Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина - Страница 55

   Наверное, ты помнишь, как ещё сто лет назад папы порицали либералов за их призыв к свободам. Сейчас же папа свободу личности только поощряет. Монахи больше не должны слушать настоятеля и делать то, что не предусмотрено уставом. Но как же обет послушания в его исконном смысле? Оказывается, папе и братии он больше не нужен. А теперь появилось столько курящих монахов, и ни один настоятель не в силах запретить им праздно расточать время на то, что не принесёт им ни здоровья, ни благодати, потому как разрешено всё, что не запрещено, и нет больше истинного послушания, когда монах должен усмирить свою гордыню и приблизиться к спасению своей души.

   Ты ведь слышала о той порочной практике, что сложилась в монастырях в последние века, когда братия была разделена на простых монахов и монахов в сане священника. В таких обителях священник был занят лишь богослужениями и наукой. На монахах же лежало исполнение всех бытовых обязанностей, и так их было много, что не находилось у них времени на молитву, когда как священники, от всех бытовых обязанностей освобождённые, взваливали свои собственные нужды на плечи монахов. Как искать в таком монастыре спасения? Кому оно будет даровано, если одни не могут найти время на служение Господу, а другие не желают облегчить участь первых?

   Сейчас, после Собора, все изменилось и вернулось на круги своя, как в годы нашей с тобой юности - и монахи и священники - все равны перед Богом и монастырским уставом. Да только мало оказалось в этом пользы. Представь себе седых старцев, что по полвека прожили в монастыре, только и делали, что предавались созерцанию и служению мессы. А теперь никто не станет чистить им ботинки или стирать одежду. А они и сами не знают, как это правильно делать, ибо за полвека в монастыре стали совсем беспомощными в вопросах быта. И никто из молодых монахов не поможет старикам, ибо об этом ничего не говорится в монастырском уставе, и настоятель не накажет их за чёрствость.

   Даже в Риме священники и монахи перестают носить облачение. Встреть мирянин такого служителя на улице, он в жизни не разглядит под его светской одеждой сан. И это печально. Если Собор постановил, что путь мирянина может быть равен монашескому, то и монаху незачем носить облачение. Если Собор признает, что личность монаха превыше всего, то и монашеская община помеха свободе.

   И так много подобных противоречий оставил после себя Собор, что невольно приходишь в уныние и ещё больше предаешься печали, понимая, что впереди у нас с тобой вечная жизнь среди порока и греха, от которых теперь не укрыться ни в миру, ни в монастыре.

   Никогда я не роптал на Господа, что обрёк меня на вечную жизнь, ведь всякий дар и наказание даются Им для испытания нашей веры. Как же мне хочется оправдать Его надежды и остаться христианином в городе безбожников.

   Перерождение всё смешало в моей душе. С тех пор как сон и пища потеряли всякое значение, когда я стал свободен от уз плоти, мне всё сложнее сосредоточиться на молитве. Любому монаху под силу духовный подвиг, что будет он вершить те пятьдесят-семьдесят лет, отведённые ему. Прошло больше семи веков, как я дал обет послушания, нестяжательства и целомудрия. Семь веков. Знаешь ли ты кого-нибудь, кроме нас, кто несет этот дар и ношу дольше?

   Апостол Павел говорил, что Господь один, имеющий бессмертие. А значит, мы с тобой смертны, только не знаем, как и все, своего срока. Я много думал об этом. Может нам суждено дожить до Судного Дня, когда все мёртвые обретут тела, чтобы предстать перед Судьей. Вот тогда всё и кончится, и мы обретём жизнь вечную с Богом, а не в миру...".

   1973-1974, Ольстер, Англия

   В Ольстере время шло своим неспешным кровавым ходом. И дня не обходилось без чьей-нибудь смерти: то лоялисты нападут на католиков, то республиканцы убьют солдата, то армия расстреляет гражданских. Засады, перестрелки, снайперы, ловушки, заминированные автомобили и взрывы в пабах. Изредка в круговерть смертей и увечий врывались невнятные попытки властей решить конфликт политическим путем, многодневные забастовки несогласных, марши в память об интернированных без суда и следствия. Даже некоторые лоялистские банды объявили британскую армию своим врагом. Но главным их врагом оставались католики.

