Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня - Кастело Андре - Страница 68

— Вот моя дочь и внуки, рекомендую вам их, — вздыхает Жозефина.

Александр, которому Гортензия пришлась по сердцу, — сплошная улыбка и любезность, но экс-королева Голландская хранит холодное достоинство и, когда царь, «лаская» ее детей, заявляет:

— Что я могу сделать для вас? Позвольте мне быть вашим поверенным в делах.

Она еле цедит:

— Благодарю, ваше величество, я очень ценю ваше участие, но мне для моих детей ничего не нужно.

После отъезда Александра, Жозефина выговаривает дочери за ее «холодность».

— Было бы неуместно, — отвечает Гортензия, — выказывать предупредительность человеку, объявившему себя личным врагом императора и к тому же перевернувшему всю жизнь моих детей и семьи, фамилию которой я ношу.

Жозефина, естественно, не щепетильничает и, как удачно выразился Поль Флерио де Лангле, «маневрирует», пытаясь «выйти из игры». Конечно, она действует бессознательно, — она всегда была такой, — и мы не без смущения видим, как она бросается на шею победителям, но бесспорно также и то, что Жозефина смотрела на вещи больше как монархиня, чем как француженка. Она подражала тону, который был тогда в ходу у коронованных особ после войн, противопоставлявших их друг другу. Разве она не видела в те времена, когда сама была государыней, как короли и королевы, императоры и императрицы, побежденные Наполеоном, садились за его стол и называли императора «братом»? Разве Наполеон не взял в жены дочь человека, которого дважды вынуждал покинуть свою столицу? Разве даже царь, разбитый Наполеоном, не обнимался с ним в Тильзите? Да, Александр помог свергнуть императора с престола. Но за четыре года до этого Наполеон развелся с ней, и она больше не была ему женой.

26 мая на острове Эльба император не сочтет, что «сговаривается с врагом», когда пригласит за свой стол английских морских офицеров, сопровождавших до Портоферрайо маленькую фалангу гвардейцев[179]. Точно так же будет и 4 июня, когда он отправится на английский корабль «Кюрасао», стоящий на якоре у Эльбы, и будет присутствовать на балу в честь тезоименитства короля Георга[180], своего победителя.

В последние четыре дня своего пребывания в Фонтенбло, а точнее, в субботу 16 апреля, Наполеон пишет Жозефине. Это последнее его письмо к бывшей жене, где он обращается к ней на «вы», вероятно из боязни, что курьер будет перехвачен врагами. Не доказывает ли это и любезный намек на Людовика XVIII? «Вы» — как в первом письме от 28 декабря 17 95, девятнадцать с половиной лет назад!

«Я написал вам 8 числа, и, возможно, вы не получили моего письма: еще продолжались военные действия, его могли перехватить, но теперь связь уже, должно быть, восстановлена. Я принял решение и не сомневаюсь, что эта записка дойдет до вас. Не стану повторять вам то, что писал в прошлый раз: тогда я жаловался на свое положение, сегодня радуюсь ему; мой разум и душа сбросили с меня безмерное бремя; падение мое оглушительно, но, по крайней мере, небесполезно, как считают многие. Я ухожу в уединение, чтобы сменить шпагу на перо. История моего царствования будет интересна: меня видели только в профиль, теперь я предстану весь целиком. О скольком мне нужно рассказать! О скольких людях развеять ложное мнение!.. Я осыпал благодеяниями тысячи негодяев, а что они сделали для меня?

Да, меня предали, все предали; я не беру в счет лишь доброго Евгения, столь достойного вас и меня.

Да будет он счастлив под властью короля, умеющего ценить естественные чувства и честь!

Прощайте, милая Жозефина, смиритесь, как смирился я, и вечно храните память о том, кто никогда не забывал вас и не забудет.

Наполеон.

P.S. Жду известий от вас на острове Эльба, чувствую себя неважно».

В Мальмезон приезжает немало роялистов, движимых любопытством или не забывших о том, что «добрая Жозефина» сделала для эмигрантов. Туда толпой стекаются былые посетители. Однажды, увидев, как один из завсегдатаев ее резиденции нацепил на себя белую ленту, она не удержалась и, смеясь, спросила:

— А вы не могли бы оставить это у моего швейцара?

