Волнолом (СИ) - Прягин Владимир - Страница 31

Генрих взял нож и проковылял в ванную.

Встал перед зеркалом.

Двойник в отражении глядел на него хмуро и с подозрением.

Дурак, сказал ему Генрих мысленно. Сегодня ты разозлил колдунью. Думал перехитрить ее? Хрен тебе. Она, по своим возможностям, стоит на ступеньку выше. Да что там на ступеньку - скорее уж, на целый этаж. Стоит и плюет остальным на головы.

Достать ее можно, только поднявшись на тот же уровень. Без обид, приятель, но тебе это не под силу. По крайней мере, нынешнему тебе, неудавшемуся профессору. Здесь нужен тот, кем ты был когда-то. Или, точнее, тот, кем ты пытался стать.

В общем, нужен ты без клейма.

И не надо так на меня смотреть! Ты же помнишь - Сельма сказала, что клеймо удалить несложно. Она уже ослабила блок, осталась самая малость. Сковырнуть, а потом терпеть.

Да, будет больно. А как ты думал?

Еще раз извини, друг, я к тебе привык, но...

Быстрым движением подняв нож, Генрих рассек себе кожу над переносицей.

Два пореза крест-накрест - руна гебо, седьмой символ старшего алфавита, означающий 'дар'.

Кровь потекла по лицу, но это была ерунда, пустяк, не заслуживающий внимания. Генрих знал - порезы к утру заживут, рубцы рассосутся. Нож предназначен специально для подобных воздействий.

Чем проще метод, тем он надежнее. В идеале, лучше обойтись одной руной - и сейчас как раз такой случай. Всю работу сделала Сельма, а Генрих, по сути, лишь ставит подпись, подтверждая свое решение.

Он снимает клеймо.

Возвращает дар.

Генрих ждал, что боль обрушится водопадом, но ничего похожего не было. Рана лишь неприятно саднила. Струйка крови доползла до верхней губы, и он ощутил солоноватый привкус.

Может, одной 'подписи' недостаточно?

Нет, он все сделал правильно. Просто придется ждать.

Близнец в отражении был уже едва различим - зеркало запотело, будто рядом стоял чан с кипятком. Генрих хотел протереть стекло, но, поднеся ладонь, отчего-то засомневался. Подумал - а что если там, за слоем осевшей влаги, уже не его лицо, а чье-то чужое? Мысль была глупая, из арсенала нелепейших детских страхов, но от нее никак не получалось избавиться.

Так и не притронувшись к зеркалу, он умылся, промокнул порез ватой. Из ванной перешел в спальню и, не раздеваясь, лег поверх покрывала. Закрыл глаза. Подумал - хорошо бы заснуть...

За дверью послышался чей-то вздох.

Генрих обмер. Страх сжал сердце ледяной лапой.

Скрип половицы. Невнятное бормотание.

Чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, Генрих подкрался к двери и выглянул в коридор. Там было пусто, но слышалась возня в кабинете - кажется, кто-то перебирал принадлежности на столе.

Генрих побрел на звук. Сердце бешено колотилось.

Чужак, сидя в кресле и не зажигая лампу, вертел в руках пустую шкатулку. Свет с улицы делал картину призрачно-зыбкой. В облике незваного гостя было что-то смутно знакомое. Генрих, всматриваясь, переступил порог. Человек поднял голову, и Генрих узнал своего двойника, который выбрался из-за зеркала - только порезы на лбу отсутствовали, а вместо глаз были два чернильных провала. Двойник прислушался, обвел глазницами комнату. Генрих понял, что сейчас этот 'взгляд' упрется в него, и тогда случится что-то непоправимое. Попятился, прячась в темени коридора.

Несколько бесконечных секунд Генрих стоял в простенке между дверями, ловя малейший шорох из кабинета. Твердил себе - все в порядке, ничего страшного. В доме несколько комнат, спрятаться - не проблема. Главное - вести себя тихо, и тот, зеркальный, ничего не заметит...

Крадучись, Генрих вернулся в спальню.

