Арифмоман. Дилогия (СИ) - Рудазов Александр - Страница 79

По кругу шли четырнадцать зодиакальных созвездий. Четырнадцать зверей, птиц, моллюсков и членистоногих. В центральной же части бушевала не то битва, не то оргия десятков людей, животных, монстров и неодушевленных предметов. Эйхгорну даже показалось, что он видит в верхней правой части карты коровью кучу, но это почти наверняка было что-то другое.

— Так чем я могу тебе помочь, странник? — поинтересовался Ках-Ур. — Выпьешь что-нибудь, может? Чай, кофе?

— Чаю, — попросил Эйхгорн.

— Чая у меня нет, извини.

— Тогда кофе.

— Кофе у меня тоже нет. Я не ждал гостей.

Эйхгорн сделал вид, что не понимает намека. Он без приглашения уселся на кургузый топчан и спросил:

— Ты здесь один живешь?

— А что? — подозрительно прищурился гном. — Допустим, один, и что? У меня тут охранные чары. И мне не нужна компания. У меня есть мои звезды.

— Звезды — это прекрасная компания, — согласился Эйхгорн.

— Именно, — все еще настороженно кивнул Ках-Ур. — Только если тебе все-таки нужен гороскоп — я ими больше не занимаюсь. Я вышел в отставку три луны назад.

— Мне не нужен гороскоп, — повторил Эйхгорн. — Я хочу узнать о звездах. Не о том, что они предсказывают, а о них самих.

— Это правильно, это очень правильно, — затряс длиннющей бородой гном. — Вот, посмотри сюда, если хочешь… я как раз наблюдаю одну интересную звезду…

— Сейчас же день, — возразил Эйхгорн.

— Эту звезду и днем видно. Сам посмотри — телескоп наведен прямо на нее.

Эйхгорн прильнул к окулярам, придерживая сломанные очки. И действительно увидел звезду — у самого горизонта, с ясно выраженным хвостом. Короткий, слегка искривленный, он указывал в противоположную от солнца сторону.

— Комета, — коротко прокомментировал Эйхгорн.

— Именно, — довольно кивнул Ках-Ур. — Хвостатая звезда. Конечно, это не астрономическое явление, но все равно очень интересное.

— Почему не астрономическое? — не понял Эйхгорн.

— Потому что комета — это сгусток плотного газа, поднявшийся к границам атмосферы и воспламенившийся от небесного огня, — наставительно объяснил Ках-Ур. — Когда она догорит, то просто исчезнет. А астрономия не занимается столь эфемерными объектами.

Взгляд Эйхгорна стал снулым. Несмотря на отдельные успехи, состояние местной науки просто чудовищное.

— Нет, конечно, если верить мэтру Стаурпелдакору, комета — это такая ледяная глыба, которая прилетает откуда-то из-за края неба, слегка подтаивает в жаре солнца, образуя тем паровой хвост, а потом улетает обратно, — пренебрежительно произнес Ках-Ур. — Но кто же поверит в такую чушь?

Взгляд Эйхгорна прояснился, в нем снова сверкнул интерес. Выходит, в местной науке все не так однозначно? Есть разные школы и течения? Кто такой этот мэтр Стаурпелдакор?

Дальше беседа пошла живее. Эйхгорн поделился со звездочетом своими достижениями — рассказал, что измерил объем и массу планеты. Внутренне он ожидал, что его снова высмеют, поведав, что мир овальный и стоит на восьми бегемотах.

Однако на сей раз ничего подобного не произошло. Ках-Ур выслушал рассказ Эйхгорна с любопытством, но огорчил, сообщив, что ничего нового тот не совершил. Все эти измерения и вычисления уже давно проделаны местными учеными — причем с большей точностью.

— Так ты, значит, путешественник, — покивал Ках-Ур. — В юности я тоже много путешествовал. Где только не побывал! У меня тогда был летающий ковер…

— А что с ним стало? — заинтересовался Эйхгорн.

— Обветшал. Времени-то немало прошло.

Эйхгорн взял это на заметку. Выходит, срок годности ковров-самолетов не так уж велик. Неудивительно, если учесть, как их используют.

Хотя, конечно, неизвестно, сколько оный ковер прослужил до того, как попал к Ках-Уру. Да и «в юности» в данном случае — очень расплывчатое понятие. Неизвестно, сколько именно этому гному лет… и сколько вообще живут гномы. На вид этому старику лет восемьдесят, но он не человек, так что внешность может обманывать.

