Стратегия обмана. Политические хроники (СИ) - Ванина Антонина - Страница 105

— Тогда я подам на вас жалобу, — горделиво кинул библиотекарь.

— Лично сэру Майлзу, — подсказал полковник, уходя прочь. — Желаю удачи.

Полковник тут же отправился в медицинскую лабораторию за консультацией к доктору Лесли Вильерсу, относительно молодому специалисту, куда более решительному и смелому, нежели Питер Рассел, которого он сменил на этом посту.

— Простите, полковник, — смущенно улыбался Лесли Вильерс, возвращая ему прочитанный документ, — но это же глупость.

— Может и глупость, но писал её твой предшественник.

— Увы, я не могу ответить, чем руководствовался доктор Рассел, когда написал отчёт. Может это всего лишь разрозненные слухи и ничего более.

— То есть, как медик ты считаешь, что подобная процедура невозможна?

— Я считаю её абсурдной.

— Почему? — не отставал полковник.

— Ну, подумайте сами, кому придёт в голову вводить кровь альвара трупу.

— Допустим, в 1924 году это пришло в голову тому самому доктору Метцу, который упоминается в конце отчета. Так что?

— Я даже не знаю…

— Лесли, скажи честно, ты никогда этого делать не пробовал и что получится в итоге, не знаешь.

Доктора Вильерса смутить этим заявлением не удалось.

— Да, не пробовал. Но я ещё в своем уме, чтобы проделывать такое. Полковник, это же документ двадцатых годов, тогда медики что только не вытворяли — и по чертам лица искали признаки склонности к преступлениям, и по бороздам мозга искали признаки маниакальности. Такое было время. Я не удивлюсь, что кому-то пришло в голову вколоть кровь альвара в мёртвое тело. Кстати, откуда у того доктора могла быть такая кровь.

— Хороший вопрос, Лесли. Я думаю, это кровь Мэри.

— Откуда она могла взяться у Метца? — поразился Вильерс.

— От доктора по имени Джон Рассел. Лесли, просто прими как факт и не задавай лишних вопросов. До тридцатых годов Фортвудс сотрудничал с некоторыми медиками, жившими за пределами королевства. Был им и Метц, а до него его дед Книпхоф. Потом все они умерли, и у Фортвудса появилась своя медицинская лаборатория, в которой ты теперь абсолютный хозяин.

— Но как в те годы можно было вывезти кровь?

— Так же как и шишковидную железу.

— А её-то зачем? — насупился доктор.

— Откуда мне знать? Ты говорил об этом с Мэри?

— А ей откуда знать про железу и строение мозга?

Полковник только постучал пальцем себе между бровей. Глаза Лесли заметно расширились, и потом недоверчиво сузились:

— А зачем? — прошептал он, настолько его воображение поразила мысль об извлечении кусочков мозга из живого организма.

— Ты сам сказал, времена были такие — черты лица, борозды… Шёл 1896 год, я собственными глазами видел, как Книпхоф нёс в портфеле на вокзал склянку с шишковидной железой в растворе. Помню, как Рассел в начале века дважды увозил новые железы в Германию. Но на счёт крови я ничего не слышал, были там бутылки или иные сосуды, но я ничего не видел и не знаю.

— Я спрошу Мэри, — пообещал Вильерс, — может она припомнит, когда у неё забирали много крови зараз.

— Может дело и в Мэри, а может и нет, — с удивлением для самого себя только что понял полковник.

Может в Мюнхене у Метца был свой персональный подопытный альвар. И их фамилии чудесным образом совпадали. Доктор Пауль Метц и его альваресса Лили Метц. Что-то в этом было, но многое оставалось непонятным. Метц — это ненастоящая фамилия Лили, а что-то вроде псевдонима в память о докторе? Нет, так фривольно обходится с именами в среде альваров не принято. Или доктор и Лили приходились друг другу родственниками? Интересно, в какой степени. Версию однофамильцев полковник даже не стал рассматривать.

— Лесли, — в задумчивости обратился он к Вильерсу, — а что если я поручу тебе, а ты своим лаборантам, разобраться в методике бальзамирования тела Ленина? Что скажешь? Насколько я понимаю, методология официально опубликована и секрета не составляет.

— Ну, допустим, в теории разберёмся. Дальше что?