Мертвецы уже его ждали. Все четверо, друзья-экспериментаторы - Франц, Эрик, Людвиг и Вальтер. В белых халатах, собранно-деловитые. Кровать куда-то исчезла, сменившись операционным столом. 'Ну, что же ты? - спросил Эрик. - Знаешь ведь - нельзя медлить'. 'Или струсил?' - подначил Людвиг. 'Нет, - сказал им Генрих, - просто это уже не нужно'. Но его толкнули на стол, ловко прихватили ремнями. Вальтер склонился над ним, держа в правой руке хирургический молоток, а в левой - длинную спицу. 'Или ты думал, двух царапин на лбу достаточно?' - рыжий Франц хохотнул. Острие спицы, блестя, нависло над переносицей. 'Сейчас, сейчас', - сказал Вальтер. Генрих дернулся что есть мочи, заорал и проснулся.

В комнате было пусто и лунно.

'Привидится же такое', - подумал он.

Чесались заживающие порезы между бровей. Генрих, потрогав их, наткнулся на что-то острое. Еще раз провел пальцем - нет, не почудилось. Потревоженная колючка дернулась и сильнее выдвинулась наружу. Ощущение было, будто череп проткнули раскаленным гвоздем. Шипастый побег прорастал из раны.

Едва не теряя сознание и натыкаясь на все углы, Генрих кинулся в ванную, схватил оставленный там нож-скальпель. Боясь даже глянуть в зеркало, наощупь приставил лезвие к основанию стебля. Надавил, подвывая от боли, но все-таки поддел корень. Схватил его и дернул что было сил.

Выдранный стебель корчился в раковине, как поджаренная змея, истекал сукровицей. Генрих смотрел, задыхаясь от омерзения, но не в силах отвести взгляд. Перед ним было то, что перекрыло ему некогда доступ к дару.

Корчи, наконец, прекратились. Побег съежился, высох и рассыпался серым тленом.

Туда ему и дорога.

Генрих с облегчением поднял глаза и только теперь заметил, что с зеркалом тоже не все в порядке. Его поверхность стала темной и непрозрачной. Она маслянисто поблескивала, как целлулоидная пленка для светограмм. Удивленный Генрих зачем-то ковырнул ее скальпелем.

Точка, куда уперлось острие, засветилась, от нее во все стороны разошлись изломанные лучи. У Генриха привычно возникли ассоциации с трещинами на льду. И едва он сообразил, что впервые за двадцать лет видит все это без очков, как 'лед' раскололся, и поток чернильного света хлынул наружу, обжигая, ошпаривая, сводя с ума мучительным жжением...

Генрих пришел в себя на кровати.

Сел. Пощупал кожу на лбу - она была мокрой от пота, но совершенно гладкой.

В окно скребся робкий зимний рассвет.

Насечки на раме жирно мерцали.

Генрих взял графин с тумбочки, присосался к горлышку. Вода стекала по подбородку, ласково щекотала.

Значит, сработало?

'Чернильное' зрение вернулось к нему, но радоваться не было сил. Так же, как и желания разбираться, что из ночных видений было сном, а что - явью.

Теперь он еще немного поспит, но уже без всяких кошмаров. Даже наоборот - разум, переварив ударную дозу света и оправившись от первого шока, способен к неожиданным озарениям. Возможно, именно сейчас он сложит все накопленные зацепки и факты в одну картину. И Генрих увидит, в чем состоит план Сельмы.

Но увидел он совсем не то, чего ожидал.

ГЛАВА 19

- Эй, братец! Узнаешь меня?

- А как же, сударь! - белобрысый возница приподнял картуз и осклабился. - С вокзала вас вез. Недели две тому, если не ошибаюсь.

- Не две, а три с лишком, - подправил Роберт фон Вальдхорн. - Задержался я тут у вас, пора и честь знать.

- К поездам, стало быть, желаете? Домчу с ветерком.

- Ну-ну, не завирайся уж слишком. Помню я твою колымагу. Можешь не гнать, времени еще много.

Зной за эти дни не ослабел ни на градус - так и висел над округой удушливо-пыльным пологом. Солнце ярилось, небо вылиняло почти добела, облака попрятались где-то за горизонтом.

- Забавно, - сказал Роберт вознице, - опять ты мне попался. Полагаешь, к удаче?

- И не сомневайтесь, сударь! Я утром сюда клиента привез, а обратно - нет желающих, хоть ты тресни. Жарища, все по домам сидят. Думал уже, порожняком придется трястись. А тут вы. Ну, думаю, свезло - так свезло...

Дрожки тащились той же дорогой, что и три недели назад, только теперь в обратную сторону. Мимо чахлой рощицы, через мост. Обогнули пригорок, подкатили к домику у развилки, и Роберт заволновался, увидев, как на крыльцо вышла девушка в простом платье.