Победа. Книга 3 - Чаковский Александр Борисович - Страница 77

Сталин не стал подводить никаких итогов выслушанному. Лицо его под конец совещания стало мрачным. Он сказал, как бывало часто:

– Хорошо. Мы выслушали различные мнения. Теперь все это надо обдумать. И действовать… соответственно.

А когда все разошлись, приказал Поскребышеву:

– Постарайтесь разыскать Берута. Скажите, что прошу приехать. Пусть пригласит с собой кого-нибудь еще из польской делегации. По его выбору.

Время перевалило уже за двадцать три часа, когда черный «ЗИС-101» остановился у металлической ограды особняка, в котором жил Сталин. Он выглянул в окно и увидел, что из машины выходит Берут, а за ним человек в польской военной форме. Это был маршал Роля-Жимерский.

Сталин встретил их на половине лестницы, ведущей на третий этаж, в его кабинет. Там он крепко пожал руки Беруту и Жимерскому, усадил их в кресла, а сам, оставшись стоять, сказал:

– Я прошу извинить меня, товарищи, за столь позднее приглашение. Говорят, что богу потребовалось всего семь дней, чтобы сотворить мир. Мы нэ боги, и времени У нас для сотворения если не всего послевоенного мира, то послевоенной Европы осталось гораздо меньше. Поэтому приходится торопиться.

Неожиданно для знающих привычки Сталина он обошел письменный стол, сел в кресло и, слегка нажимая пальцами на столешницу, сказал:

– Прежде всего, товарищ Берут, хочу узнать, есть ли какие-нибудь новости у вас?

Берут ответил не сразу. Он понимал, что за таким вроде бы заурядным вопросом Сталина кроется нечто Далеко не заурядное. Иначе Сталин не стал бы приглашать его на ночь глядя.

– Особых новостей, товарищ Сталин, нет, – сказал Берут. – Наш меморандум англичане отвергли, хотя пока еще неофициально. Мы приступили к экономическим переговорам с американцами. Рассматривались вопросы торгового обмена и займа у Америки на восстановление Польши.

– Как проходят эти переговоры? – осведомился Сталин.

– Русские в таких случаях отвечают: «ни шатко ни валко». Когда мы объявили, что сможем экспортировать для них уголь, они как будто обрадовались.

– А сколько вы можете экспортировать угля?

Вопрос этот был задан Сталиным как-то рассеянно будто, спрашивая, он думал совсем о другом. И все-таки Берут отвечал ему неодносложно:

– Мы обещали поставить тридцать миллионов тонн угля уже в будущем году. Поэтому они, кажется, и готовы дать нам заем. Надо теперь точно рассчитать все, чтобы не просить и не брать у них больше того, что мы можем вернуть в срок деньгами или товарами.

– Ставят ли американцы какие-либо политические условия? – насторожился Сталин.

– Еще бы! – горестно усмехнулся Берут. – Любой свой шаг навстречу экономическим нуждам Польши связывают решением о наших западных границах. С этого они начинают, этим и кончают.

– С этого начинают, этим и кончают, – задумчиво повторил Сталин. И, помолчав, спросил, глядя Беруту в глаза: – А может быть, они так и решили «кончать»?

– В каком смысле, товарищ Сталин? – не понял Берут.

Сталин встал, молча сделал несколько шагов по кабинету, потом остановился за спинкой кресла, на котором сидел Роля-Жимерский, и сказал на этот раз сухо, даже жестко:

– Сегодня утром Молотов имел серьезный разговор с Трумэном и Бирнсом. У нас создается впечатление, что «западники» могут сорвать Конференцию, если мы не уступим им в споре о новой польской границе.

Берут и Роля-Жимерский молчали, ожидая продолжения. Конечно же они поняли, что Сталин подходит к тому главному, ради чего пригласил их в столь поздний час.

– Я разговариваю с вами, товарищи, – неожиданно тихо сказал Сталин, – как с верными друзьями… Боевыми друзьями!.. Как коммунист с коммунистами. Так вот. Я не хочу сказать, что если Конференция будет сорвана, то все дело строительства новой, мирной Европы провалится. Решающим фактом на сегодня является разгром гитлеризма, наша великая Победа, в которую и поляки внесли свой вклад. Эта победа и будет определяющим, хотят того Трумэн и Эттли или не хотят.

