Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 80

Положив документы на стол, Йолаф исчез за дверью: он даже не брал с собой факел, как нетопырь уверенно кружа по темным коридорам своего укрытия.

Леголас же взял со стола первый свиток, ощущая шершавую жесткость старинного пергамента, и задумчиво развернул. Похоже, Йолаф все более проникается доверием к нему. Ведь он просто оставил эти наверняка ценнейшие документы у него в келье. А глаза уже жадно впились в первые строки, выписанные знакомым ему вычурным почерком воеводы Бервира…

« Эру, милосердный мой творец… Уже давно дозорные отбили полночь, сапоги все в грязи, и от голода сводит нутро, а я все не могу покинуть его комнату. Камень, что так долго лежал пудовым бременем на сердце, истаял, и слезы льют по щекам, и мне не стыдно, хоть бы сейчас все подданные мои глядели мне в глаза. Он так исхудал… И пальчики изранены, и личико бледно. Но это пустяки, родной. Все раны твои заживут, ты забудешь эти страшные дни и снова будешь заливисто хохотать, когда я подбрасываю тебя к потолку.

Моя Ашлин спит, даже не сняв сапог и барбетта, поверх одеял. Я не помню, когда в последний раз видел ее спящей. Спи, милый мой друг. Твоей душе нужен покой. А мне все одно не уснуть до утра. Как пережили мы все это? Как устояли? Как мало знал я прежде о горе, о боли… и о стойкости женщин. Ашлин впервые заплакала лишь сегодня, снова обняв Верна. Все эти страшные дни она держалась, словно скала, а я чувствовал, что горе вот-вот обрушит меня, разорвет изнутри, и я смогу лишь с воем биться в стену, пытаясь телесною болью заглушить душевную. Все пустяки. Войны, плен, ранения. Нет худшей муки, чем видеть, как твое собственное дитя, плоть твоя и кровь, бесценнейший из даров судьбы, обращается чудовищем. Как страдает, как изнемогает от боли, как плачет и просит помощи, а ты не знаешь, как облегчить его мук, и ни меч твой, ни власть, коими ты так кичился, не дадут ему исцеления.

Я не могу оставить Верна в эту ночь. Он спит, положив голову мне на колени, утопая в складках моего кафтана, и его светлые волосы, как прежде, мягки, и так трогательны тени ресниц на щеках… Все позади, и его седьмая весна придет в мире.

Храни тебя Эру, Маргаур, брат мой. Пусть отныне каждый, кто скажет мне, что орки – бессердечные жестокие твари, сам откусит свой поганый язык…»

Леголас оторвался от чтения и потер глаза подрагивающими пальцами, чувствуя, как быстро колотится сердце. Так вот он, первый случай Волчьего безумия в Ирин-Тауре… Это был маленький сын воеводы Бервира и княгини Ашлин, чей потемневший от времени портрет висит в парадной зале замка Тон-Гарт. Вероятно, сейчас нужно было думать о чем-то другом, более важном и имеющем отношение к его собственной беде, но Леголас сидел, недвижно глядя на огонек свечи, не в силах отогнать мысли, что должен испытывать шестилетний ребенок во время обращения… За все месяцы его пребывания здесь он не слышал ни об одном случае болезни среди детей и сейчас вдруг отчетливо понял, что не уверен, смог ли бы выдержать подобное зрелище. Неустрашимый воин, видевший так много крови и смертей на своей долгом веку, Леголас не выносил вида убитого ребенка. В отряде знали об этом, но никто и никогда не думал счесть это слабостью.

Встряхнув головой, Леголас потер лоб и потянулся к кувшину с водой. В сторону сантименты. Сейчас он узнал еще и то, что маленького Верна спас некий орк Маргаур, а значит, снова подтверждается то, что секретом исцеления владеют именно орки. Что же дальше поведает Бервир? На каких условиях таинственный благодетель Бервира оказал ему эту услугу? Принц отставил наполовину опустошенный кувшин и снова склонился над пергаментом.

« Сегодня Маргаур приехал ко мне со своими сыновьями. Забавно, но Верн совсем не боится ни Ситалка, ни Атейфера, хотя они старше его, намного сильнее, да и, признаться, выглядят превельми устрашающе. Но дети не знают условностей и расовых раздоров. Я гляжу из окна, как во дворе замка Атейфер вырезает для Верна из деревяшки какую-то игрушку, а мой сын подпрыгивает от нетерпения.

Я надеялся, что Маргаур прольет свет на причины страшной болезни Верна. Но он лишь пожимает плечами, клянясь, что корень зла таится в источниках, бьющих в пещерах под замком. Я в недоумении. Все население Тон-Гарта, пусть пока деревенька и невелика, пьет из источников, и по сей день лишь Верна настигла беда. Я думаю, Маргаур ошибается. Орки смертельно боятся источников, а потому наверняка готовы приписывать им все несчастья Арды. Право, я не знаю, что мне делать. Я опасаюсь новых случаев болезни, а как оберечься от нее – не ведаю. Но в княжестве есть любители пыльных хартий, уверен, я смогу призвать на помощь умы, более ученые, чем мой…»

На этих словах свиток обрывался, и пергамент махрился по нижней кромке. Что ж, здесь и правда, было над чем подумать. Почему Маргаур – а он, похоже, на свой лад был неплохим парнем, что бы ни думал Леголас о Чернокровых – утверждал, что болезнь таится в Бервировых источниках? Это звучало совершенной бессмыслицей. Весь Тон-Гарт испокон веков качал воду из ключей, и никто в столице не слыхал о Волчьем безумии. И именно Тон-Гарт был единственным в княжестве местом, которое болезнь обошла стороной. Он сам заразился далеко от столицы. Так в чем же здесь неувязка? Вероятно, воевода был прав, и Маргаур действительно лишь шел на поводу суеверного страха перед источниками.