Слово за слово, Эйхгорн рассказал Ках-Уру обо всем своем путешествии. Рассказ получился не очень-то длинный. О том, что было до червоточины, он умолчал, сообщив лишь, что жил в одной очень далекой стране.

Так что большая часть истории выпала на пересечение пустыни. Ках-Ур с большим вниманием выслушал про грозу, аварию, вынужденное приземление, странствие по барханам, оазис и живущего в нем отшельника…

Когда Эйхгорн изложил поведанное тем отшельником учение о треугольной земле, астроном желчно рассмеялся.

— Знакомая побасенка, — сказал он. — Можно с уверенностью сказать, что этот твой Ак-Джо — началист-обыкновенец. Они единственные, кто считает мир треугольным.

— А остальные каким его считают?

— Таким, каков он есть, разумеется. Шарообразным.

Эйхгорн хмыкнул. Ну хоть что-то.

— А вот дальше, конечно, начинаются расхождения, — задумчиво молвил Ках-Ур. — Великий Ксимос, например, утверждал, что вселенная бесконечна, и миров в ней — неисчислимое множество…

— И я с ним полностью согласен, — кивнул Эйхгорн.

— …Но он же считал Парифат цилиндром, хотя незадолго до смерти вроде бы изменил свое мнение, — закончил Ках-Ур. — Великий Ксимос полагал, что изначально было только Вечное Первоначало, из которого выделился небесный огонь, а в центре него образовался сгусток мокрого и холодного — Парифат. Другие такие сгустки — это планеты, солнце и звезды.

— Солнце и звезды?.. — приподнял бровь Эйхгорн.

— Великий Ксимос не до конца продумал свою картину мира, — согласился Ках-Ур. — Впрочем, Марикес, его ученик, вообще считал Парифат плоским, а все его окружающее — воздухом. Просто есть холодный воздух, а есть горячий и очень горячий — и из очень горячего состоит солнце. Вода — это очень густой воздух, молния — очень быстрый…

— А земля?.. — саркастично осведомился Эйхгорн.

— А земля — это земля.

— Это ведь были ученые? — уточнил Эйхгорн. — Не просто какие-то… эзотерики?

— О, это были великие ученые! Просто их гипотезы… не прошли проверку временем.

— Но я надеюсь, потом появились другие гипотезы?

— О да, куда же без них, — усмехнулся Ках-Ур. — Насколько мне известно, на данный момент их около десятка — и это только научные.

— А какая наиболее… авторитетная?

— Если говорить о происхождении вселенной, то большинство ученых сейчас сходится на теории Некоего Толчка.

— И в чем она заключается, вкратце?

— Вкратце — до начала вселенной было… нечто. Возможно, то самое описанное Ксимосом Вечное Первоначало. Или то, что церковники именуют Хаосом. Холодный, безликий и равномерный. Потом произошло… некое событие, которое мы условно называем Неким Толчком. Оно образовало вихрь, круговорот, который поначалу был совсем мал, но постепенно разросся, породив из первичной смеси отдельные вещества. Самые плотные образовали комки, которые стали звездами и планетами, в том числе и Парифатом. Постепенно движение уходило от центра вихря к его краям, и туда же перемещалась жизнь. Таким образом, вселенная постоянно расширяется, как надуваемый пузырь, и все в ней постоянно вращается.

Эйхгорн задумчиво кивнул. Вот это уже вполне можно назвать научной теорией. Разумеется, реликтовое излучение здесь еще не обнаружили, так что отдельные ошибки простительны.

— Что же до вселенной в настоящее время, то она устроена следующим образом, — продолжил Ках-Ур. — В центре всего находится солнце, а вокруг нее вращается Парифат и еще десять планет. Возможно, одиннадцать.

— Так десять или одиннадцать?

— На данный момент известно десять. Ассабон, Элия, Бартаэлон, Грода, Могор, Рабена — это шесть древнейших, только их можно увидеть невооруженным глазом… правда, для Рабены зрение должно быть невероятно острым. Дальше идут Панкатылык, Прехиболик и Псероклиник — их открыли уже после изобретения телескопа. Ты случайно не говоришь на подгорном?

— Не говорю.

— Еще бы ты говорил, — фыркнул Ках-Ур. — Так вот, на подгорном эти три названия означают попросту «Одиннадцатая», «Двенадцатая» и «Тринадцатая»…