Арифмоман. Дилогия (СИ) - Рудазов Александр - Страница 58

Эйхгорн подготовился к уроку основательно. Сначала он хотел принести стандартные перья и чернильницы, но внезапно обнаружил, что у королевских детей имеются карандаши. Причем не привычные графитовые, а с серебряной иголкой вместо грифеля. Писали они бледновато, но вполне разборчиво.

Впрочем, к предложению написать диктант принц с принцессой отнеслись без энтузиазма. Прежний учитель не напрягал их заданиями. На уроках он либо ненавязчиво что-то бубнил, либо вообще тихо дремал, предоставляя ученикам полную свободу.

Но он хотя бы научил Зираллу и Гектака читать и писать. Уже что-то. Неизвестно, правда, насколько хорошо они это умеют, но Эйхгорн именно это и собирался выяснить.

— Берем карандаши, пишем, — распорядился он. — Скребницей чистил он коня, а сам ворчал, сердясь не в меру…

Благодаря почти фотографической памяти Эйхгорн помнил наизусть все стихи, что когда-либо прочел. Правда, прочел он их не так уж много, причем большую часть — еще в школьном возрасте.

Того же пушкинского «Гусара» он знал только до середины — именно до середины читал его вслух в четвертом классе. Потом учительница остановила его и велела продолжать Тане Пузенковой — это Эйхгорн тоже помнил.

Помнил он и то, что перестав читать, тут же принялся играть в «Жизнь» на последней странице тетрадки, совершенно не интересуясь окончанием стихотворения.

Принц с принцессой неохотно скрипели карандашами. Эйхгорн заметил, что пишут они во всю ширь страницы, как прозой, но не стал их поправлять. Все равно в переводе стихи утратили рифму и размер. Чем бы ни было загадочное явление, благодаря которому Эйхгорн овладел местным языком, поэтическими способностями оно не обладало.

— То ль дело Киев! Что за край! — с выражением читал Эйхгорн. — Валятся сами в рот галушки! Вином — хоть пару поддавай…

— Мэтр, а Киев — это где? — спросила Зиралла.

— И что такое галушки? — присоединился Гектак.

— Киев — это город, очень далеко отсюда. А галушки — это… — Эйхгорн на миг запнулся, поскольку сам не знал, — …это клецки такие.

Принц с принцессой продолжили писать, а Эйхгорн встал с лавки и заглянул им через плечи. Ему стало любопытно, как они написали встречавшееся ранее слово «турецкий» — оно явно тоже осталось непереведенным, но про него дети не спросили.

Оказалось, что Зиралла написала «как на стрелецкой перестрелке», а Гектак — «как на дурацкой перестрелке». Причем юный дофин еще и нарисовал на полях двух лучников в дурацких колпаках.

Довольно талантливо нарисовал, надо заметить.

— Ладно, достаточно, — сказал Эйхгорн, продиктовав еще две строфы. — Показывайте, что вы там написали.

— Не покажу, — почему-то заупрямилась Зиралла.

— Я тоже, — тут же собезьянничал ее братец.

Эйхгорн уставился на них снулым взглядом. Вот именно поэтому он и не любил детей. Иногда возникает ощущение, что в своих действиях они руководствуются генератором случайных чисел.

— Если я вам наколдую по конфете, покажете? — помолчав, спросил он.

— Да! — хором ответили маленькие мерзавцы.

Именно для такой ситуации Эйхгорн припас несколько леденцов. Здесь их делали из вареного сахара — обычно в форме каких-нибудь животных. Сейчас Эйхгорн просто взмахнул руками и прикинулся, что вытаскивает конфеты из ушей принца и принцессы. Фокус получился убедительным, и дети восторженно заверещали.

Пока они грызли сладости, Эйхгорн подумал, что совершил педагогическую ошибку. Нельзя было вот так сразу их подкупать — теперь они постоянно будут ожидать награды за любой пустяк.

Но сделанного назад не воротишь.

Впрочем, репутацию Эйхгорна этот простенький трюк повысил. Теперь дети стали слушаться чуть-чуть охотнее.

Чуть-чуть.

Спустя пару занятий Эйхгорн уже знал своих учеников немного лучше. Так, принцесса Зиралла оказалась весьма способной в грамматике и обладала на редкость красивым почерком. Но в свои восемь лет она уже была настоящей перфекционисткой, искренне считая себя посредственностью. Именно поэтому ужасно стеснялась своих работ, не желая никому их показывать. Эйхгорн пытался убедить девочку, что все намного лучше, чем ей кажется, но та скептически фыркала, уверенная, что тот ей льстит, потому что она королевская дочка.

