Дело Эрбэ и К° - Протусевич М. - Страница 8

Виктор Александрович, маленький, толстый, в пенсне, присяжный поверенный, стал с неожиданной для него энергией возражать. Он, мол, работник городского масштаба. О крестьянах знает только по книгам. Вообще он — теоретик. Да и наружность его как-то не подходит.

Угрюмов — так называли высокого мужчину — поддержал Виктора Александровича.

— Господин Войтинский, Вы не беспокойтесь. Людей я найду и завтра же вам предложу, а Виктор Александрович нам еще пригодится.

Затем Войтинский начал свой доклад о Москве.

— Все сведения о ранении Троцкого оказались вымышленными. Соболеву удалось в Туле взорвать склад, но после этого о нем ни слуху, ни духу. От Эрбе ожидаю многого. У него опыт. Он настоящий революционер. Но предупреждение. Эрбе не дорос до принятия политических перспектив. Он не знает о нашей связи с белыми и Антантой и для пользы дела нужно от него это скрыть. В последнее время от Эрбе сведений нет. И вообще неналаженность связи — полная. Я полагаю, что хорошо бы направить туда Катю. Она кого угодно проведет и сможет связать, как отдельные тройки между собой (а это, в виду расширившегося масштаба работы — необходимо), так и нас с ними. Кстати — о провале Нюрина. Беспокоиться нет оснований. Он был убит при преследовании. Вместе с Катей я предлагаю послать нашего нового товарища г-на Янковича. У него, оказывается, дядюшка работает во Всероглавштабе. Я думаю, — он сможет быть нам полезным. В особенности вам, полковник.

— Все-таки вы слишком мало сделали, вернее сказать, почти ничего не сделали, если соразмерить вашу работу с той суммой, которую вы получили, — вырвался вдруг голос молодого офицера со знаками отличия на груди. — Нас совершенно не интересуют ваши политические комбинации, и все эти фразы — «о настроении среди масс» — мы уже слышим не первый год. Нам дело подавайте. Мы — люди военные.

— Успокойтесь, Александров, — хитро улыбнулся Войтинский. — Во-первых, впереди еще время, во-вторых, и настроения важны: нужно пропитать массы враждой к большевикам под каким бы то ни было соусом. А в-третьих, среди друзей такой тон бесед не годится. Все мы раньше всего подчинены одной идее — сломить ненавистных большевиков. А дальше — сговоримся.

Все же доклад встретил сильные возражения среди военных. Подчеркивалась штатская расхлябанность, преобладание политических моментов над военными. Было внесено предложение ввести двух военных в комиссию по «московским делам». Поднялся шум и неразбериха.

— Вы забываетесь, — возвысила вдруг голос женщина. Ее синие глаза горели негодованием. Все смолкли.

— Вы забываете, что это не митинг 17-го года, а конспиративное собрание. А вы, — обратилась она к офицерам, — забыли наше изначальное соглашение. Вы нам помогаете в работе «московской», а мы вам в работе «южной». Когда дело дойдет до вооруженного выступления — мы в вашем распоряжении, теперь же подпольная, политическая работа. У нас большой опыт и большой импульс. У нас и больше прав. Не может быть никакого другого решения. В конце концов, мы можем отказаться от вашей помощи, ибо золотые источники и нам известны.

Угрюмов не сводил глаз с Кати, как называли ее товарищи, и гордо улыбался.

— Я вполне согласен с m'lle Катей, — заявил Войтинский, — сейчас не время изменять наше соглашение. Временные неудачи ничего не доказывают и смею вас уверить, что с приездом Кати в Москву дела сразу изменятся к лучшему.

— Я хотела бы вам сообщить одну новость, — продолжала Катя. — Это касается вас, г-да офицеры; мне давно уже известно, что профессиональные союзы, в особенности союз моряков, довольно удачно чинили вам препятствия в ваших сношениях и делах с Крымом. Вчера я беседовала с английским генералом Кук-Коллисом по этому поводу и могу вас обрадовать. В течение ближайших дней главные руководители профсоюзов — коммунисты будут арестованы и увезены англичанами в Константинополь. Я предлагала сразу расправиться с ними, но Кук-Коллис колеблется. Он боится волнений и нагоняя сверху.