   В Дублине прогремело два взрыва около здания парламента: погибло два человека, и 127 были ранены. Именно в этот день ирландские сенаторы должны были обсудить закон об упрощении суда над членами военизированных групп вроде ВИРА.

   В белфастской бригаде негодовали:

   - Это же очевидная провокация британцев, - взял слово командир Адамс, когда эмоции собравшихся в штабе бригады добровольцев начали зашкаливать. - Бомбы в машинах очевидная подделка под наши методы, предупреждающий звонок - тоже. Вот только почему-то он был сделан не за полчаса, как положено, а за несколько минут до взрыва. Сделай такое кто-нибудь из вас, лично бы выдал властям для суда или пристрелил бы за нарушение устава. - После этого замечания, собравшиеся окончательно притихли, даже перестали перешёптываться. - Наши осведомленные друзья из республики говорят, что тот, кто звонил в газету, говорил с английским акцентом. И это подтверждает версию о провокации по очернению ВИРА. И, между прочим, тот англичанин не назвался и после взрывов ответственность на себя никто не взял. Так могли поступить только трусливые лоялисты или провокаторы. На наше счастье, сенаторы оказались людьми не глупыми и не истеричными, после взрывов они отложили заседание на час, и потом тот законопроект о судебно-полевых тройках вообще не обсуждали. Можете считать, их здравомыслие уберегло наших бойцов от скорого суда, который можно было бы устроить по доносу одного единственного полицейского - мало нам внесудебного беспредела с интернированием здесь, в Ольстере...

   - В газетах писали, - подал голос молодой парнишка, - что они и так не собирались принимать тот закон, люди его не поддерживали.

   - А после того как кто-то устроил кровавую баню в правительственном квартале, поддержали бы, - твёрдо заявил ему командир Адамс. - Это же давление на сиюминутные эмоции от потрясения, желание испугать сенаторов так, чтобы они переменили своё первоначальное мнение о готовящемся законе против нас на прямо противоположное.

   И добровольцы снова загудели:

   - Точно англичане, - раздались комментарии, - больше некому.

   - Доколе терпеть такое нахальство?

   - Они нас подставляют, а мы должны в тюрьму садиться?

   - Нужны ответные действия!

   - Пора встряхнуть Лондон.

   - Дадим бой метрополии!

   - Устроим диверсию!

   Идея назревала давно, да только была трудновыполнимой. Зато повод и цель нашлись быстро.

   - Как вы знаете, - говорил адъютант командира Белл на очередном совещании для избранных добровольцев, - через три месяца состоится референдум, на котором жителей Ольстера спросят, хотят ли они остаться в составе Британии или нет...

   - Можно подумать, результат непредсказуем, - буркнула Алистрина.

   - Да, результат известен и потому католики как меньшинство намерены бойкотировать референдум. Пусть власти получат свои сто процентов "за", но проблему Ольстера это голосование не решит, потому что никто улаживать её и не собирался. Наша задача дать Лондону это ясно понять. - И Белл развернул карту британской столицы с цветными пометками и повесил её на стену. - Итак, план таков, в день голосования четыре машины со взрывчаткой должны быть припаркованы в центре Лондона: у почтового отделения, у штаба ВВС, около здания Центрального уголовного суда и в правительственном квартале возле здания Министерства сельского хозяйства. Далее всё как обычно - оповещение за полчаса, очередность взрывов также полчаса. Итак, кто желает добровольцем отправиться в Лондон?

   - Скажу сразу, - подала голос Алистрина, - что я категорически не желаю. Такую акцию нереально выполнить.

   - Обоснуй, - потребовал адъютант Белл, - или не критикуй и покинь помещение.