От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Кайзергрубер Фернан - Страница 23

После еды наступало время сна. Несколько раз за ночь я просыпаюсь от боли в ранах. Боль дергающая, и, когда я трогал ноги в темноте, мне казалось, будто они здорово вздулись. Усталость помогала мне снова заснуть. С пробуждением боль только усилилась, и я обнаружил, что вокруг раны – теперь она превратилась в одну большую – кожа приобрела синюшный оттенок. По-моему, у меня поднялась температура. Но тут ничего не поделать; нужно идти, идти не останавливаясь. «Только вперед!» Мы и так довольно сильно отстали от роты! Быстро умылись, едим хлеб с молоком. Это все, что тут есть. Когда я обувался, мне казалось, что сейчас взорвусь от боли; такое впечатление, будто я стал в два раза слабее! Неужели я недостаточно настрадался? Но все равно, я так просто не сдамся. Однако надо было видеть мои раны – появилось еще несколько новых. Я не должен падать духом. Это хуже всего. И вот, с гримасой на лице, призванной изобразить улыбку для моего товарища Бьюринга, я натянул и зашнуровывал ботинки. Потом сказал «Пошли!» и поднялся на ноги. Мы поблагодарили своих ночных хозяев и простились с ними. Я распахнул дверь. Нас немедленно ослепило солнце и окружила жара. Мы на дороге. Наши ноги тут же подняли пыль. Частички пыли, оседавшие позади нас, переливались на солнце. Мы были на новом отрезке пути, но, поскольку наши сухарные мешки пусты, необходимо было пополнить запасы. Я считал, что нужно найти железнодорожную станцию, и люди сразу показали нам ее местонахождение. Здесь, что неудивительно, что-то вроде войсковой лавки, или Truppenbetreungsstelle – центра войскового снабжения, где медсестры и фельдфебель легко нашли для нас хлеб, колбаски, масло, сигареты, сладости и эрзац-кофе, чтобы наполнить наши котелки. Заметив мою хромоту, медсестра спросила, что со мной случилось, и попросила показать раны. Как только были сняты засохшие повязки, на землю брызнула кровь вперемешку с гноем. «Mensch! So können Sie doch nicht weiter! Sie müssen gleich in’s Lazarett!» – «Вы не можете идти в таком состоянии! Вам следует немедленно отправиться в госпиталь!» Она показала на лазарет и отправила вместе с нами санитара, чтобы убедиться, что мы точно пошли туда. Медсестра действительно оказалась очень заботлива, и в результате, видя, как посторонние люди обеспокоены моим состоянием, угрызения совести растаяли, словно снег на солнце. Не чувствуя за собой ни малейшей вины, я позволил отвести себя в госпиталь.

Это двухэтажное здание в хорошем состоянии, наверняка ранее принадлежавшее школе или партийной организации. Соломенные матрасы на полу, но все очень чистое. С потолка на проводе свисала лампочка. Тут уже есть электричество? Врачи, мужчина и женщина-медсестра, очень доброжелательно приняли нас. Мы стали их первыми пациентами из иностранных добровольцев. Температура – 38 с небольшим… Нам на полчаса смочили уже присохшие к ранам повязки риванолом, желтой дезинфекционной жидкостью. Как только раны были открыты, нам сделали уколы, и сестра начала промывать их тампонами с жидким мылом. Я вскрикнул от боли, но моя сестра – я уже называю ее «своей» – была настолько хорошенькая и занималась мной с такой улыбкой, что мне стало стыдно и я стиснул зубы. Процедура заняла добрых полчаса, после чего я смог помыться в соседней комнатке. Появился доктор и дал указания сестре: еще раз продезинфицировать раны и наложить повязки, от малярии – дать акрихин. Потом нам дали бульон с сухариками. Час спустя обед: гуляш с картофельным пюре. И фруктовый компот. Давненько мы такого не ели. Теперь нам нельзя вставать три-четыре дня, чтобы поверх ран наросла кожа и чтобы дать ногам отдохнуть. После этого разрешили подниматься и понемногу ходить. Мы с радостью помогали персоналу госпиталя. Опорожняли судна и утки, мыли и вытирали их насухо. Короче говоря, старались быть полезными. Я чувствовал, что должен внести лепту за свое пребывание в госпитале. Мы также общались с ранеными на первом этаже. Сами мы находились на втором, вместе со страдающими от дизентерии и других болезней. В пяти-шести палатах первого этажа лежали двадцать человек, раненных на Северском Донце или в последующих боях. Наверху нас было десять с лишним человек.

