Звезда и тень - Кинсейл Лаура - Страница 50

Мистер Джерард хотел жениться на леди Кэй. Мать Леды была француженкой, и джентльмену трудно обуздать свои животные инстинкты, когда они имеют дело с французскими дамами. Мисс Миртл всегда так говорила, ссылаясь на этого невозможного человека в качестве отличного примера.

Ничего не поделаешь. Мужской нрав мистера Джерарда возобладал на мгновение над его манерами. Он был просто-напросто смущен и, конечно, при первом же случае извинился бы за минутную слабость.

Казалось, она слышит, что мисс Миртл сказала бы по этому поводу. Она внезапно поняла, почему мисс Миртл столь тщательно поучала, как ей себя вести достойно, так часто говорила о глупостях молодых девиц, и юных полуфранцуженок в особенности. У Леды было обескураживающее чувство, что она совершенно абсурдно влюблена в мистера Джерарда. А любовь, как всегда говорила мисс Миртл, — опасный враг для неопытного рассудка, и ее надо пить маленькими глоточками, как при приготовлении особого вишневого бренди.

Сэмьюэл пытался ухаживать за Кэй. Он пытался. Он наблюдал, что Хэй раздразнивает ее также, как некогда делал он сам, когда ей было семь лет, а он был старше годами и жизненным опытом. Сейчас он не чувствовал, что старше ее настолько, но был не в состоянии найти с ней общий интерес в занятиях со снегирями, в развлечениях в доме и сне его, в поездках на лошадях через изгороди и канавы. Даже от Томми Хэй его отстранил. Как дядя и кузен многих юных родственников, он превратился в человека, который еще до завтрака садится на пол и перекидывает через свою голову хнычущих детей.

Не то чтобы Кэй игнорировала Сэмьюэла, их отношения были теплыми, как всегда. Такими, как всегда. Он разговаривал с ней, танцевал, давал советы. Он описал ей дом, который назвал «Поднимающийся прилив», и она слушала с воодушевлением, делая предложения о его благоустройстве, одобряя его выбор названия. Но он не мог разорвать оковы их привычной испытанной дружбы, не мог заставить себя сказать, что любит ее, не мог коснуться ее, боясь, что напугает или огорчит.

И все же он видел, что у Хэя были определенные намерения. Опасение, что она обратит внимание на другого мужчину прежде, чем он поговорит с ней, делало его злым и неуверенным. Он боролся со злостью, так как она не имела места в его намерениях, она может лишь ослепить и помешать ему. Но если он мог подавить в себе враждебность, он не мог избавиться от беспокойства, ощущения того, что он удаляется от людей, которых любил больше жизни.

Даже леди Тэсс, казалось, отдалялась от него. Он чувствовал временами ее молчаливое внимание к нему, но когда он обращался к ней, у нее всегда находился предлог отойти или говорить о другом. И это привело его неуверенность на грань тревоги.

Он должен действовать. Все вокруг менялось. В политике и бизнесе он мог стоять твердо, но в этом он чувствовал свою неловкость, опасался сделать ошибку.

— Ты слишком заботишься, — говорил Дожен, — слишком многого хочешь. Что я с тобой поделаю, ха?

Целую неделю он избегал мисс Этуаль — хотя как о «мисс Этуаль» он о ней больше не думал. Даже когда она появлялась в скромных кружевных воротничках, он думал о ней: она — тепло, нежность, желание.

Леда и Кэй бродили по дому, полному тайны, их головы соприкасались, они хохотали и утихомиривали друг друга, когда он неожиданно натолкнулся на них — еще одно исключение из правил. Правда, он знал, это было только Рождество с его подарками, и Кэй радовалась всего лишь праздничным сюрпризам.

В доме стоял резкий и свежий запах от вечнозеленых гирлянд: английский обычай, строгая традиция, когда в доме пахло жареным поросенком и цветами, ароматом рождественского пирога с кокосовыми орехами.

Гирлянды цветов, словно сети, висели в разных местах, они были подвешены к люстре и к некоторым дверям — неизвестно, кто этим занимался. Подозрение пало на Роберта, особенно после того, как первой попалась в сети у двери гостиной старшая из мисс Голдборо.

