На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков - де Лафайет Максимиллиан - Страница 31

— Мне еще многому предстоит научиться, — заметил я. — И хотя занятия мои начались в раннем детстве (думаю, впрочем, как и твои), тому, что еще нужно освоить, просто нет конца.

— Все станет намного легче, как только ты присоединишься к Peres du Triangle, вот увидишь. Ранняя стадия останется позади, и ты вступишь на путь подлинного ученичества. Ну а пока план такой: берешь билет на самолет и отправляешься в путь. В аэропорту тебя встретят.

— В аэропорту? И куда я лечу?

— В Эфиопию, — ответил мой друг. — Когда сможешь отправиться в дорогу?

— На следующей неделе. А как насчет имен или адресов — на случай, если меня забудут встретить?

— Не бойся, не забудут. Там тебе объяснят, как ты сможешь подготовиться к посвящению. Кстати, как только купишь билет, сообщи мне номер рейса, а уж я позабочусь, чтобы тебя встретили.

— К чему все эти секреты? — поинтересовался я.

— Так нужно, Жермен. Но кое-что мне позволили сообщить: если тебе вдруг понадобится помощь, сразу начинай чертить треугольник — будь то на бумаге или на земле. А когда пожимаешь руки, делай это особым образом. Я покажу, как именно, когда мы будем прощаться. Сам понимаешься, если я начну жать тебе руку прямо сейчас, за столом, это может привлечь к нам внимание. Зато при расставании все будет выглядеть совершенно естественно.

— К чему эти театральные эффекты? — повторил я. — Напоминает голливудский фильм про шпионов. Вы же очень влиятельная организация, так чего вы боитесь?

— Да, мы действительно обладаем большим влиянием, и нас не так уж мало. Однако секретность для нас — превыше всего. Будь мы менее осторожны, нам бы никогда не удалось достичь таких результатов.

Я сдался, поскольку понял, что больше он мне все равно ничего не скажет. Мы поболтали еще немного — обычная встреча старых приятелей, решивших посидеть за чашечкой кофе. Когда мы стали прощаться, Бертран, выглядевший абсолютно естественно и непринужденно, пожал мне руку особым образом, после чего я отправился домой, чтобы начать подготовку к путешествию, которому суждено было в очередной раз изменить всю мою жизнь.

Самолет приземлился в Аддис-Абебе. После обычных формальностей я направился в зал ожидания и стал оглядываться в поисках человека, которому предстояло отвезти меня в гостиницу. Полагаю, провожатому было прекрасно известно, как я выгляжу, поскольку ко мне сразу же подошел высокий худощавый господин средних лет. Он поприветствовал меня на превосходном французском. Должно быть, на лице моем отразилось удивление, поскольку незнакомец объяснил, что родился и вырос в Сенегале, где, как известно, все говорят по-французски.

— Надеюсь, — сказал я, — что в один прекрасный день мы сможем побеседовать на вашем языке.

— На каком же? — поинтересовался он с полной невозмутимостью.

— На анахе, разумеется. На языке улемов. Ведь вы же улем?

— Нет, — коротко ответил он и зашагал к поджидавшему снаружи автомобилю. Шофер, который курил, облокотившись о капот, вежливо приветствовал меня. По дороге в гостиницу мой проводник сообщил, что сам он — бывший капитан сенегальской армии, по молодости служивший также в Иностранном легионе. Очевидно, жизнь его была полна приключений, и я надеялся услышать много интересного, однако в скором времени мы уже подъезжали к гостинице. Для такого маленького, скучного городка это было вполне современное, комфортабельное здание.

— Советую вам немного отдохнуть, месье Люмьер. С вашего позволения, я заеду к восьми часам, и мы отправимся вместе поужинать.

Мы попрощались, и я поднялся в свой номер. Гостиница, оформленная в европейском стиле, оказалась на редкость удобной. После царившей снаружи жары и такого долгого перелета было приятно постоять под освежающем душем, а затем отдохнуть в прохладной комнате.