В день въезда Людовика XVIII в Париж в Мальмезоне завтракает генерал Лавестин[181] и так живописует короля-подагрика и его радостное вступление «в девятнадцатый год своего царствования», что Жозефина и ее «дворик» прыскают со смеху. Поскольку должен вернуться Александр, — он это обещал, — Жозефина вызывает Леруа и во второй половине апреля заказывает ему белых платьев из вышитого муслина на 6209 франков 7 5 сантимов. Царь, действительно, приезжает, но больше ради Гортензии. Она третировала его, и он жаждет взять реванш. С Жозефиной он почти не говорит, а все время обихаживает экс-королеву, ласкает ее детей, сажает их к себе на колени, и Гортензия невольно вздыхает:

— Враг — вот единственная их опора.

«Я отказалась от первоначальной сдержанности и дала себе больше свободы», — признается она. Несколькими днями позже царь высказал пожелание посетить Сен-Ле. Гортензия приглашает его и Чернышева. Роль хозяйки исполняет Жозефина, но Александр весь поглощен ее дочерью и во время завтрака, когда он сидит рядом с нею во главе стола, доверительно говорит ей:

— Вам не известно, что сегодня в Париже торжественное молебствие в память о короле Людовике Шестнадцатом и королеве Марии Антуанетте. Там должны быть все иностранные государи, и по дороге сюда я заметил Чернышеву, что нахожусь в странном положении. Я ехал в Париж с враждебностью к вашей семье, но только в лоне ее мне сладостен мой приезд. Я сделал вам зло, добро — другим, но нахожу дружбу у вас; наконец, сегодня мне надлежало быть в Париже с другими монархами, а я в Сен-Ле!

После завтрака утомленная Жозефина остается в замке, а царь вдвоем с королевой гуляют по парку. Они обмениваются признаниями, Она рассказывает о «самых жестоких горестях» своей жизни. Не скрывает, что после смерти первого сына живет в постоянном ожидании несчастья.

— Но у вас есть друзья, — возражает царь. — Вы несправедливы к Провидению.

Уж не хочется ли Александру сыграть роль Провидения? Без сомнения, да. Он в свой черед делает признания, побуждающие Гортензию спросить, почему он бросил царицу.

— Я не могу входить с вами в такие подробности, — ответил царь. — Прошу вас, оставим это. У моей жены нет друга лучше, нежели я, но наш союз никогда не восстановится.

Далеко ли зашла их дружба? Бесспорно, не так далеко, как осмеливались утверждать некоторые злые языки. Однако чувства царя и Гортензии вскоре получат ощутимое выражение. Король дарует ей титул герцогини Сен-Ле. Кое-кто считает, что, передав это герцогство дочери Жозефины, Людовик XVIII, король Франции и Наварры, подтвердил тем самым права экс-императрицы на титул герцогини Наваррской. Это было бы довольно пикантно… Наконец, брат Людовика XVI «идеально» принимает принца Евгения, как сообщает Августе сын Жозефины. Правда ли, что старый король встал с кресла и дружески протянул руку пасынку Наполеона? То, что последовало дальше, еще менее правдоподобно:

— Я буду вам отцом взамен того, которого вы имели несчастье потерять в ходе революции.

Евгений якобы ответил, что у него уже есть приемный отец, который сейчас является королем острова Эльбы. Тогда — и это точно — брат Людовика XVI «заговорил о добрых делах Жозефины во Франции». Король даже послал герцога де Полиньяка в Мальмезон «поблагодарить от его имени императрицу Жозефину за рвение, с которым она пыталась спасти жизнь герцога Энгьенского». Полиньяк воспользовался этим визитом, чтобы выразить Жозефине признательность и лично от себя: герцог не забыл, что если он еще жив, то лишь благодаря той, кто в 1804 добилась аудиенции для его жены. А вот г-жа де Полиньяк не поехала в Мальмезон и, встретив у герцога Орлеанского г-жу де Ремюза, сделала вид, что не узнала ее.