Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня - Кастело Андре - Страница 62

Иные по простоте своей восхищались всем. Как-то при одном иностранном князе восторгались акведуком в Марли.

— Что это такое? — осведомился он.

— Акведук? — переспросила Жозефина.

— Да, государыня.

— Это подарок, сделанный мне Людовиком XIV.

«Лица, приехавшие утром, отпускались по прибытии колясок ее величества, указывавшем, что она собирается выехать. Изредка она задерживала дам, чтобы взять их с собой на прогулку. Как и в Наваррском замке, она сама выбирала тех из своего штата, что должны были ее сопровождать. Мы садились в другие экипажи, проезжали через парк и два часа катались по лесу Бютар; в другом направлении мы никогда не ездили. Вернувшись, надевали более изысканные туалеты к обеду, на который всегда приглашалось человек двенадцать-пятнадцать».

Разумеется, за трапезой принято заявлять, что нигде не попробуешь молока и масла вкуснее, чем за столом в Мальмезоне. Действительно, молочные продукты поступают сюда из стада, вывезенного из Швейцарии вместе с молодой парой бернцев в одежде своего кантона. Кроме того, жена мальмезонского привратника, англичанка по происхождению, делает превосходные сыры — честер и другие, которые особенно нравятся Жозефине. Кроме того, она попросила сына прислать ей «хорошие сыры» из Италии. Не становится ли она чревоугодницей? Как бы там ни было, Жозефина находит, что слишком толстеет и, конечно, не там, где ей хотелось бы, — так уж повелось с сотворения женщины. «Одна из частей ее тела в особенности увеличилась», — замечает г-жа д'Абрантес.

Когда к обеду ждут гурмана, скажем, Гримо де Ла Реньера[160], Жозефина еще с утра вызывает первого метрдотеля и, пока ее причесывают, составляет с ним меню, которое обеспечит ее гостю славное несварение желудка — из тех, что он именует кишечными угрызениями. Кардинал Мори[161] тоже подвержен этому недугу: в десять вечера, когда лакеи обносят прохладительным, мороженым и в особенности пирожными, прелат ест за четверых.

«В полночь, — продолжает Жоржетта, — ее величество удалялась, и мы расходились по комнатам.

Наутро все начиналось сызнова, и, если не случалось ничего из ряда вон выходящего, каждый день походил на предыдущий. Трудно придумать что-нибудь печальнее такой, осмелюсь сказать, двойной жизни. Мы были недостаточно важны для настоящего двора и слишком напыщенны для приятного общества. Каждый следил за собой, какая-нибудь близость начисто исключалась. Все время представительствуя, мы не находили минуты, чтобы поболтать с теми, кто нам нравился, и, вместо интересного чтения и приятных бесед в Наваррском замке, приходилось изо дня в день терпеть бесконечные общие места, из коих складывается обычный светский разговор, не оставляющий по себе никаких воспоминаний, кроме острого сожаления о том, что вы должны были при нем присутствовать и поддерживать его».

В самом деле, о чем было говорить в Мальмезоне? Ни об императоре, ни о «Другой», ни о тюильрийском дворе, ни о войне, конечно. Не много можно было сказать и о парижских театрах — Жозефина их не посещала. Оставались одни лишь браки и деторождение. Жозефина обожает женить людей. Среди ее приближенных наваррские «романы» развиваются успешно. Аннет де Макау выходит за генерала Ватье, м-ль д’Аврийон — за г-на Буржийона. Разумеется, свадебная корзина и приданое — за ее величеством. Ей хотелось отпраздновать в Мальмезоне свадьбу Луизы де Кастеллан и г-на де Пурталеса. Она просит об этой милости «великого судью, министра юстиции», который — тут Жозефина падает с облаков — прячется за «кодекс Наполеона»[162]: бракосочетание, — объясняет он, — должно совершаться в «муниципалитете по месту жительства одного из супругов». И добавляет: «Никакие обстоятельства не разрешают чиновнику, регистрирующему акт гражданского состояния, менять обычное место бракосочетаний». «Г-жа герцогиня Наваррская» решительно превратилась в простое частное лицо!