Мисс Голдборо покраснела и заложила руки за спину, подставляя щеку. Ее маать вздремнула после обеда, так что Роберт осмелел, взял девушку за руки и поцеловал в губы. Сестры ее визжали и подпрыгивали с устрашающими криками. Карзон поднял брови. Сэмьюэл заметил, что Кэй бросила взгляд из-под ресниц на лорда Хэя.

Хэй, стоя с полураскрытой книгой в руках, казалось, этого не заметил. В то время, как Сэмьюэл наблюдал за ней, она сама на него посмотрела и встретила его взгляд. Она слегка улыбнулась. Щеки ее немного покраснели.

Он похолодел. Это был взгляд, на который он не знал, как ответить. Он стал неожиданно труслив и начал с видимым интересом разглядывать китайского сине-белого щенка на ближайшем столе. В то время, как он взял его и перевернул в руках, чтобы разглядеть марку, Кэй подобрала юбки и поспешила к двери, обернувшись в легком реверансе с озорной улыбкой.

Бездействуя, слепо разглядывая марку, Сэмьюэл скорее почувствовал, чем заметил слабое движение Хэя. Внутренне он напрягся. Но тем не менее сидел неподвижно, не в силах встать: сидел, теряя свой шанс, зная, что Хэй пойдет за ней.

Но возле двери Роберт схватил сестру, завершив все тем, что склонился над ее рукой и поцеловал палец.

— О, шутник, — Кэй отдернула руку, — вечно твои штучки!

Он подтолкнул ее из дверного проема.

— Только слежу, чтобы кто-нибудь из нас не попал в ловушку.

Хэй ухмыльнулся и уселся на ручку кресла, листая свой роман.

— Всему свое время, Орфорд, — сказал он Роберту.

— Орфорд, — слегка фыркнула леди Кэй, — как будто настоящий лорд. Никто не зовет его так дома. Роберт неожиданно улыбнулся:

— Такой же настоящий лорд, как ты леди, моя дорогая.

— В твоем случае это лишь титул вежливости. Это подтверждает и Леда. Настоящие лорды сидят в парламенте. Папа мог бы, если бы захотел.

Хэй поднял свою книгу.

— Послушайте вы оба. Кто-нибудь это читал? Интересное повествование.

Его вмешательство разрядило напряжение. Он откашлялся и прочел драматичным тоном; «На его лице было выражение ужаса и, как мне показалось, ненависти, что усиливалось его скорченной, неестественной позой. Я видел смерть во многих видах, но никогда она не являлась мне в таком страшном виде, как в этом темном, мрачном помещении, которое выходило на одну из главных магистралей пригородов Лондона.»

Это привлекло внимание Кэй всех остальных.

— О, начните, пожалуйста, сначала. — Она снова опустилась на стул, широко раскрыв полные ожидания глаза.

В то время как Хэй излагал историю о докторе Ватсоне и мистере Шерлоке Холмсе. Сэмьюэл снова и снова вертел в руках китайскую игрушку. Он взглянул из-под ресниц, слушая, наблюдая, как другие воспринимают идею дедукции. Он читал книгу, и характер Холмса показался ему тенью Дожена, — неловкий, забывчивый, с его подзорной трубой и грубой логикой, слишком уверенный в своем успехе, самонадеянный в выводах.

«Здесь больше нет ничего, стоящего внимания, — говорил вымышленный Холмс, — мне полностью понятен этот случай.»

Веря в это, человек может дать себя убить. Дожен мог убить его мысленно. Сэмьюэл знал это, он обладал силой сопротивления.

Сосредоточенность — это интуиция. Интуиция — это действие: он едва не погубил ее, в тот критический момент в мансарде. Интенсивность его атаки была слишком сильной, потому что он не мог отделить свое сознание от ее. Даже тогда, противостоя ей, он желал ее. Он хотел только на несколько минут лишить ее сознания и воли, но случилось другое. Он не был таким искусным, как Дожен, он не знал себя, он допускал ошибки. Он не мог оставаться спокойным. В нем не было покоя. Он даже не мог встать и обменяться поцелуем под омелой.

Сидя неподвижно, держа сине-белую собачку в руках, он знал, что панически убегает от самого себя. И он знал, дока он не обернется и не увидит в лицо то, чего боится, все его намерения — ничто, дым и грезы.

Огонь в ее камине подобрался к углю. Слабые вспышки не давали света дальше решетки. Сэмьюэл отошел в глубину комнаты, хотя знал, что она спала и не увидела бы силуэта на фоне мерцающего огня.