Дорога ветров - Ефремов Иван Антонович - Страница 52

Подобные указательные записки были положены во всех остальных обо.

«Скелетное» обо поставили на толстой плите песчаника, венчавшей горку. По сторонам плиты киркой высекли знаки «МПЭ» (инициалы нашей экспедиции).

Мы полдня провозились с работой, но зато я был теперь совершенно спокоен. Что бы ни случилось, передать находку для извлечения другим исследователям будет легко!

Тем временем окончили заделку и засыпку скелета, палатки и койки еще с утра были свернуты и уложены в машину. Закончилось предварительное исследование Восточной Гоби и вообще вся полевая работа нашей экспедиции. Сотрудники ее, доблестно переносившие невзгоды, забывавшие обо всем для научных исследований, были в мыслях уже не здесь. Москва становилась для них реальной и близкой. Только Эглону и мне еще предстояла работа в Улан-Баторе по организации палеонтологического отдела Государственного музея МНР. Для нас Москва была еще далеко. Правда, от Улан-Батора с телеграфом, газетами и самолетами она гораздо ближе, чем от Гоби…

С этими мыслями и ясным ощущением грусти я стоял на восточном обрыве Баин-Ширэ и в последний раз смотрел на обширную котловину внизу, на крутые обрывы песчаников, на песчаные откосы с корявыми стволами саксаула. Конусы пурпурных глин пылали в ярком, незимнем солнце Гоби: их необыкновенный цвет казался последним чудесным впечатлением центральноазиатских пустынь. Там, внизу, остался ждать пас скелет неведомого зверя. Сверху, с края плато, эти два стоящих рядом правильных конуса пурпурной глины напоминали девичьи груди. У казахов повсеместно подобные горки так и называются «кыз чонбек», очень метко и образно.

Тень от облака проплыла по красным холмам, погасив на минуту их рдение. Поблек чудесный пурпур, стал свинцовым песок, мрачным безжизненный простор котловины. Но прошло две-три минуты, тень исчезла, снова зарделись конусовидные холмы, засветилась даль…

Со стороны лагеря донесся шум моторов. Машины разогревались, настала пора ехать. Я повернулся спиной к обрыву и с ощущением утраты чего-то неопределенного, но значительного поплелся к лагерю.

От него остались только горки золы, обрывки бумаги, канавы и камни овалами вокруг мест. где стояли палатки. Орлова заранее усадили в кабину, и Пронин с поваром обвязывали ее кругом толстой веревкой. После поездки на Хара-Хутул кабина «Смерча» окончательно развалилась. Пришлось принимать исключительные меры, чтобы Орлов со своим чемоданчиком не вывалился по дороге.

Машины пошли быстро — сначала под спуск с плато, затем мы с Данзаном быстро вывели их на «лесовозную» дорогу. Пронин, еще не видевший этой дороги, одобрительно завопил в знак своего восхищения проводниками и пустился во всю мочь. Широкая гладкая дорога манила шоферов. Наши потрепанные машины ходко шли. несмотря на подъем. Через горы мы вышли в узкую долину к телеграфным столбам, где стояла высокая будка колодца — когда-то пробуренной здесь артезианской скважиной ныне превратившейся в бассейн со слабым притоком. Отсюда до аймака было восемнадцать километров. Мы приехали бы раньше, но задержались в пути: на тридцать втором километре от Баин-Ширэ встретились останны гобийских пород, и мы не могли отказаться от их исследования. Несмотря на задержку, еще перед наступлением темноты мы достигли аймака, пронеслись по тракту на северную окраину и увидели в сумерках два отдельно стоявших белых домика под склонами плато. Левый дом, повыше, остался пустым, правый занимала наша база. Мы отперли замок, растопили плиту привезенным саксаулом, поставили перед домом палатку. Спешно разгрузив одну из машин. Эглон с Данзаном поехали в аймак — отвезли проводника, взяли мяса и хлеба.

Мы решили устроить небольшой праздник — отметить окончание работ в Гоби. Повар спешно варил роскошный обед с бараниной без ограничения. Компот, сгущенное молоко, шоколад — все наши запасы должны были послужить украшением стола. В домике стало жарко, все сбросили фуфайки и ватники и, чисто умытые, в непривычно легком одеянии, приняли праздничный вид. Наконец обед был готов. Я произнес короткую речь, поздравив товарищей с успешным окончанием гобийских исследований.

Мы говорили, смеялись, вспоминали и пели до полуночи. Контрастом пашей веселой вечеринке казался рев ночного ветра. Сильнейший буран нес и крутил снег, застилая даль белой пеленой. Отдельные черные пятна обдуваемой ветром голой земли едва маячили в мутной полутьме…

Глава седьмая. ДОМОЙ

В родной стороне и грубый холст мягок,

а на чужбине и шелк не мягче холста.

Второго ноября с рассвета до полудня мы укладывали вещи в машины, стараясь забить их как можно плотнее и забрать все вместе с новыми коллекциями. Всегда очень трудно уезжать совсем с какого-либо места долгой стоянки или с базы. Оказывается множество вещей, которые некуда девать, и остается только удивляться, как же все это сюда прибыло. Секрет этого разбухания груза в общем прост: громоздкие коллекции всегда превышают оставленные для них резервы емкости.

Только к часу дня наконец уложились и отправились в аймак поблагодарить даргу за содействие и попрощаться. Чойдомжид, дарга аймака, обратился к нам с просьбой выручить и подвезти до Улан-Батора работника правительства, застрявшего здесь из-за поломки машины. Пришлось нам на «Дзерене» потесниться и принять наверх щеголеватого молодого человека в меховом дели и теплой собачьей дохе. Пришел Кухо, мы дружески простились с ним и в два часа покинули последнюю гобийскую базу.

Обе машины вышли на равнину с белыми камешками, протянувшуюся далеко на север. Пологие гряды шли параллельно одна другой поперек дороги — подъемы и спуски чередовались, не мешая ходу машин по отличной, хорошо накатанной дороге.

«Дзерен», шедший передовым, нажимал, чтобы доехать до ночлега не слишком поздно. Мы думали ночевать в двухстах километрах от Сайн-Шанды, в бывшем монастыре Чойрен-хид (от тибетского слова «чойр»— «предмет богослужения»), где оборудована автомобильная «станция», то есть ночлег для проезжающих. Пронин вел машину со скоростью не меньше пятидесяти километров. Морозный ветер сек лица, и мы сидели боком к ходу машины, спрятав носы в воротники дох. Обычно Громов засорял глаза то одному, то другому из сидевших наверху, когда опускал стекло и принимался выколачивать свою трубку. Мы в отместку грохотали кулаками но крыше кабины, приводя в бешенство нервного Пронина. Шофер обрушивался на Громова и тем возмещал нанесенный нам ущерб.