Where Angels and Demons Collide (СИ) - "fifti_fifti" - Страница 154

«Все самые большие загадки лежат на поверхности» — повторил про себя Том слова Нейта.

Он поднял руку и посмотрел на свое кольцо. Уже привычное ощущение кольнуло где-то в глубине души. Он должен был помнить что-то. Только вот что?

====== Глава 43. Дисциплинарное наказание. ======

Большой Зал постепенно пустел. Апостолы переговаривались и бросали взгляды на темноволосую фигурку с опущенной головой, так и сидящую в кресле в конце зала. Покидающие помещение не сказали Вильгельму ни единого слова — будь то доброе напутствие или порицание.

Для них все было кончено.

Высокие слуги Всевышнего с золотыми крыльями тихо перешептывались между собой, но Биллу было все равно. Он понимал лишь одно: ему придется принять вердикт Верховного Апостола, даже если это разорвет его изнутри.

Похоже, их с Томом история все же подошла к своему завершению.

Разговоры смолкли в отдалении, шаги плавно стихли за дверью.

Билл не поднимал лицо в ответ на колючие взгляды, сцепляя пальцы на своих коленях что было сил.

Постепенно, кроме него с Симонией, в Зале не осталось никого. Вокруг валялись разбросанные бумажки, куски свитков и перьев. Бокалы с водой так и остались стоять на столах, пустые или наполовину полные, а райские птички больше не пели, потому что клетка, где они находились раньше, стояла теперь раскрытая какой-то шаловливой Апостольской ручонкой. Совет так спешил очистить помещение, чтобы отпраздновать победу, что кавардак, оставшийся после них, напоминал скорее о ядерной зиме, чем о красивом и некогда приличном месте официальных сборов.

Весь Рай облегченно и радостно переговаривался снаружи, как будто ничего и не случилось, как будто не было всей этой кошмарной каши, которую они заварили тысячелетие назад и смогли расхлебать только теперь. Все остались довольны и счастливы тем фактом, что ситуация разрешилась так легко, а они могли снова вернуться к своим обязанностям, к своим бумажкам и отчетам, к своей беготне. Вернуться к «нормальной» жизни.

Они очень скоро забыли про минувшие месяцы угрюмого и напряженного молчания, и, конечно, они даже не думали про того, кому были обязаны всем этим.

Симония посмотрела в окно. Небо было заполнено крыльями-белыми, серыми, серебристыми, золотистыми… Казалось, будто Рай сошел с ума. Ангелы, Серафимы, купидоны, радостно взмывали в воздух, наполняя его блаженными песнями. Даже придворный учитель музыки — пожилой Ангел с дряблыми крылышками — резвился со всеми, оглашая окрестности трелями своей чудесной сладкоголосой арфы на расстояния и расстояния вокруг.

Вильгельм очнулся от ступора, услышав эти звуки, и с силой зажал уши ладонями. Для него этот праздник был совершенно чужим, и, хотя он понимал, что без его участия вся эта оголтелая стая вряд ли сейчас имела бы повод для торжества, его мутило только сильнее при мысли, что он обязан слушать их трели до конца своей жизни. В буквальном смысле.

— Малыш, теперь все будет хорошо, — Симония погладила его по голове, по рукам, расправляя его белую тунику. — Мы придумаем что-нибудь, чтобы тебя спасти, ты меня слышишь? Мы поговорим с Давидом...

Билл не очень верил своей матери.

— По-моему, он ясно дал понять — разговор окончен, — мрачно заметил юный Ангел. — Что еще ты хочешь от него услышать?

Мимо разбитого Михаэлем окна, с шумом распевая какие-то оперные арии, пронесся Апостол Исакий собственной персоной. Симония, обладающая уникальным музыкальным слухом, поморщилась от того, как кошмарно он фальшивил.

— Я хорошо знаю своего брата, — Симония сжала руку сына. — Он не стал оглашать твое наказание публично. Возможно, в этом твой шанс! Нам нужно к нему. Теперь, когда вся эта шумиха вокруг тебя стихла, нам осталось просто с ним поговорить и убедить его в том, что ты не сможешь быть тут. Ты попытаешься встать?

— Не думаю. Передай ему, что я преждевременно скончался от счастья. Чтоб он порадовался, можешь добавить, что мне было больно, и что на сей раз я не знаю, как вернуться назад.

Билл потер шумящую голову. Ему стало немного полегче, темнота чуть отступила, и он наслаждался этой минутой спокойствия.

— Что ты говоришь такое, болтун, — Симония укоризненно посмотрела на сына и потянула его за руку, заставляя подняться. — Между прочим, он все-таки опомнился, в конце концов, и ,если ты помнишь, то именно он встал на твою защиту!

