Ледовый барьер - Престон Дуглас - Страница 78

Есть лишь один способ справиться с этим страхом: не тянуть резину.

— Вперёд! — Сказал Гарза, сердечно хлопнув по спине мастера.

Без лишних слов мужчины вошли в клетку. Гарза чуть было не остался позади (всё же он мог лучше управлять работой с платформы для наблюдений, на дальнем конце помостков), но решил, что это смахивает на трусость. Он тоже вошёл в клетку и закрыл за собой решётку.

— К зверю в пасть, господин Гарза? — Спросил один из сварщиков.

— Ну, кто-то же должен помешать вашим задницам попасть в переделку.

Они спустились на дно трюма, туда, где поперёк килевых ридерсов лежала серия металлических балок, образуя настил. Подпорки протянулись от гнезда во всех направлениях, распределяя вес метеорита по всем закоулкам корабля. Следуя указаниям сварочных диаграмм, мужчины рассыпались во все стороны, взбирались по брусьям и растворялись в сложной сетке, что окружала метеорит. Вскоре все стояли по своим местам, но какое-то время в трюме стояла тишина. Как будто здесь, рядом с камнем, никто не хотел начинать первым. И затем, по мере того как сварщики включали инструменты и брались за работу, яркие точки света возникли в тускло освещённом помещении и принялись отбрасывать беспорядочные тени.

Гарза сверился со списком работ и распределением задач и остался доволен: каждый делал именно то, что должен делать. По мере того как сварочные аппараты вгрызались в металл и гнездо оказывалось прямо в сердце критических сплетений, звучал слабый хор шипения. Гарза посматривал на всех сварщиков по очереди. Едва ли какой-нибудь сорвиголова окажется в опасной близости от камня, но, тем не менее, в этом надо убедиться. Где-то в отдалении он услышал нерегулярную капель. Непроизвольно отыскивая источник, Мануэль бросил взгляд на продольные перемычки, рифлёные и обработанные наподобие металлического собора, что поднимались на шестьдесят футов до верхних балок трюма. Затем перевёл взгляд ниже, на балки у дна. Металлические плиты корпуса были влажными. Что в данных обстоятельствах и неудивительно. Гарза слышал размеренный гул бьющих о корпус волн, чувствовал нежное, медленное перекатывание судна. Ему пришла в голову мысль о том, что между ним и бездонным океаном лежат три металлических оболочки. Мысль тревожная, и он отвёл взгляд в сторону, на сам метеорит, запертый в паутину своей тюрьмы.

Хотя отсюда тот выглядел внушительнее, всё же метеорит был как бы преуменьшен громадой трюма. В очередной раз Гарза попытался осознать, как что-то настолько крошечное может весить так много. Пять Эйфелевых башен, сжатые в двадцать футов метеорита. Искривлённая, шершавая поверхность. Никаких тебе впадин, не то что на обычном метеорите. Сногсшибательный, почти неописуемый цвет. Он был бы не прочь подарить своей девушке кольцо из этого материала. И затем в памяти вспыхнули образы разных частей тела человека по фамилии Тиммер, выложенные в бараке управления. Ну уж нет, никакого кольца!

Он бросил взгляд на часы. Пятнадцать минут. По оценкам, на эту работу требовалось двадцать пять.

— Ну, как там? — Крикнул он мастеру.

— Почти готово, — крикнул тот в ответ.

Его голос отдавался эхом и искажался в огромном резервуаре. Гарза сделал шаг назад и выжидал, чувствуя, что теперь судно раскачивается сильнее. В воздухе висел мощный запах горящей стали, вольфрама и титана.

Наконец, по мере того как сварщики завершали работу, их агрегаты смолкали один за другим. Гарза кивнул. Двадцать две минуты; не так уж плохо. Лишь несколько критических швов, и всё. Рошфорт планировал сооружения так, что количество сварки сводилось к минимуму. Где только можно он старался делать конструкции проще. Так менее вероятно, что они откажут. Может быть, он и был педантом — но при том оставался чертовски хорошим инженером. Гарза вздохнул, когда корабль снова завалился на бок, опять сожалея о том, что Рошфорт не видит, как его план воплощается в жизнь здесь, в трюме. Чуть ли не в каждом проекте кто-нибудь, да умирает. Чем-то похоже на маленькую войну: лучше не иметь слишком много друзей…

Он сообразил, что корабль до сих пор заваливается на бок. «Ого, а эта волна — ничего себе», — подумал он. Послышалась суматоха слабых скрипов и стонов.

