You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 79

— Пошли!

Он хватает ее за руку бесцеремонно, сдергивает с постели, тащит за собой, сжимает ее тонкое запястье с такой силой, что Кристина сдавленно шипит. Она не может толком сопротивляться, слишком сонная еще, плохо понимающая, что происходит. Девушка лишь трясет головой, запинается о собственные ноги. Она морщится, прикладывает ладонь ко лбу, и постепенно сознание начинает проясняться. Кристина видит и понимает, что Эрик отчего-то зол. Он, не приходивший сюда неделю, целых семь дней заставляя ее мучиться неизвестностью, сходить с ума от скуки и безделья. И вот теперь он здесь. Снова так эгоистично врывается в ее жизнь, беспардонными и грубыми движениями. А она всего лишь моргает, желая проснуться.

— Эрик…

А он все тащит и тащит ее к двери.

— Эрик!

Крик, конечно, похож на визг, зато мужчина останавливается. Разворачивается он резко. Так, что Кристина делает шаг назад, задирает подбородок, чтобы видеть мужские глаза. Они темные, такие темные, что девушка не различает зрачок и радужку. Кристине хочется сказать, как-то возразить, но пальцы на ее запястье словно из стали — давят и давят, скоро треск кости раздастся.

— Мне больно, — шепчет Кристина. А Эрик отчего-то вспоминает Джессику Кан.

— Я сегодня убил, — говорит он, а у девушки лицо бледнеет. — Девчонку. Твоего возраста. Она сидела с кляпом во рту и глотала слезы. А я выстрелил ей прямо в голову, всего лишь нажал на чертов курок. — У Кристины дрожит нижняя губа, и вся сама она подбирается, вмиг обрастает острыми углами. — Хочешь знать, почему я такой? — рычит Эрик и встряхивает девушку. — Хочешь знать, почему мне так легко убивать? Хочешь понять, что я за тварь такая? Хочешь или нет?! — Кристина лишь судорожно втягивает носом воздух. — Идем, — он толкает дверь, тащит девушку по пустующему ночью коридору.

Кристина не упирается, лишь живо переставляет ноги, чтобы не упасть. Поспевает за размашистым шагом Эрика она едва. Но приходят они быстро. У девушки сердце колотится, и ладони вспотели. Она замечает, как вздуваются вены на руках и шее мужчины. С ним что-то не то. Он дик, лют, страшен, опасен. И Кристина боится сделать лишнее движение. А Эрик заталкивает ее в какую-то комнату, захлопывает дверь и закрывает ее на щеколду. Девушке хватает одного беглого осмотра помещения, чтобы понять, для чего оно служит. В такой же комнате она была во время второго этапа на собственной инициации. А Эрик гремит какими-то коробками, открывает шкафы, выдвигает ящики. Ищет сыворотку для симуляции. Кристина лишь обхватывает себя руками. Ей хочется открыть рот, сказать хоть что-то, но она не смеет. Эрик словно на грани. И хочет показать ей правду. Девушка не знает: ей то ли плакать, то ли смеяться.

Он находит несколько ампул с сывороткой страха и шприц с острой иглой. Мужчина встает прямо перед Кристиной, и она невольно делает шаг назад. Он спаивает их каким-то проводом. Девушка чувствует, как электрод, прикрепленный к ее виску изолентой, будто пульсирует. Втягивает носом воздух.

— Эрик…

— Заткнись. Просто смотри.

Кристине хочется спросить о том, насколько это правильно, насколько нужно ей самой, насколько необходимо ему. Она вдруг с отчетливой ясностью осознает, что не хочет знать правду. Никакую правду. Она ей не нужна. Кристина просто хочет домой. Но игла кусает ее шею, впрыскивает раствор в кровь, и девушка закрывает глаза, чтобы распахнуть их там, по ту строну чужого сознания, стоящую всего лишь простым наблюдателем.

Эрик показывает ей свой самый главный страх. Наверное, придется это принять.

========== Глава 35 ==========

Воспоминание I

В детстве солнце пахнет карамелью. Этот большой желтобокий диск, прибитый к небу рукой великана, так и хочется лизнуть языком. Огромный леденец. И лучи он дарит хрустящие. На руках у матери уютно и тепло, можно задрать голову и долго-долго смотреть на полотно неба, испещренное облаками, пока не начнут слезиться глаза, пока солнце не станет подмигивать. Отец идет рядом. Весь затянутый в черную кожу, вжимающий голову в плечи. Он редко говорит, редко задирает подбородок, все взглядом землю считает. Мальчик тянет к нему короткие ручонки.

— Понеси его, — предлагает женщина. — Он к тебе хочет.

