Корпус - Каплан Виталий Маркович - Страница 46

– Что значит "хотел бы"? – от удивления, смешанного с обидой, Костя едва не вскричал. – Я, может быть, хотел бы, чтобы не четыре года прошло, а четыре часа. Но какая разница, чего я хочу? Что от этого изменится?

Белый негромко ответил:

– Значит, говоришь, четыре часа? Ладно, сделаем. Будет тебе четыре часа.

– То есть как это? Ведь время уже прошло!

– Ну, это как сказать, – протянул Белый.

– Но ведь это же время! Оно же нам не подчиняется! – выпалил Костя.

– Это вам оно не подчиняется, – буркнул себе под нос Белый.

– Ясно, – протянул Костя. – То есть ничего не ясно. Ведь я же маленький был, когда попал в Корпус, я же помню. А сейчас мне уже пятнадцать. Что же получается, за четыре часа я стал старше на четыре года?

Белый подождал, пока Костя не выкричит всего, потом, прищурившись, глянул на него и сказал:

– Ты зря думаешь, будто попал в Корпус одиннадцатилетним. Это, можно сказать, иллюзия. Сгустки еще и не на такое способны. Если уж они целый искусственный мир сделали, то уж вам, пацанам, головы заморочить – пара пустяков. В общем, не думай об этом. Вернешься домой – никто ничего и не заметит. Вот такие дела, Костя. Прошло-то всего четыре часа.

Костя долго молчал, глядя на Белого, потом с нерешительной улыбкой поинтересовался:

– А как же… Я вот так и пойду? В одних трусах? Все мое ведь в пещере осталось.

– Вон твоя одежда, – Белый махнул рукой в сторону, и Костя увидел среди кустиков черники что-то светлое. Приглядевшись, он узнал брошенный в Дыре узел.

– Только она еще мокрая, – продолжал Белый. – Ну да ничего. Отожми, разложи на солнце – быстро высохнет. Да и торопиться тебе особо некуда. Часом раньше, часом позже… На вот на всякий случай, – Белый сунул руку в карман комбинезона и вытащил смятую бумажку. – Это деньги на электричку. Не стоит без особых причин зайцем кататься.

Костя машинально сжал бумажку в кулаке, не отрывая глаз от Белого.

– Ну все, прощай, Костик, – глухо продолжил тот. – Не забывай. И прости.

– За что? – растерянно спросил Костя.

– Значит, есть за что… Не знаю уж, увидимся ли когда-нибудь. Впрочем, если какая беда, помнишь, как меня позвать.

С этими словами Белый исчез. Растаял в душном воздухе. Только что стоял в двух шагах от Кости – и вот уже его нигде нет. Так уже случалось не раз, в Корпусе, в тех полузабытых снах. Но сейчас все было как-то иначе. Сейчас Костя понимал, что это уже навсегда, что Белый больше не придет.

Он вздрогнул от щекотки – и рассмеялся. По локтю его медленно полз маленький черный муравей. Как давно он не видел муравьев, да и стрекоз, и кузнечиков – там, в Корпусе, водились только жирные мухи. И солнца там не было! Ведь и в самом деле – не было… Костя лишь теперь сообразил – за окнами постоянно висели плотные, желтовато-серые тучи. Там царила зима. Не слишком холодная, зато вечная. И как это он раньше не замечал? Теперь, конечно, ясно, после разговора с Белым. Искусственный мир, искусственная природа – значит, и зима фальшивая. Впрочем, зима там была не всюду. На берегу, возле Границы – осень. Где-нибудь, наверное, имеются и лето, и весна… Такие же подделанные. Да, интересно устроен этот искусственный мир. Неужели он такой же огромный, как и взаправдашняя Вселенная? Со своими планетами, звездами, галактиками? Или все не так? Белый называл это Замыканием. Слово-то само по себе понятное, а начнешь вдумываться – и ни фига не ясно.

Костя вспомнил, как когда-то давно, – кажется, тысячу лет назад, – он спросил у Серпета: что там, за стеной, которая огораживает парк для прогулок? И тот, улыбаясь, ответил: "За стеной? Ничего интересного… Поле, а потом все опять начинается…" Может, это и есть Замыкание?

Впрочем, стоит ли забивать голову такими мыслями? Теперь одно у него дело – домой попасть, да поскорее. Господи, он же четыре года там не был! Пускай здесь для всех эти четыре года свернулись в четыре часа – но не для него. Он-то все будет помнить. Всегда.

Он опять вздрогнул. Тот самый муравей-путешественник переполз с локтя на грудь. Видно, ему понравилось гулять по Косте. "Туриста" пришлось осторожно снять и отправить восвояси – на теплую сосновую кору. Пускай бежит по своим делам. А Костя пойдет по своим.