20 июля, полностью выздоровевшие, в чистой форме и новом нижнем белье, мы покинули госпиталь; наши сухарные мешки заполнили под завязку. Без труда следовали по стопам легиона, поскольку по большей части путь был отмечен указателями с названиями частей и подразделений: наш – 373-й батальон. Таким манером мы покрыли многие и многие километры! Шли целыми днями, порой ночью, дабы избежать самой жары. 22-го прошли через Кирово и к вечеру находим место для постоя в станице Торской. Вечером 23-го мы уже в Тарасовке, 24-го минуем Ченовку и достигаем Новой Астрахани. 25-го Чанкикай, 26-го Прогной и 27-го ночуем в Дубровом. 28-го мы в Каменке (Каменск-Шахтинский). Все та же изматывающая жара добавляет нам усталости, зато раны забыты. Почти везде мы находим немецкие продукты, и порой нас кормят хозяева. В таком случае мы делимся с ними нашими скудными запасами и, похоже, они действительно ценят это, как своего рода натуральный обмен. Мужчины радуются сигаретам, а дети сладостям.

В те дни более всего мы страдали от жажды. Деревни далеко в стороне, да и встречаются не часто – в зависимости от местности, – и наши фляги быстро пустели. В любом случае свежая вода, которой мы наполняли фляги, через четверть часа становилась теплой и уже не утоляла жажду.

29-го мы оставили Каменку (Каменск-Шахтинский), и в нескольких километрах от города нас догнал военный автомобиль, который остановился, чтобы подобрать нас. Теперь вместе с водителем в машине трое. Господи, как же легко передвигаться на машине, хоть один раз не топая ногами. Мы чувствуем себя туристами, и дорожная тряска ничуть нас не беспокоит. Так же как и пыль, покрывающая все внутри машины. Нам и похуже доставалось, и хлебнули мы пострашнее этого. От пыли никуда не деться, она проникает везде, и все потому, что водитель, дабы не задохнуться, опустил два передних стекла и почти все задние. Мы сидим сзади, где чуть больше воздуха, горячего разумеется, но все же воздуха. Около 17:00 въехали в предместья Красного Сулина и решили задержаться здесь на день. Немного в стороне стояли несколько изб, и мы направились к ним. Быстро познакомились с десятком немецких и румынских солдат с офицером, которые разместились здесь. Поскольку наши сухарные мешки почти пусты, хозяин снабдил нас курами, утками и картошкой.

Я не люблю чистить картошку и оставляю эту работу на тех, у кого это лучше получается. Вижу парня, делающего неуклюжую попытку отрезать голову молодому петуху, и показываю, как, по моим наблюдениям, это делают русские, когда под рукой нет ножа. Зажимаю петушиную шею между средним и указательным пальцами, голова покоится в моей ладони. Вращательными движениями очень быстро раскручиваю петуха в вытянутой руке. Меньше чем через 30 секунд я чувствую, что голова отделяется от туловища, и резким движением рву последние сухожилия; тут же крепко зажимаю шею, чтобы меня не забрызгала кровь бьющейся в предсмертных конвульсиях птицы. Если честно, то мне это не слишком приятно, но, будучи еще мальчишкой, я хотел показать этим старым ветеранам свои умение и сноровку. Потом проделываю то же самое с другой курицей, потом с уткой и оставляю доделывать работу другим, кому хотелось опробовать мой способ. С уткой, кстати, сложнее. Остальное завершили два румына и немец.

Спустя целый час мы все еще сидели на земле, и каждый съедает почти по целой курице или утке, запивая бульоном, в котором их варили. Нас пятнадцать человек, на которых пришлось двенадцать вареных кур, уток и петухов. Наелись до отвала, но бульон слишком жирный. Вот почему некоторые сразу же почувствовали естественные позывы! Когда подворачивается такая возможность, следует есть больше, чем нужно для восстановления потерянной энергии, ибо никогда не знаешь, когда придется идти пару дней на минимальном рационе или совсем без него. Кусок черствого хлеба и немного воды или молока, если повезет. Это обычное дело. А порой и вовсе ничего! Поэтому есть смысл поесть про запас. Автомобиль продолжал свой путь, но не в нашем направлении. Мы же остались здесь на ночь. Еще немного поболтали у гаснущего костра, и румынский офицер, хорошо говоривший по-французски, просто был счастлив поупражняться в языке, который у него практически нет возможности использовать. Парень из 97-й дивизии, родом из-под Клагенфурта (город на юге Австрии), достал губную гармошку и подарил нам час сладкой ностальгии. По отдаленной дороге, спеша к своему месту назначения, изредка проносились колонны, и за ними, в лучах заходящего солнца, все еще освещающего степь своими последними косыми лучами, медленно оседала пыль. Тени удлинялись, и на эту мирную местность ложилась тишина. Даже не верилось, что сейчас война, что каждое мгновение на фронте гибнут люди. Здесь, в самый разгар вечера, гармошка навевала на нас мечтательное настроение. Как там дома, что думают сейчас самые дорогие мне люди? Что до меня, то я переживаю самые драгоценные моменты своей жизни!