— Клара, я и дети…

— Он — твой сын.

Мужчина высокий, широкоплечий, мышцы под кожей стальные, в ухе серьга блестит, и глаза густо-черным подведены, слово у воронья. Волосы длинные, светлые, распущенные. Мальчик хватает их тонкими, совершенно детскими пальцами, когда отец берет его на руки. Осторожно так, с опаской. Клара рядом смеется. Локоны антрацитовые по плечам разбрызгивает, голову поворачивает, и от виска ее на всю щеку вьется змея, на коже вытатуированная.

Молодая семья идет неспешно. Клара засовывает руки в карманы, переступает черными ботинками через поваленные камни, перепрыгивает через рытвины и колдобины на дороге. Все оборачивается, смотрит на своих мужчин, давит улыбку, щурит глаза и снова вперед. Они ступают на территорию фракции Эрудиция в разгар дня. На двух Бесстрашных с ребенком оборачиваются. Но Клара задирает голову высоко, а муж ее бросает хмурые, мрачные взгляды из-под бровей, прячет лицо сына на своей груди. А ребенку нравится ловить ртом косые лучи карамельного солнца.

Они идут мимо промышленного комплекса и научного центра, такие яркие среди всех этих сине-голубых пятен. Клара усмехается, скалится каким-то фригидным умницам и умникам, огибает угол дома, а потом вытягивает руки, забирает ребенка у Грега, своего мужа. И будто преображается вся. И такое женское бьет в ней ключом, разукрашивает не слишком красивое лицо, ярче глаза делает. Мужчина усмехается, пинает носком ботинка камень, валяющийся на дороге. Идет.

— Ты думаешь это правильно? — спрашивает женщина. – То, что мы делаем?

— Мы уезжаем лишь на два месяца. Эрик пока побудет у Фрэнка. Алиса за ним присмотрит. Она же любит детей, ты знаешь.

— А если мы не вернемся, Грег? То, что тогда?

Мужчина молчит, ведет плечом, вытаскивает из кармана солнцезащитные очки и водружает их на нос, и мир сразу тускнет. Солнце наливается чернотой, ауру угрюмую на землю отбрасывает.

— Грег? — у нее голос тревожный.

Бесстрашные не боятся. Так легко отказываются от калек, больных, стариков и детей. Слабость — это ошибка.

— Я говорил с Максом. Он обещал позаботиться об Эрике, договориться. Если мы не вернемся, то, возможно, оставим мальчика у Фрэнка. Фрэнк согласен. Да и Алиса будет лишь рада — Амелии нужна компания. Сама знаешь.

— Переход из фракции во фракцию невозможен.

— Макс — лидер. У него может получиться. Да и бумаги можно сменить.

— Ты слишком доверяешь ему.

— Он — мой друг.

Клара вздыхает, перехватывает засыпающего ребенка на своих руках, так, чтобы было удобнее держать. Ее сын еще совсем малыш. Женщина смотрит вперед, на вырастающее здание высотой в несколько десятков этажей. Грег уверенно идет внутрь, толкает дверь, пропускает жену с ребенком на руках. Лифт гудит мерно. Клара приваливается к одной из его стен, ковыряет носком ботинка пол. Мужчина снимает очки, засовывает их в нагрудный карман кожанки, отталкивается от стены с легкой небрежностью и уверенно идет по коридору. Женщина улыбается ему в спину. Взрослый уже, а юношеское позерство, этот небрежный разбойничий лоск остается до сих пор в каждом движении. Дверь им открывает Алиса — светлокожая, с длинными волосами ниже поясницы, белыми, словно снег, с огромными голубыми глазищами, такая тонкая и фарфоровая, будто статуэтка. Глядя на нее, можно подумать, что это она — сестра Грега, а не ее муж Фрэнк.

Алиса приглашает молодую семью в квартиру: усаживает на широкой диван с синей обивкой, ставит кружки, наполненные чаем, вазу с конфетами на журнальный столик. Квартира просторная: окна во всю стену, и так много света, синяя мебель, светло-голубые обои. Алиса порхает в белоснежном платье с тонкими бретельками, иногда бегает в детскую, где играет ее маленькая дочь, а потом возвращается обратно. Легким движением, почти воздушным, скользит, утопает в мякоти подушек на кресле. Клара всегда называет ее чудачкой. Очень красивой и тонкой. И шепчет Грегу на ухо, что не понимает, зачем его брат, такой сухой, с очками на носу, следующий цифрам и законам науки, женился на этой лесной нимфе. Видимо, это любовь. Грег отвечает всегда иронично, словно не верит.