Ключ к Бездне (СИ) - Махавкин Анатолий - Страница 36

А в общем, картина была до одури идиллической и даже не верилось в недавнюю жуткую смерть трёх спутников. Круглый докурил сигарету и выбросил окурок, после чего приложился к неизменной фляге. Интересно, он где-то пополняет запасы или она у него такая же бездонная, как и эта чёртова пещера, по которой мы блуждаем уже четвёртые сутки.

Зверь отпустил моё плечо и присел около каменной стены, оперевшись о неё своей широченной спиной. Лицо его было абсолютно бесстрастно. Некоторое время великан сидел безмолвно, потом начал насвистывать какой-то марш. Я бы сказал — похоронный.

— Какой-то дурдом, — сказал он, наконец, — один психопат базарит с другим. Твою мать! Шизоид завёл нас в долбанную психушку и маринует по полной программе.

— Не похоже на голимый трёп, — не поддержал своего начальника Круглый, — хрена ради они будут ломать эту комедию? Мы же не лохи на разводе, которым трут лабуду. Значит им в натуре по стольнику.

Швед покачнулся и продолжая сжимать голову ладонями, растянулся на земле. Глаза у него были закрыты, а на губах пузырилась пена. Мелькнула злорадная мысль — так тебе и надо, урод! Никаких добрых чувств у меня этот лысый гад не вызывал. Если бы он сейчас подох, никто о нём бы не пожалел.

— А если им, в натуре, за сто, — задумчиво протянула Вобла, вытаскивая изо рта сигарету и разглядывая её так, словно та могла дать нужный ответ, — что это может означать? Откуда в наших рядах эти траханные долгожители? Да ещё так хорошо сохранившиеся.

— Они болтали про какой-то огненный поток, — заикнулся я и тотчас заработал тяжёлый взгляд Зверя, — и не хер на меня так смотреть! Что слышал — про то и говорю. Все слышали…

— Не, в натуре, Зверюга, — заступилась Вобла, — не фиг на пацана наезжать без причины. Он дело говорит. Давай, колись, какую тему Утюг выдал, когда фаловал в эту жопу. Недаром же нам по двадцать тонн забашляли. То, что ерунду тёрли — это ясно: пройтись по пещерам, охранять долбеней от бандюков — явная лажа. Двадцатку за такое не подбрасывают.

— Точно, — поддержал её Круглый, взбалтывая флягу и прикладываясь к ней, — а теперь эта хрень зашла слишком далеко — того и гляди задницу оторвут. На фига тогда мне эти двадцать тонн? Покойничкам нашим тоже кусок бросили, лажу наплели и привели сюда подыхать. Где гарантия, что мы не будем следующими?

— Не будете, — угрюмо отрезал Зверь, — если щёлкать не станете, как этот пидер лысый. Правда и тут ему счастье! Пристрелил бы бородатого дебила — уже валялся бы с пробитой черепушкой. Емеля, хоть и чокнутый, а слов на ветер не бросает.

Мне показалось или Зверь реально норовил уйти от темы, которая нас интересовала. Не знаю, заметил Круглый это или нет, но я собирался вмешаться. Происходящее достало меня до самой крайней степени. Ну кому понравится, если его будут регулярно опускать ниже плинтуса, ничего при этом не объясняя. Я не Юрик, мои нервы на пределе и если ещё ещё одно дерьмо в этом духе произойдёт, то попросту всех перестреляю. По крайней мере тех, кого успею. Я собирался высказать всё это Зверю, но не успел.

— Зверюга, — проникновенно сказал Круглый, — ну нахрен ты нам грузишь всякую лажу? Мы чё тебя спрашиваем-то? Скажи — куда мы идём, зачем и где мы вообще, мать его так, находимся?

Зверь поднялся на ноги, башней возвышаясь над всеми нами и от его исполинской фигуры повеяло угрозой. В прежние времена, встретив эдакое чудовище в безлюдном переулке, я бы бросился бежать со всех ног. А сейчас очевидно, какой-то переключатель в голове, от перегрузки стал в другое положение. В общем — мне было пофигу.

Это молчаливое противостояние продолжалось несколько секунд, после чего Зверь словно сник и опёрся спиной о стену каменной хижины. Его холодные глаза потускнели, точно лёд наполнявший их, запорошило пылью.

