БЛАТНОЙ - Демин Михаил - Страница 10

10

4

Начало сучьей войны

Он появился поздней ночью, пристально осмотрелся с порога - невысокий, плотный, с угловатым, исполосованным шрамами лицом, затем скинул с плеча вещевой мешок и держа его за лямку - волоча по полу - небрежно, вперевалочку пошагал к окну.

Блатные (даже когда они и вовсе незнакомы) угадывают друг друга быстро и безошибочно по жестам, интонациям и прочим мелким, но отчетливым признакам. И, в частности, по манере входить в камеру.

В камеру входят по-разному! Человек, впервые попавший сюда, долго мнется в дверях, озирается затравленно. Его пугает смрадный тюремный сумрак, бледные пятна лиц и эти глаза - воспаленные, жаждущие, пристальные… Тот, кто имеет уже некоторый опыт, но к элите не принадлежит, ведет себя побойчей. С ходу ищет свободное место, как правило, тут же, у самых дверей, и поспешно затаивается на нарах или под ними. Профессиональный уголовник держится уверенно, по-хозяйски. Тюрьма для него - дом родной. Он проводит здесь полжизни и знает порядки! У дверей возле параши, возле мерзостной этой лохани, ютится обычно всякая мелкота. Истинная аристократия помещается в противоположном конце камеры, у окошка… Именно сюда и направился незнакомец.

Он знал себе цену - это было видно по всему!

Неторопливо приблизившись к нам, он швырнул мешок на нары и, склоняясь к моему соседу (пожилому карманнику по кличке Рыжий), сказал с веселой бесцеремонностью:

— А ну-ка подвинься!

— Что-о-о? - протянул с угрозой Рыжий и слегка приподнялся, опираясь на локоть. - Я те подвинусь. Я так подвинусь - рад не будешь… Иди отсюдова!

Он выполнял сейчас известный ритуал. Происходила как бы дополнительная проверка; если угроза подействует и человек отойдет, значит, здесь ему и не место! Если нет - стало быть, это, действительно, свой…

Тон был задан. Теперь предстояло услышать ответ. Он последовал тотчас же:

— Ну, ну, - усмехнулся новичок, - не гоношись, не нервничай. Тут, вообще-то, кто - блатные?

— Да…

— Или, может быть, я не в ту масть попал?

— Да нет, все точно…

— Ну, так в чем дело? Двигайся!

Сказано это было спокойно, с какой-то ленцой. Однако была в его голосе особая сила, и Рыжий почуял ее, уловил и медленно двинулся, опрастывая место.

Потом, разлегшись на нарах и закурив, новичок представился. По всем правилам этикета. Кличка его была Гусь. Специальность - слесарь (квартирный вор). Сидел он по указу, имел 12 лет. Погорел на ночной работе в Киеве, а родом был из Ростова.

Рыжий (теперь уже вполне дружелюбно) сказал, посасывая цигарку:

— Ростовский босяк… Что ж, город это древний, благородный. Почти как наша Одесса.

— Что значит - почти? - пожал плечами Гусь. - Смешно даже сравнивать. Ростов испокон веку называют папой. Вдумайся в это слово! Папа!

— Ну, а Одесса - мать.

— В том и дело, - пробормотал Гусь, потянулся с хрустом, поправил мешок в изголовье. - В том-то и дело… Тем она и славится.

И он, позевывая, процитировал слова старинной песни:

Одесса славится блядями.Ростов спасает босяков,Москва хранит святую веру,А Севастополь - моряков.* * *

День начался, как обычно, - завтрак, карты, прогулка, - все шло чередом и ничто пока не предвещало беды.

Едва мы вернулись с прогулки - заработал телеграф. Стучал Цыган. Вызывал меня.

«Высылаю тебе ксиву, - просигналил он, - будешь в Почтовом ящике - учти!» - «Что случилось?» - поинтересовался я. «Долго объяснять, - ответил он уклончиво, - да и нельзя так - в открытую. В общем, разговор серьезный».

«Ксива» на воровском жаргоне - это записка, справка, вообще любой документ. «Почтовым ящиком» называется общая уборная, расположенная в тюремном коридоре; два раза в сутки (перед завтраком и накануне отбоя) сюда, по очереди, выводят каждую камеру на оправку… Знаменитый этот Почтовый ящик предназначен для особых, сугубо секретных надобностей и является в этом смысле одним из самых надежных мест.

Тут есть немало уголков укромных и испытанных; надзиратели копаться в них не любят, брезгуют (хотя и обязаны по уставу!), и потому корреспонденция доходит по адресу почти бесперебойно.

Вечером я уже читал присланную мне ксиву.

«Дело вот какое, - писал Цыган. - У вас в камере находится Витька Гусев. Я его сегодня видел на прогулке. Он наверное хляет за честного, за чистопородного… Если это так - гони его от себя. И сообщи остальным. Гусь - ссученный! В 1945 году я встречался с ним в Горловке; тогда он был - представляешь? - в военной форме, при орденах, в погонах лейтенанта. Я за свои слова отвечаю, можешь на меня ссылаться смело. Да и кроме того, есть еще люди, которые об этом знают. И всем нам горько и обидно наблюдать такую картину, когда среди порядочных блатных ходят всякие порченые. И неизвестно, чем они дышат, какому богу молятся…»

Я прочитал эту записку дважды. Второй раз - вслух.

Была тишина, когда я кончил читать; камера замерла, занемела, насторожась. Затем все разом поворотились к Гусю.

Он скручивал папиросу; пальцы его ослабли внезапно - табак просыпался на колени… Медленно, очень медленно Гусь собрал его, ссыпал в ладонь, и пока он делал все это, камера молчала - ждала.

Потом он закурил, затянулся со всхлипом и поднял к нам лицо. Оно было спокойно (слабость прошла), только чуть подрагивала правая рассеченная шрамом бровь.

— Что ж, - сказал он, - с Цыганом мы действительно встречались. \

— Значит, служил? - спросили его.

— Служил.

— Носил форму?

— Конечно.

— Награды имел?

— Да, - ответил он, - имел… Воинские награды!

Он легонько потрогал правую бровь, провел ладонью по щеке (там темнел широкий косой рубец) и сказал с привычной своей усмешечкой:

— Это все то же - отметки войны. Да, было, было. Почти вся армия Рокоссовского состояла из лагерников, из таких, как я! Нет, братцы, - он мотнул головой, - я не ссученный…

— А что есть сука? - спросил тогда один из блатных. (Лобастый и лысый, он звался Владимиром и потому имел кличку Ленин.) - Что есть сука?