В отличие от сестры, принц Гектак писал неряшливо и делал кучу ошибок, зато недурно рисовал. Делал он это все время, ухитряясь вплетать простенькие картинки даже между строчек. Учебный процесс как таковой навевал на мальчика скуку — он постоянно вертелся, отвлекался и порывался чем-нибудь кинуть в учителя. На уроке арифметики с ним было особенно трудно — сухие цифры казались ему до смерти тоскливыми, и он просто не умел решать отвлеченные примеры. Только задачи на конкретные темы, причем желательно поинтереснее.

— Значит, так, — задумчиво произнес Эйхгорн, постукивая по столу карандашиком. — Вот вам математическая задачка. Два землекопа вырыли траншею за четыре часа. А три землекопа — за пять. Ну, третий был вредитель. Требуется узнать, за какой срок эти три землекопа вырыли бы траншею, если бы за спиной у третьего стоял чекист.

— Мэтр, а кто такой чекист? — полюбопытствовала Зиралла.

— Дяденька такой с наганом.

— А что такое наган?

— Оружие такое, огнестрельное.

— А огнестрельное — это как?

— Лук с горящими стрелами, глупая, — с чувством собственного превосходства заявил Гектак.

— Примерно, — не стал вдаваться в подробности Эйхгорн. — Решаем задачу.

Гектак первым делом нарисовал иллюстрацию. Ров, рядом двух плечистых работяг с лопатами, потом третьего — ужасно похожего на тролля. Сзади — стражника с луком.

Пока он рисовал, Зиралла исписывала бумажку цифрами. Написав последнюю, она заявила:

— За шесть часов!

— Почему? — моргнул Эйхгорн.

— Ну вот же — двое роют за четыре, значит трое — за шесть!

Эйхгорн приоткрыл рот, чтобы объяснить ошибку, но потом вспомнил, что говорит с восьмилетней девочкой. Сам то Эйхгорн в этом возрасте подобные задачки уже щелкал, как орехи, но вообще-то он никогда не был типичным ребенком…

Наверное, стоит начать с чего-то попроще.

Глава 29

Прошло две недели, сбор яблок закончился, а Эйхгорн все больше тяготился своей новой ролью репетитора. Он просто не был создан для преподавания. Все чаще Эйхгорн спрашивал у короля, когда же прибудет настоящий учитель, но тот отделывался неопределенным хмыканьем и отводил взгляд.

Как раз его ситуация вполне устраивала — придворный волшебник наконец оказался пристроен к чему-то полезному, да и дети в кое-то веки занялись делом. Зачем приглашать еще кого-то? Казна не бездонная.

К тому же Эйхгорн хоть и ходил с постным лицом, справлялся вполне сносно. Он исходил из аксиомы, что дети тупые и вздорные существа, поэтому объяснять материал нужно предельно доходчиво и занимательно. С примерами из жизни, иллюстрациями и применением в быту. Идиотам неинтересна чистая наука — им интересно, как ее можно использовать.

Сегодня Эйхгорн с помощью двух лакеев и четырех пажей устроил в саду эксперимент Кавендиша. Под его руководством возле беседки установили столб с перекладиной, похожий на виселицу, и к ней подвесили двухметровое деревянное коромысло. Эйхгорн прикрепил к его концам маленькие свинцовые шары, отлитые дворцовым кузнецом, и стал раз за разом подносить к ним другие шары — в несколько раз больше и на порядки тяжелее.

Таким образом Эйхгорн надеялся вычислить гравитационную постоянную Парифата. Хотя погрешности измерения его ужасно расстраивали. Во дворце не нашлось достаточно больших помещений (использовать столовую король не позволил), а на конюшне или псарне было слишком много помех, так что пришлось делать это на открытом воздухе. Конечно, Эйхгорн дождался абсолютного штиля, да еще и сколотил вокруг установки ветрозащитный барьер, но погрешности все равно получались непростительные.

Чтобы свести их к минимуму, Эйхгорн повторил эксперимент бессчетное число раз. Долгие часы он заставлял коромысло закручиваться под воздействием гравитационных сил — едва заметно, разумеется. Угол поворота Эйхгорн определял лучом света, пущенным на прикрепленное к коромыслу зеркальце и отраженным в телескоп.