Тот же матримониальный ветер веет над челядью, и Жозефина с обычной щедростью всякий раз развязывает свой кошелек. Она истратит таким образом 400 000 франков, то есть 2 000 000 наших! Она дарит также редкие растения — луковицы, черенки, целиком кустики, которые нередко приходят по назначению уже мертвыми или сгнившими. Не важно! Их заменят. Каждый день из Мальмезона за счет Жозефины высылаются пурпурные магнолии, Amaryllis Josephinae или розовые лавры.

Ей даже не приходит в голову, что экономить можно не только на словах.

— Какое прелестное платье сегодня на вашем величестве! — восторгается г-н де Пурталес. — Из этого кашемира получились бы такие премиленькие жилеты!

Жозефина тут же требует ножницы, со смехом раскраивает свою юбку и раздает куски окружающим мужчинам. Сколько женщин, приглашенных в гости, получали на прогулке шаль с плеч Жозефины!

— Она вам так идет! Примите ее на память обо мне.

В одном из писем к Евгению она перечисляет все, что сделала для семейств Таше, Ла Пажри, дю Верже де Сануа:

«Я с огорчением вижу, что тебе не говорят правду насчет моих кузенов Таше. Г-н Ньепс, ведущий их дела, попросил меня поручиться за Луи на сумму в 60 000 франков, когда тот женился, и я это сделала, а когда срок истек, уплатила деньги полностью. Мне и в голову никогда не пришло потребовать от него возмещение, но я проявила суровость по отношению к г-ну Ньепсу: у него дурная репутация и, по слухам, он устраивает свои дела за счет моих кузенов. Министр казначейства[163] предупредил меня, что Ньепс всюду утверждает, будто г-н де Таше должен ему 100 000 экю.

Что до Анри Таше, я не знала, что он нуждается в деньгах, поскольку король Испанский дал ему миллион по случаю вступления в брак. Я заплатила 30 000 франков за бриллиантовую брошь для его жены. В январе я уплатила за него счет в 32 000 франков от Леруа, торговца модными товарами.

Что касается самого младшего, то ему я назначила 6000 франков пенсиона: этого должно хватить, потому что он живет и питается у своей сестры; сверх того, я плачу 100 луи Альна[164], который дает ему уроки. Я назначила пенсион в 1000 экю Сануа (Габриэлю де Верже де Сануа), в 12 000 франков г-ну Дюге[165], в 3000 — г-ну де Копону[166]; я выплачиваю содержание и пенсионы трем детям г-на де Сент-Катрин[167], пенсион в 1000 экю г-же Дюплесси, которая сопровождала во Францию герцогиню д'Аренберг, пенсион в 2000 франков г-же де Таше, чей муж состоит на службе, и еще один пенсион в 1000 франков другой Таше, монахине. Видишь, милый Евгений, я вовсе не такая плохая родственница, как тебя хотели бы убедить».

Жозефина любит выказывать щедрость и видеть вокруг себя довольные лица. Она обнаружила, что для поездок в Париж Тюрпен располагает лишь дрянным кабриолетом и лошадью, недостойной ее дорогого Ланселота. Поэтому однажды утром, когда камергер приказывает лакею вызвать его скромный экипаж, он видит, что к нему подкатывает элегантное тильбюри, влекомое чистокровной лошадью. Это подарок от Жозефины, которая к тому же распорядилась изобразить на дверце герб Тюрпенов-Криссе.

Когда г-жа Дюкре с дочерью возвращаются к себе в комнату, два лакея приносят им от хозяйки дома «куски различных тканей, муслина и перкаля» на платья.

Жозефина на несколько дней перебирается в Наваррский замок и в конце августа получает от императора следующее письмо: «Наведи порядок в своих делах, трать всего 1 500 000 франков и ежегодно откладывай столько же: за десять лет у тебя скопится запас в пятнадцать миллионов для твоих внучат, а ведь так сладостно кое-что дать им и быть им полезной. Пока что мне докладывают, что у тебя долги, а это очень плохо. Занимайся своими делами и не благодетельствуй первого встречного. Если хочешь порадовать меня, сделай так, чтобы я знал — у тебя скоплено порядочно. Сама посуди, что я подумаю о тебе, зная, что ты кругом в долгах при трех миллионах дохода».