— А если я вам скажу, что не знаю? — глухо сказал Зверь, — не знаю — куда мы идём, зачем и где находятся эти долбанные катакомбы, в которых не действуют ни труба, ни коротковолновик, ни спутниковая связь. Не знаю — и всё. Хрена бы вы узнали то, что я вам сейчас скажу если бы я, как и вы не был так растерян и даже…напуган. Мне пообещали сто тонн зелени — до и двести — после, если я доставлю Емелю к нужному месту и верну его обратно. Утюг не просто так сказал вам слушаться его приказов ведь он один знает за каким хером мы блуждаем по этой дыре, — он помолчал, а потом криво ухмыльнулся и буркнул, — но кое-какие выводы можно сделать уже сейчас. Если этим братьям-акробатьям действительно за стольник, то этот самый огненный поток, про который они базарили, это — дерьмо, дающее долгую жизнь и здоровье. Этого добра у них, пруд пруди.

— Здорово Емеля тебя тогда, — без всякой издёвки, просто констатируя факт, сказала Вобла, но гигант всё равно поморщился, будто укусил особо злобный лимон, — никогда бы не подумала, будто сто десять килограмм можно с такой лёгкость зашвырнуть на такое расстояние.

— Сто двадцать, — поправил её Зверь, — когда он меня ухватил, у меня было такое ощущение, словно я попал под пресс.

— А Утюгу уже шестьдесят семь, — задумчиво сказал Круглый и потёр нос, как-будто ощущал предстоящую попойку, — и тубик свой он так и не залечил. Ещё года три, ну, от силы — пять, и поставят ему шикарнейший памятник из чёрного мрамора, с ангелочками и бабами плачущими. Он как-то сказал, типа ему у Отара такой сильно понравился.

— У мудаков вкусы сходятся, — пробормотала Вобла, со странной ухмылкой и медленно согнула указательный палец, точно нажимала на спусковой крючок, — надо будет их рядом закопать.

— Если придётся этого вашего утюга зарывать, вообще, — решил и я поучаствовать в разговоре, поскольку положение безмолвного статиста надоело мне до полусмерти.

Все одновременно уставились на меня. Три пары пронзительных глаз пытались пробурить во мне шесть отверстий, как будто их обладатели позабыли, насколько больше для этой цели подходит инструмент имени товарища Калашникова — величайшего гения всех времён и народов. Понятно, моё тело оказалось более чем устойчиво к такому воздействию. Придя к сходной мысли о бесполезности этих усилий, Вобла шмыгнула носом и задумчиво сказала:

— Малыш опять дело говорит. Нет, правда, надо ему почаще слово давать, может он не только членом, но и головой работать умеет. Не даром же и не из любви к науке тебе Зверь триста тонн отстегнули. Ты извини, но мы-то знаем, сколько ты отхватил, когда мы гнали караван из Владивостока — не пятёрочку, как всем, а четвертной. Так нас, тогда чуть всех не положили за эти двести килограммов, а тут ставка повыше будет. Значит Утюг верит, что может об…бать смерть.

За нашими спинами послышались шаги и на пороге каменной хижины появились два брата. Оба уставились на нас так, словно видели всех первый раз в жизни. Потом Казимир повернул голову к Теодору и, погладив бороду, пророкотал:

— Стало быть не отказался ты от мысли принести эту скверну в человеческий мир? Грех это большой. До сих пор корю себя за ту слабость.

— Казимир, — голос нашего предводителя стал умоляющим, — неужели тебе не надоело блуждать по этим казематам, не видя солнечного света и человеческого лица? Если мы сумеем принести силу огненного потока наверх, то весь мир будет в наших руках! Ты даже не представляешь, что сейчас стало доступно тому, у кого есть деньги и власть.

— Ты говоришь об удовольствиях плоти? — презрительно переспросил бородач и покачал головой, осуждая брата, — когда же ты поймёшь: я стал бесконечно далёк от презренных желаний.

— Ну если уж ты так помешан на вере, — в голосе Теодора появилось ожесточение, видимо от того, что вся сила его убеждения пропадала втуне, — построишь себе монастырь! Можешь кучу монастырей. Станешь патриархом России — чего ещё желать?!

— Лишь одного, — твёрдо сказал Казимир и стукнул кулаком о ладонь, — это остаться в Бездне и продолжить сражение с исчадиями ада. Если ты не можешь этого понять — мне жаль тебя. Видимо Божий свет угас в тебе, коль ты пытаешься заменить его багровым пламенем преисподней. Но помни, только истинный маяк ведёт к верной пристани, а блуждающие огни способны завести лишь в глубокую трясину, где ты и погрязнешь навечно. И долгая жизнь станет дополнительным камнем на божьих весах, который утащит тебя в ад.