Юный Ангел скривился.

— Мне все равно, опомнился он или нет, для этого уже немного поздно. Я не хочу здесь быть, и он это знал! Он знал, что я умру без Тома, потому что мы связаны клятвой. Он ненавидит меня и хочет моей смерти, затем и оставил меня тут! Он же знает, что заклятие необратимо в любом случае!

Симония замолчала, услышав его повышенную интонацию.

— Я не пойду к нему, в этом нет никакого смысла! — Вильгельм неожиданно встал. Он будто ожил на какую-то долю секунды, а в глазах его полыхнул нездоровый огонь. — Честно, лучше бы они решили просто стереть меня с лица земли. Это было бы куда быстрее.

— Не говори так, малыш. Лишь слабые ищут спасения в забвении. Ты не такой. Ты сильный! — Симония хотела взять своего сына за рукав туники, но он отошел на шаг назад.

— Я не сильный. Я был сильным, ради Тома. Но теперь его нет. И меня... Тоже скоро не станет.

Симония никогда еще не видела Вильгельма таким — обреченным и лишенным надежды. Совсем недавно он был храбрым Ангелом, лучащимся от счастья, но теперь он словно опустил руки.

А затем...

Прежде чем мама смогла его остановить, Вильгельм взмахнул гигантскими крыльями и вылетел через разбитое окно вон из зала. Он взмыл в голубое небо четкой стрелой и, не разбирая дороги, помчал прочь, прочь от Дворца. Рай станет его последним домом, эта единственная мысль догоняла его как стая демонов. Как бы он ни старался сбежать, как бы он ни хотел другой жизни, в итоге он все равно закончил в той же точке, с которой стартовал.

Ветер хлестал юного Хрантеля по лицу. Он думал только о своем человеке. Это было против всех правил — любить смертного, — и именно потому становилось так больно. Теперь у них с Томом была своя жизнь, по разную сторону баррикад.

Внезапно темнота резко сгустилась в сознании Ангела. Он уже отлетел прочь от бьющихся в воздухе светлокрылых Стражей и Апостолов и завис высоко в воздухе, примерно на уровне шпиля башни Двенадцати Мыслителей. Он видел перед собой был лишь огромный Эдемский сад яблочных деревьев, простирающийся так далеко, как только видно глазу. Сверкающий Гихон изгибался внизу, спокойный, как само время. Вильгельм хотел долететь до него — туда, где они с Томом еще недавно валялись на траве и целовались, смеясь, как дети, однако понял, что теряет контроль над полетом. Он слишком ослаб, чтобы преодолевать такие расстояния.

Тихо выдохнув, Ангел полетел вниз как камень. Земля становилась все ближе и ближе, и он, ломая ветви деревьев, со страшным треском врезался в грунт на полной скорости. Мелкие камешки и почва полетели в разные стороны. Пропахав по земле добрых пять футов, юный Хранитель остановился прямо в центре Райского сада. Он не почувствовал физической боли. Застонав, он приподнял свою внезапно отяжелевшую встрепанную голову с комочками грязи, запутавшимися в его черных с проседью в волосах, и с трудом сфокусировал взгляд. Да, определенно, он был еще жив.

Жуткая злость на собственную слабость захлестнула его, такая яростная, что кровь, если она и была, закипела в его венах. Билл с трудом оторвал от земли тело и молниеносно взмыл в воздух. Он должен был попасть туда, где никто не увидит его. Он хотел прочь.

Взлетев в голубое пронзительное небо, юный Хранитель с трудом фокусировался. Едва пролетев пару метров, он снова потерял контроль и ухнул вниз, но на сей раз на груду камней, огромных и острых, с силой обрушиваясь прямо на них. Каменная крошка брызнула в стороны, подрывая дерн и комки травы и принимая на свои торчащие, как пики края, тонкое тело...

Из окна дворца Давид наблюдал за безуспешными попытками племянника взлететь. Вильгельм был не единственным, кто не веселился вместе с остальными в этот светлый для всех миг. Златокрылый заложил руки за спину, крылья его были опущены вниз. Со своего наблюдательного пункта он внимательно следил за суицидальным концертом своего племянника, а заодно с грустью наслаждался последними минутками, которые мог провести в своем замечательном, светлом и уже обжитом им офисе. Он знал, что ему предстояло покинуть помещение вот уже совсем скоро, и потому печально поглаживал рукой спинку бархатного крутящегося кресла. Так он раздумывал над тем, как ему теперь быть дальше и как привыкать к этой новой жизни в должности простого Апостола.