Сталин снова вернулся к столу, сел в кресло и, глядя поочередно то на Берута, то на Жимерского, продолжал:

– Но вместе с тем я уверен, что провал Конференции нанесет огромный ущерб послевоенному миру. Вы согласны со мной, товарищи?

– Да. Это бесспорно, – ответил Берут. Наклонил голову в знак согласия с ним и польский маршал.

– Полагаете ли вы, – снова заговорил Сталин, – что могут произойти какие-либо изменения к лучшему в связи с уходом Черчилля? Можно ли надеяться, что англичане в новом составе не будут послушно следовать в американском фарватере? Видите ли вы какую-либо возможность повлиять на них?

– Из того, что известно нам, вытекают скорее отрицательные, нежели положительные ответы, – твердо произнес Берут. – Мы не хотим тешить иллюзиями ни себя, ни тем более вас.

– Значит, расстановка сил прежняя – один к двум, – сумрачно заключил Сталин. – Мы добились кое-каких результатов, – продолжал он и повторил, как бы убеждая себя: – Да, добились! Вопрос о признании социалистических или, скажем, коалиционных правительств в странах Восточной Европы можно считать предрешенным. По вопросу о репарациях идет торг, но я думаю, что и тут мы выстоим. Есть еще некоторые положительные сдвиги. Но если, – повысил голос Сталин, – они сорвут Конференцию из-за вашей западной границы, все это пойдет к черту. Не будет никакой совместной декларации, в которой американцы и англичане должны подтвердить то, чего мы добились здесь. Они получат свободу рук в Европе. Они бросят все свои силы на то, чтобы смести в странах Восточной Европы народные правительства. Не будет никакого сдерживающего Америку и Англию документа. История нам этого не простит…

Возникшей на короткое время паузой воспользовался молчавший до сих пор Роля-Жимерский.

– У вас есть какое-нибудь предложение, товарищ Сталин? – спросил он.

Берут зорко наблюдал за выражением лица Сталина, чуть склоненного над столом.

– Да, – ответил тот, резко поднимая голову. – Я хочу, чтобы мы с вами рассмотрели возможность уступки отношении польской западной границы.

– Уступки? – в один голос воскликнули Берут и Жимерский.

– Да!

– Но какой?!

– Надо рассмотреть возможность отказа от границы по западной Нейсе. Отодвинуть ее восточнее, скажем километров на двадцать.

Сталин увидел, как пальцы рук Берута впились в подлокотники, и поспешно сказал:

– Поверьте, товарищи, я предлагаю это с болью в душе. По протоколам предыдущих заседаний Конференции вы видели, что мы сделали все, защищая границу по Одеру и западной Нейсе. Я говорю с вами на тот случай, если возникнет дилемма: или уступка с вашей, а следовательно, и с нашей стороны, или срыв Конференции.

Наступило тяжкое молчание. Нарушил его Берут:

– Я верю каждому вашему слову, товарищ Сталин. И у нас нет необходимости читать протоколы, чтобы убедиться, как вы защищаете наши интересы. Тем не менее…

Берут на мгновение умолк, взглянул на маршала (тот на мгновение опустил веки) и сказал:

– Тем не менее мы не можем ответить на ваш вопрос. Он касается судьбы Польши, ее будущего… Мы должны посоветоваться с остальными членами делегации. Никто из честных поляков-патриотов не возьмет на себя смелость ни единолично, ни вдвоем принимать такое трагическое решение. Дайте нам час времени.

– Вы хотите посоветоваться с остальными товарищами уже сейчас – ночью?

– Да. Безотлагательно. Когда речь идет о судьбе родины, время не играет роли. Этому мы учимся у вас, советских коммунистов.

– Хорошо, – сказал Сталин, вставая, – жду вас. В любой час ночи.

И вот теперь он ждал. Бродил по освещенному лунным светом саду, снова поднимался по идущей полукругом лестнице наверх, переходил от одной из белых колонн к другой, стоял, опершись рукой на невысокую узорчатую решетку, образующую своего рода террасу, глядел на безмятежную водную поверхность озера.

Нет, не только дом, но и все, что окружало его, казалось, вся природа, весь мир погрузились в сон. В том числе – и мир советский. Чтобы с раннего утра сесть в кабину экскаваторов, спуститься в шахты, сменить на постах часовых, заняться разбором руин, постройкой временных квартир – бараков, приступить к чтению или составлению неотложных документов…