Но сперва он занялся одеждой. Тут приключилась очередная неожиданность. Вместо суконных форменных брюк и рубашки с узким кусачим воротником обнаружились выгоревшие на солнце джинсы и не первой свежести футболка. На футболке, возле рукава, имело место небольшое лиловое пятно – видно, оставила след раздавленная черничина. И Костя даже вспомнил, как это случилось.

Впрочем, одежда все равно была насквозь мокрая. Но тратить время на сушку не хотелось, и он решительно влез во влажные, впитавшие пещерную воду тряпки. Впрочем, там тряпки были совсем другие, одно лишь сходство с этими, что мокрые. Но не беда, как-нибудь уж на теле просохнут. Да и солнце вон как жарит.

Пора идти. Значит, сейчас на просеку – и вдоль высоковольтки топать до платформы. Кажется, она называется "91-й километр".

Костя резко поднялся, отчего слегка закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные пятна. Наверное, солнцем напекло. Но не обращая внимания на такие пустяки, он быстро зашагал вперед.

Вскоре и сосна, возле которой они сидели с Белым, и поляна, и холмы исчезли из виду. Вокруг тянулся лес – древний сосновый бор, огромный и дикий. Не будь узенькой, вертлявой тропинки под ногами – полное ощущение, что продираешься сквозь тайгу. А ведь всего час, и появится платформа, а там и касса, и зеленый вагон электрички. Одним словом, цивилизация. Что ж, пора привыкать к этой самой цивилизации.

Кстати, а какое сегодня число? Эх, не догадался у Белого спросить! Действительно, тут поначалу на него все коситься начнут. С чего бы это, подумают, у Константина память отшибло? Но хрен с ними, пускай думают что хотят. После того, что было в Корпусе, остальное ерунда.

И вдруг Костя вспомнил. Четырнадцатое июля. Каникулы в разгаре. Он перешел в девятый класс, отмотал месяц практики в трудовом лагере… Теперь, до сентября – свобода.

Так что все в ажуре, можно утешиться – память, похоже, вернулась. Но странное дело – ему казалось, что память эта вроде бы как и не совсем его. Словно все здешнее – школа, практика, черничное пятно на рукаве – случилось не с ним, а с каким-то типом из книжки. Или он, Костя, вспоминает сейчас когда-то уведенный фильм. Потому что четыре года в Корпусе – были. Как ни крути, а висят они за спиной мутным облаком. И здорово же он изменился, если своя собственная жизнь кажется фильмом! Ладно, со временем, наверное, пройдет.

А из придорожной травы глядели красными глазками спелые земляничины. Еще и там, и вдали – Господи, да сколько же ее! Костя то и дело нагибался. Ведь впервые за четыре года – земляника! Он уже и вкус ее забыл. Забыл, что такое жизнь. Ведь там, в Корпусе, была не жизнь, а муторное существование. Точно у крысы в норе.

Его передернуло. Крысы… То есть не крысы, а сгустки… Черные трещины мира… Гнилое дыхание из их пастей… И острые, беспощадные глаза… Где же они прятались там, в Корпусе? Да уж, наверное, всюду. И в Группах – невидимые, но от этого ничуть не менее страшные. Это ведь они, невидимые, наблюдали за новичком Костиком и устраивали ему одну подлянку за другой. Это ведь они насыщались, когда он лупил "морковкой" Рыжова. Это им была потеха – слушать ребячий треп в раздевалке спортзала, и не кто-нибудь, а именно они притворялись силовыми волнами на уроках Энергий… И уж без сомнения они засели на таинственном Первом Этаже. Первый Этаж… Да что же там творится, в самом деле? Ладно, крыс он видел в Дыре, на самой границе их владений, был под защитой могучих сил – а ведь все равно обволокла его сеть липкого, одуряющего кошмара. Что же тогда творится на Первом? Что там происходит с людьми? Перед глазами вдруг вспыхнула картинка: странный, лиловый свет, струящийся ниоткуда, и множество людей, скованных невидимыми цепями, их извивающиеся тела, остекленевшие от ужаса глаза, а рядом, все ближе и ближе, черная шевелящаяся масса, и ничего уже нельзя поделать, и это не на минуту, не на час – навсегда! И там не просто какие-то чужие, незнакомые люди, нет! Там же Санька! Может, уже и Мишка Рыжов, и Царьков, и еще кто-нибудь. Именно на них сейчас уставились красновато-наглые зрачки. Но Белый к ним на помощь не придет – даже ему туда не пробиться. Впрочем, он и сюда не придет. Зачем? Он сделал свое дело – и ушел обратно во тьму, вытягивать кого еще можно, драться со сгустками… А сюда ему зачем приходить? Здесь жизнь спокойная. А так хочется снова увидеть его глаза, услышать негромкий голос… Не помощи в каких-нибудь новых бедах Косте хотелось, нет… Только встретиться с Белым вновь. Хотя бы всего один единственный раз. Но глупо об этом мечтать. Ведь Белый, можно сказать, солдат, и его место лишь там, куда пошлют. Так что придется жить без Белого. Жить с воспоминаниями.