Вывихнутый век. Кто его вправит? Хаос, конфронтация, интеграция - Пономарева Елена - Страница 10

10

Здесь важно отметить, что в отличие о западных коллег мы не используем язык диктата и давления. На всех площадках российская сторона заявляет о суверенном выборе каждого: только сама страна может решать, в какую организацию вступать. Однако, делая выбор, политическое руководство должно четко понимать, что приобретает, а что теряет страна и народ. Условно, что выгоднее для Сербии – вступление в ЕС или тесное сотрудничество с ЕАЭС – должна решать сама Сербия. Но это лишь одна сторона медали. С другой стороны стоят интересы ЕС и их главного союзника США. А как показывает исторический опыт, все члены ЕС из стран бывшего соцлагеря сначала получали членство в НАТО. Уверена, что «европейское будущее» Сербии зависит именно от членства в НАТО, а это совсем другой вопрос. Поэтому, в ближайшее время, думаю, политическая эквилибристика Сербии должна измениться. Вместе с изменениями миропорядка. Главное, чтобы официальный Белград до грядущих изменений не сделал роковой ошибки.

Суверенитет: больной скорее жив, чем мертв?[5]

По мере того как все больше народов получает свободу, на душу населения ее становится все меньше и меньше.

Доминик Опольский

Колонии не перестают быть колониями лишь потому, что они получили независимость.

Бенджамин Дизраэли

Будущее завораживает, манит и пугает одновременно. Думая о будущем, мы можем испытывать тревожные, порождаемые объективной реальностью и даже коллаптические чувства, активно внедряемые в сознание голливудскими фильмами-катастрофами и литературными антиутопиями. В то же время мы можем ощущать невероятную радость от неизвестного – радость, основанную на знаниях и научно-технических достижениях нашей цивилизации, на вере в победу разума человека над тьмой его же животных инстинктов, на надежде, как писал И. А. Ефремов, установления на нашей планете Эры Встретившихся Рук. При этом размышления о будущем – вовсе не праздное занятие: будущее непосредственно касается каждого из нас. Как верно заметил изобретатель и вице-президент компании «Дженерал Моторс» Ч. Кеттеринг: «Я интересуюсь будущим, потому что собираюсь провести там оставшуюся часть жизни».

Рассуждая о будущем мировой политики, следует помнить, что в условиях высокотехнологического общества оно все более приобретает проектный характер. Справедливость слов физика Д. Габора – «будущее нельзя предвидеть, но его можно изобрести» – доказана волнами демократизации, трансформациями политических систем, разного рода «цветными революциями», перекраиванием политической карты мира и запуском самого масштабного проекта современности под названием «глобализация». Поистине миром правят идеи – наука служит основанием практической политики.

Итак, будущее можно изобретать. Причем занимаются этим далеко не ученые-одиночки, а многочисленные научно-исследовательские институты, аналитические центры, разведывательные, военные и политические структуры. Подавляющее большинство сценариев развития стран и народов, в последнее двадцатилетие активно реализуемых – достаточно вспомнить разрушение СССР и социалистической Югославии, серию политических переворотов, прокатившихся по постсоветскому пространству, Северной Африке и Ближнему Востоку, приведших к дестабилизации Украину, – разрабатывается в западных «фабриках мысли», или Think Tank'ax. Среди самых влиятельных американских исследовательских структур, занимающихся проектированием будущего, корпорация РЭНД, Институт Санта-Фе, Дом Свободы, Национальный фонд поддержки демократии, Фонды Форда и Макартуров, Центр СМИ и публичной политики Школы государственного управления имени Кеннеди при Гарвардском университете, Беркмановский центр «Интернет и общество» при Гарвардской школе права, Оксфордский институт Интернета, Школы права Колумбийского и Йельского университетов. Подобные структуры активно развиваются также в Японии, Китае и Индии. В России пока нет аналогичных мировых брендов, а значит, нам есть над чем работать.

Какие сценарии пишутся и какие проекты могут быть апробированы в современном мире – вопросы, как бы сказал классик, архиважные. От ответа на них во многом зависит не только сохранение России как целостного государственного организма, но и продолжение самой истории, мира в целом. Одним из главных пунктов сценарного подхода является будущее суверенитета. Его размывание, мутация, стирание определяют многие проблемные зоны современности, формируют на месте некогда жизнеспособных политических образований зоны хаоса, причем не всегда управляемого. Не претендуя на исчерпывающий ответ, попытается понять, с чем это связано и каковы перспективы исключительных прерогатив – суверенных прав – современного государства. В условиях возрастающей турбулентности мировой системы для защиты национальных интересов нашей страны недостаточно, используем афоризм Дж. Сантаяны, врасти ногами «в землю своей родины» – необходимо «обозревать весь мир». Иными словами – знать планы наших конкурентов.

Эволюция понятия: суверенитет в истории и современности

Особое внимание к понятию «суверенитет» связано с пересмотром места и значения государства в современной мировой политике. Одним из итогов глобализации стало увеличение в системе международных отношений роли негосударственных транснациональных субъектов и наднациональных структур, что естественным образом приводит к ослаблению позиций государства. Этот процесс в свою очередь невозможен без нивелирования и перераспределения его суверенных прав. Чем же так страшны и опасны для сторонников мондиализма суверенные прерогативы государства?

Дело в том, что суверенитет – одно из ключевых понятий истории, политики и права христианской цивилизации, получившее окончательное оформление в эпоху Модерна. Как отмечает Г. И. Мусихин, в настоящий момент «понятия государства и суверенитета настолько тесно переплетены, что сложно рассматривать суверенитет вне концепции государственности и исторических форм господства».

Отдельную проблему представляет переплетение истории идеи и самого понятия «суверенитет». Нивелирование истинного, исторического смысла суверенитета дает основание сначала на концептуальном уровне, а затем и в политической практике пересмотреть роль и влияние государства как важнейшего института, в основе которого лежат принципы превосходства и господства (от старофранцузского soverain). Например, Ф. де Бонамуар в конце XIII века назвал в своих письмах короля сувереном, потому что его положение в королевстве было главенствующим – а значит, суверенным. Правда, в средневековых политиях суверенами считались не только короли, но все обладавшие господством в некой иерархии. Таковыми являлись, например, князья на своих землях, римский папа, архиепископы. Поэтому в Средневековье понятие суверенитета не обладало эксклюзивностью. Вплоть до XVI века суверенитет оставался, по выражению Г. Уолтера, «вторичным контекстуально зависимым вспомогательным предикатом», не имеющим какого-либо политического смысла.

Исключительное государственное господство как характеристику суверенитета впервые выделил Ж. Боден. С его учения о государстве, впервые изложенного в «Методе легкого изучения истории» (1566 г.) и развитого в «Шести книгах о государстве» (1576 г.), суверенитет понимается как независимое от каких-либо сил, обстоятельств и лиц верховенство власти. В свою очередь суверенное государство в классической модернистской трактовке – это государство, реализующее право на независимость, управление, принятие решений, свободное в осуществлении функций верховной власти от внешнего воздействия. То есть государственная – а значит, суверенная – власть есть высшая власть на конкретном политическом пространстве, власть, обладающая исключительными прерогативами – начиная от установления правовых рамок на определенной территории и заканчивая контролем над принуждающим насилием во внутренней и внешней политике. Причем над этой властью не может быть никакой иной формы господства, «имеющей правомерное полномочие давать ей повеления или препятствовать осуществлению ее воли» (Ф. Брокгауз, И. Ефрон).