Опять поднялся шум, но на этот раз радостный, и опять Кате пришлось напомнить о конспирации.

Инцидент был ликвидирован. Началось обсуждение текущих дел. Затем Войтинский дал военный обзор.

— Каждый день мы можем развить из Крыма наступление. Как только получим нефть от англичан, мы широко применим метод десантов. Дела сейчас, как никогда, хороши. Дух войск — отличный. Технически армия вооружена, как любая западная. Танки, пулеметы, орудия, воздушный флот — всем этим союзники снабдили нас вдоволь. Скоро, скоро будем в Москве. И вам, Николай Николаевич, — он благожелательно улыбнулся Угрюмову, — больше всех нужно подумать над этим, так, как только тогда начнется ваша работа — и уже не боевая, подпольная — а мирная созидательная в масштабе русского государства.

Часам к 12 стали расходится по одному, по два, пока, наконец, остались только Угрюмов, Катя и Войтинский.

— Ну что, Екатерина Павловна, были у Драценко? — спросил Войтинский.

— Была. Чрезвычайно милый генерал. Он был очень обрадован, когда узнал про Янковича. А Янковича в оборот я возьму. Он уже, кажется, влюблен в меня. Работы будет много. Вы знаете, что сейчас многие важные дела в Москве сосредоточены в руках Костина. Его ближайший сотрудник — мой бывший обожатель — Сергеев. Думаю, удастся как-нибудь изъять Костина со всеми делами. Больше всего меня волнует молчание Эрбе. Боюсь, что арестован. Тревожит также ваше сообщение о комиссарах. Есть предчувствие, что приезд их связан с молчанием Эрбе. Нужно во чтобы то ни стало заполучить их и хорошенько допросить, как помните, Гумидзе, — по ее тонкому, текучему рту скользнула хищная улыбка…

Угрюмов молча допивал вино.

— Пора, полковник, идем.

Они, беседуя, вышли.

VII. Уроки бокса

Квартирный вопрос разрешался с чрезвычайной быстротой. Андрей недаром радовался в духане. Просматривая карту Батума, он сообразил вдруг, что Мария 14—I есть просто-напросто Мариинская, одна из главных улиц города. Направил Валико по этому адресу, и тому удалось снять комнату в первой квартире 14-го номера, где жил присяжный поверенный Угрюмов. Такая квартира чего-нибудь да стоит. Помимо того, ориентация на греков опять увенчалась успехом. В передней д-ра Потманиди к нему подошел рыжий грек, тот самый, что сперва предупредил Андрея о розысках, а потом сам искал его. Из двухминутного разговора Андрей узнает, что грек служит в английской контрразведке, пользуется там доверием, обременен семьей, отнюдь не заработками, не прочь съездить в Новороссийск с камешками, но с тем, чтобы вернуться живым обратно, и, в заключение, грек предлагает комнату у себя, вполне застрахованную от обысков, а Потманиди готов ответить головой за грека. И вот первый результат: грек вручает Андрею список агентов, служащих в английской контрразведке.

Лежа на гальках и просматривая газету, в конце страницы. Андрей заметил петитом напечатанное:

— «Даю уроки бокса. Ученик знаменитого боксера Костина. Цены по соглашению. Видеть с 12-ти до 2-х. Спросить Сержа. Городок III Просека, 18, кв. 9».

Но тут начинаются затруднения. Тупая физиономия со шваброй вместо усов и с маузером на ремешке, — вместо выражения на лице (что означает: «я — есмь грузинский шпик», ибо другим маузеры запрещено носить), вменяет себе в обязанность быть молчаливым спутником Андрея.

Грузин со шваброй вместо усов следил за Андреем…

Андрей стремится в Городок, но и грузина обуяло это желание. Тогда Андрей заходит в павильон и ждет. Через полминуты входит грузин, садится против, заказывает мороженое. В то время, как барышня подносит ему порцию, Андрей спокойно встает и уходит. Грузин давится мороженым: ему расплачиваться.

Едва ликвидируется первое затруднение, как возникает другое. Навстречу Андрею выходит парень, нисколько не похожий на Сергея.

— Вам кого?

— Боксера Сержа.