— Держитесь крепче! — Крикнул он группе, поворачиваясь и крепко хватаясь за поручни для поддержки.

Судно кренилось, выше, и ещё выше.

А потом Гарза понял, что лежит на спине в кромешной тьме, и у него болит всё тело. Как он здесь очутился? Могла пройти минута, а мог и час — определить не представлялось возможным. Кружилась голова: должно быть, произошёл взрыв. Где-то во тьме кричал человек — просто жутко орал — и в воздухе повисли сильные запахи озона и жжёного металла, на которые накладывались клубы дыма от горящего дерева. Что-то тёплое и липкое покрывало его лицо, и боль стучала в ритме с ударами сердца. Но затем всё это куда-то понеслось — далеко-далеко — и вскоре он смог забыться снова.

Палмеру Ллойду потребовалось время, чтобы прийти на мостик. Ему пришлось взять себя в руки. Он не мог позволить себе слишком долгую детскую обиду.

Его встретили вежливыми, даже почтительными кивками. На капитанском мостике возникло новое чувство, и ему потребовалось время на то, чтобы его понять. Операция почти завершилась. Ллойд больше не был пассажиром, помехой в критический момент. Он был Палмером Ллойдом, владельцем самого важного из всех, когда-либо найденных, метеоритов, директором Музея Ллойда, главой Холдинга Ллойда, седьмым богатейшим человеком планеты.

Он подошёл к Бриттон. За золотыми полосками на её плечах стоял монитор, показывающий местонахождение судна. Этот экран Ллойд видел и раньше. Корабль представлялся на нём крестиком, а длинная линия указывала курс, по которому они следуют. Судно постепенно приближалось к красной линии, что мягко изгибалась через всю карту. Каждые несколько секунд экран мигал, и информация обновлялась через спутник. Когда «Рольвааг» пересечёт линию, они окажутся в международных водах. И смогут спокойно вздохнуть.

— Сколько ещё? — Спросил он.

— Восемь минут, — ответила Бриттон.

Хотя её голос был, как всегда, спокоен, в нём больше не чувствовалось того напряжения последних жутких минут у острова.

Ллойд посмотрел на Глинна. Сомкнув руки за спиной, тот стоял рядом с Паппапом. На лице у Глинна застыла привычная маска безразличия. Тем не менее, Ллойд почувствовал уверенность в том, что может различить самодовольство в этих флегматичных глазах. Да оно и должно там быть! От одного из величайших научных и инженерных достижений двадцатого столетия их отделяют считанные минуты. Ллойд выжидал, не торопил событий.

Он посмотрел на остальных собравшихся. Вот вахтенные, уставшие, но довольные, предчувствующие облегчение. Первый помощник Ховелл, непроницаемый. МакФарлэйн и Амира, молчаливо стоящие друг рядом с другом. Даже лукавый старикашка, доктор Брамбель, вылез откуда-то из-под палубы, из своей норы. Как если бы, по молчаливому согласию, они все собрались здесь, чтобы засвидетельствовать событие исключительной важности.

Ллойд выпрямился — крошечный жест, привлекающий внимание. Он подождал, пока взгляды всех собравшихся не устремились на него, а затем повернулся к Глинну.

— Господин Глинн, разрешите мне поздравить вас от всего сердца, — сказал он.

Глинн слегка поклонился. Собравшиеся на мостике обменивались взглядами и улыбками.

В этот миг дверь на мостик отворилась, и вошёл стюард, толкая перед собой стальную тележку. Из ведёрка с толчёным льдом высовывалось горлышко бутылки шампанского. Рядом стояла дюжина хрустальных фужеров.

Ллойд с наслаждением потёр руки.

— Эли, старый лжец. Может быть, в некоторых вопросах ты и правда ведёшь себя, как ворчливая старая карга, но для шампанского ты не смог бы подобрать время получше.

— Я и правда лгал, когда говорил, что у меня лишь одна бутылка. Если честно, я взял с собой целый ящик.

— Просто чудесно! Так давай за него возьмёмся.