В восемь вечера я уже стоял в вестибюле, поджидая своего провожатого. Он пришел вместе с женой, элегантной и утонченной дамой, выглядевшей на редкость грациозно благодаря восхитительно длинной шее. Красивый наряд ее дополняли яркие браслеты из различных металлов, которые она‘во множестве носила на обеих руках. При каждом взмахе руки они нежно позвякивали и красочно переливались. Мой провожатый, познакомив нас, рассказал о том, что жена его в молодости была у себя в стране звездой шоу-бизнеса. А в Нью-Йорке принимала участие в одной из постановок «Безумств Зигфилда»[6].

— Все это в прошлом, — с улыбкой заметила дама. — Гламурная жизнь осталась позади, и теперь у меня свой бизнес. — Она не стала распространяться об этом подробнее, но я и так видел, что имею дело с весьма влиятельной — под стать ее мужу — особой.

Они отвезли меня в симпатичный ресторанчик, где играла живая музыка, и мы поужинали в свое удовольствие. Весь вечер мы болтали о французских исполнителях, о поездках моих новых знакомых во Францию и прочих, не менее приятных, но ничего не значащих вещах. Лишь однажды мой провожатый обронил нечто совершенно неожиданное. Я заметил, как внимательно он присматривается к некоторым посетителям ресторана. Наконец, покачав головой, он тихонько заметил:

— Надеюсь, обойдется без неприятностей. Видите ли, месье Люмьер, до меня дошли слухи, что императору Хайле Селассие угрожает государственный переворот… Надеюсь, это лишь слухи.

Я согласно кивнул, поскольку не знал, что тут еще можно сказать. За весь вечер мы и словом не обмолвились о моей предстоящей встрече с Peres du Triangle.

Было уже довольно поздно, когда мы вернулись к гостинице. Женщина осталась в машине, а мужчина вышел проводить меня до входа. К величайшему моему изумлению, он пожал мне руку особым образом.

— Почему же вы сказали, что вы — не улем? — растерянно спросил я.

— Ни один улем не скажет «я улем», поскольку слово это даже не является существительным, — ответил мой провожатый. — Это прилагательное, определение, но прежде всего, это комплимент, форма признания со стороны окружающих.

— Благодарю вас, — сказал я. — Теперь мне ясно.

Это был первый урок смирения, преподанный мне представителем Peres du Triangle. Принять его оказалось не так-то легко, поскольку внезапно я понял, как плохо мне удается держать рот на замке. Стыдно было признать, но первое, что я сделал при встрече со столь значимым для меня человеком, — это выказал свое невежество. Я начал задавать глупые и совершенно ненужные вопросы. Внезапно меня озарило: наш ужин и был моим первым испытанием. Очевидно, что я прошел его, поскольку при прощании мой провожатый заявил, что завтра, в четыре вечера, за мной заедет еще один человек. Если бы я не справился, меня попросту вернули бы назад, во Францию. Но с этого момента я твердо вознамерился вести себя более сдержанно. Поблагодарив провожатого, я направился к себе в номер, продолжая размышлять о случившемся С самого детства мне твердили о том, чтобы я задавал поменьше вопросов: «Смотри, слушай, учись, но не задавай лишних вопросов». Все они — Мастер Ли, Мордехай и даже мой старый приятель Тадж — советовали мне не увлекаться вопросами Кстати, это был первый случай, когда мое внимание обратили на природу слова «улем» как прилагательного. И я пообещал себе помнить об этом впредь.

На следующий день, ровно в четыре, за мной зашли два человека. Один из них, державшийся чуть впереди, казался более важной персоной. Добродушно улыбаясь, он пожал мне руку. Это был белый человек среднего роста, лет около пятидесяти. Он свободно говорил по-французски, хотя чувствовалось, что это не родной его язык. Незнакомец представился доктором Фаридом. И первое, что он сказал мне, стало для меня истинным откровением.

— Господин Люмьер, — промолвил он, — мы ждали вас целых десять лет!

Надо сказать, мне стоило большого труда не обрушить на него массу вопросов. Однако я удержался и просто поблагодарил его за добрые слова. Тем не менее на лице моем явно отразилось удивление, поскольку доктор Фарид вежливо поинтересовался:

— Хотите о чем-то меня спросить?