налетела буря. Корабль весь день носило по морю, а к вечеру, когда ветер утих, он оказался у острова Скирос. Путешественники, решив, что это произошло не без воли богов, решили тут заночевать.

   Для Агамемнона Скирос интереса не представлял, ведь у престарелого местного царя Ликомеда не было сыновей - только дочери, а значит призвать на войну тут было некого, а когда он заикнулся царю о цели своего путешествия, тот довольно резко ответил: "Нет у меня тут воинов. Можете поискать: кого найдёте - ваши".

   За ужином Агамемнон снова вернулся к своей любимой теме, но царь оборвал его словами:

   -- Видишь гору за окном? Пару лет назад приезжал ко мне Тезей, мы с ним там гуляли, и он тоже всякие речи произносил про честь и про долг.

   -- Тезей? - заинтересовался Агамемнон. - Он ещё жив?

   -- Нет, - ответил царь. - Как раз когда он выступать начал, поскользнулся на апельсиновой корке и полетел с горы головой вниз. Так что сейчас он Аида с Персефоной агитирует. А если бы тогда поменьше болтал и получше под ноги себе смотрел, то до сих пор бы жил.

   Агамемнон не понял, была это угроза или просто история к случаю, взгляд царя Ликомеда, по крайней мере, был очень серьёзным, так что разговор о предстоящей войне и обо всём, что с ней было связано, на этом прекратился. Да и не был этот разговор уместен в присутствии девушек - царских дочерей. Паламед затеял беседу о свойствах целебных трав, и этот разговор Ликомед охотно поддержал.

   Перед сном Агамемнон решил прогуляться по дворцовому саду и, забредя в укромный тёмный уголок, вдруг увидел там двух девушек. В темноте он не разобрал их лиц, но по одежде узнал дочек Ликомеда, которых видел сегодня за ужином. Некоторое время девушки страстно обнимались, а потом донёсся шёпот: "Ты знаешь, я тебе со вчерашнего дня хотела это сказать, только... знаешь, у нас, мне кажется, ребёночек будет". Та девушка, которой это было сказано, вырвалась из объятий и оторопело уставилась на другую.

   На секунду оторопел и Агамемнон. Придя в себя, он с отвращением сплюнул и удалился во дворец, где его спутники уже готовились ко сну.

   -- До чего же люди докатились! - возмущался он, рассказав о том, что только что видел в саду. - Конечно, бабы - они и раньше друг с дружкой всяким срамом, бывало, занимались, но чтоб детей от этого заводить - до такого разврата ещё никогда не доходило!

   -- Не нравится мне этот Ликомед, - задумчиво ответил Паламед. - Как он сразу полыхнул: некого у меня, дескать, призывать - ищите! Хотя мы ж его ни в чём и не подозревали. Кажется, ему есть что скрывать.

   -- Меня другое удивило, - подал голос Одиссей. - Дочек у Ликомеда пять, а девушек за столом шесть сидело. Считать-то я умею. Откуда шестая?

   Агамемнон недоуменно оглядел своих спутников.

   -- Вы что хотите сказать?

   -- Идея одна есть, - отозвался Одиссей. - Как раз и финикийские шмотки пригодятся.

   Следующим утром во дворец Ликомеда постучались длиннобородые купцы в разноцветных восточных одеждах.

   "Открывай, красавица! - бодро сказал один из них выглянувшей на стук служанке. - Издалёка идём, товар везём, задёшево отдаём!" С этими словами он ловко накинул ей на плечи расписной платок.

   Разомлев от такой щедрости, служанка тут же впустила гостей во дворец. Они разложили перед собой привезённые товары, и тут же к ним как пчёлы на цветы слетелись все жившие во дворце женщины. Они толкались, гомонили, перебирали, рассматривали, щупали и примеряли платья, ткани, украшения, нюхали духи и приценивались, а купцы называли такие низкие цены, что приценившиеся почти всегда покупали.

   Только одна из дочерей Ликомеда явно не проявляла интереса к разложенным перед ней женским радостям, а внимательно рассматривала меч, непонятно как оказавшийся среди тканей и бижутерии.

   Вдруг на улице затрубили тревогу. Девушки с визгом разбежались кроме одной - той, что рассматривала меч. Схватив оружие, она резво бросилась из дворца навстречу опасности. У дверей стоял Агамемнон. Это он трубил. Купцы сняли с себя накладные бороды и тоже вышли из дворца.