Еще несколько минут поразмыслив над прочитанным, Леголас бережно свернул документ и взялся за второй, доставшийся Йолафу от Эрвига. Этот был писан на тонкой телячьей коже, богато отделан тиснением и уснащен печатью. Принц разгладил свиток на столе. Каллиграфические буквы, несомненно, принадлежавшие перу просвещенного человека, гласили:

« В виду неоценимой услуги, оказанной княжеству Ирин-Таур и лично владыке его воеводе Бервиру, вождю орочьего клана Магхар, именованному Маргауром, обещано следующее:

Отныне и до скончания своих дней владыка Бервир признает Маргаура своим названным братом и клянется прийти ему на помощь в любой войне, развязанной любым народом супротив клана Магхар, а так же в любом ином несчастии или нужде.

Владыка Бервир клянется никогда не обращать против клана Магхар, равно как и против всех иных кланов, обитающих в Мглистых горах, силу чудодейственных источников, протекающих под замком Тон-Гарт.

В свою же очередь вождь Маргаур клянется во всякий час нужды вновь оказать владыке Бервиру и его подданным услугу, оказанную им однажды Бервирову наследнику Верну.

Да запомнят договор сей потомки, да не осквернят они памяти предков нарушением сего договора, и да воцарится вечный мир и согласие меж княжеством Ирин-Таур и кланом Магхар».

Далее шла витиеватая подпись воеводы, странного вида письмена, видимо, означали подпись Маргаура, еще несколько инициалов, несомненно, принадлежали именитым свидетелям заключения договора.

Дочитав свиток, Леголас задумался. Он слышал и прежде о клане Магхар, но знал, что клан этот немногочисленный, поскольку почти полностью истреблен в войнах. Стало быть, прежде Магхар был силен и обладал многими знаниями, раз именно он хранил секрет исцеления Волчьего безумия. Какое отношение имеет к нему Сармагат? Судя по могуществу этого орка, в его распоряжении куда большие силы, нежели недобитки Магхара. Бервир называл Маргаура братом… Чудны дела твои, Эру…

Отложив второй свиток, Леголас нетерпеливо схватился за последний. Отчего-то именно от него, так и не прочитанного Йолафом, он ожидал особых тайн.

… Это не было письмом, не было страницей дневника, это был просто текст, начинавшийся без всяких обращений и оканчивавшийся без всякой подписи. Чернила слегка выцвели, свиток был мягок и хорошо выделан, этот документ написали намного позже, чем два предыдущих. Почерк был незнаком Леголасу, но, пожалуй, документ писал не эльф, а скорее, человек, хорошо сведущий в синдарине. Рука пишущего была нетверда, местами руны искажались и выглядели неуклюже.

« Как слепы вы, клянущие Мелькора, праотца зла и порока, царствующего в этом несчастном мире. Он был велик и бесконечно мудр… Воистину мудр, как ни погляди. Мудр в злобе своей и в своих кознях. Право, что может быть всесильней и страшней, чем мудрое Зло… Он принес в Арду Смерть. Смерть любого, кто прикоснется к истокам ее, ее сути, ее воплощению. Не путайте ее с привычной вам Смертию. Это не та милосердная, ласковая мать, что черной кисеей укрывает наши раны и горести, забирая нашу боль и даря покой и отдых, прохладной дланью беря под руку и уводя в чертоги Мандоса. Эта Смерть иная. Это гибель души, сущности, природы. Это искажение начала, поругание духа и плоти. Мелькору не по силам разрушить то, что создал Эру Илуватар, здесь нет сомнения. А потому любое Зло имеет брешь, через которую может быть побеждено. Но вдумайтесь, всмотритесь и восхититесь… Что правит миром? Что правит душами? Что властвует над каждым живым существом? Желание жить… Жить, сохраняя себя и уберегая от разрушения. Лишь немногие, истинно любящие, безгранично преданные готовы пренебречь этим изначальным стремлением, дабы поразить Зло, довлеющее над ближним. Столь немногие, что едва ли, спросив себя, обладает ли он подобным другом, хоть кто-нибудь уверенно ответит: «Да, я обладаю». Все это вздор. Зло непобедимо. И покуда каждый лелеет свою эгоистичную душонку, свой жалкий комок плоти, который холит и именует «телом», Зло будет вольно и победоносно струиться в толще камней и глины, клокотать среди гальки, искриться в сладостных лучах Анора, напевая балладу вечной славы своему прародителю. Я преклоняюсь перед тобою, жестокий, беспощадный и мудрый. Как часто мы злоупотребляем словами «справедливость», «самоотречение», «любовь», «преданность». Выплюньте эти слова и позабудьте их. Все они на поверку мусор. И покуда Зло несет свой ледяной хрусталь в каменном ложе, любой из вас сможет проверить истинность моих слов и убедиться в моей правоте…».