— А у лаборатории есть доступ к какому-нибудь лондонскому моргу?

— Это ещё зачем? — удивился Вильерс и тут же твёрдо заявил. — Второго Ленина я делать не буду. Это ж бешеные деньги, администрация мне голову оторвёт.

— Не надо никого бальзамировать. Просто попробуй впрыснуть кровь альвара трупу. И посмотри, что будет, исчезнут трупные пятна, разгладится кожа или нет.

Вильерс молча обдумывал это предложение.

— Я сам дам кровь на забор, — пообещал полковник, — только поставьте небольшой эксперимент. Вдруг это правда.

— А потом что, попросите слетать в Москву, взять образец подкожной жидкости из мумии Ленина? Нет, полковник, вот этого я вам точно не могу обещать.

— Я всё понимаю, — согласился он, — просто проверь метод Метца, работает ли он вообще. А после этого уже будем думать дальше.

— Ну, ладно, — наконец, согласился доктор и смерил полковника оценивающим взглядом, — закатывайте рукав.

Ещё неделю полковник выуживал из закоулков памяти эпизоды, когда он встречался и говорил с профессором Книпхофом и его внуком Метцем. Вспомнил он и о другой внучке профессора, Иде. В 1896 году молодая девушка влюбилась в него, а он сказал ей то же, что и не так давно Мадлен — выйди замуж, роди детей. Тогда она уехала в Мюнхен, и больше он её не видел, даже не интересовался, вышла ли она замуж, есть ли у неё дети. Мадлен почему-то с этим не спешит и уже четвертый год изводит Ника Пэлема ожиданием, то ли назначением даты свадьбы, то ли расставанием.

Измученный ожиданием результатов эксперимента от Лесли Вильерса, всё отнекивающегося тем, что нет подходящего трупа в нужной стадии разложения, полковник получил разрешение на командировку и отправился в Мюнхен. Найти документальные свидетельства, что некогда в этом городе жил доктор Пауль Метц оказалось крайне сложным. Под конец Второй мировой во время бомбардировок сгорели многие архивы, но кое-что найти всё же удалось — могилу Метца.

Смотритель проводил полковника Кристиана к искомому месту. «Пауль Метц, 1860–1934» — гласила надпись на могильной плите. Ну что ж, теперь полковник знал, что доктор дожил до тридцатых годов и почил в возрасте семидесяти четырёх лет. Значит, в 1924 году он мог оказать услугу советским бальзамировщикам.

Полковник присмотрелся к соседним могилам в поиске других Метцев, но тщетно, доктор покоился здесь один. Внимание его привлекла только соседняя могила с разбитым и неумело отреставрированным надгробным камнем.

— Наверно, бомбежки в конце войны? — спросил он смотрителя.

— Нет, что вы, — мотнул головой седовласый мужчина. — Молния ударила. Удивительный случай, на моей памяти била два раза, и все в одну и ту же могилу, вот эту, представляете?

Полковник прочел, кто же там похоронен и надпись ему не понравилась: «Даниэль Гольдхаген, 1895–1941».

Доктор Метц — альваресса Лили Метц, некий Даниэль Гольдхаген — альваресса-террористка Алекс Гольдхаген. Какие-то странные и нехорошие совпадения.

Полковник припомнил, что Книпхоф работал в университете Людвига-Максимилиана и, предположив, что доктор Метц преподавал в этом же заведении, полковник отправился туда. Удача ждала его почти сразу, но после того как он назвал имя не Метца, а его деда Книпхофа.

С опаской посматривая на человека, который не снимает темных очков в помещении, немолодая сотрудница архива поведала:

— Конечно, у нас есть материалы, касательно Иоганна Книпхофа, все-таки он был очень значимым специалистом своего времени. Если у Второй Империи был анатом Вирхов, то у нас в Баварии был свой не менее значимый профессор Книпхоф. Университет в свое время пытался получить его архив, но ничего не удалось. В квартире, где жили наследники профессора, случился пожар и личные записи сгорели.

— А где находится эта квартира?

— В центре, но та самая квартира была разрушена во время бомбежек. По счастью кое-что удалось спасти, но это по большей части личные вещи, фотографии, книги, диковинные препараты, но никаких рабочих записей или дневников.