Рыцари свастики - Ломейко Владимир Борисович - Страница 47

Роланд понял свою бестактность и, чтобы исправиться, стал горячо поздравлять фрау Блюменфельд с новой эрой в ее жизни.

Она стояла сияющая и довольная. Значит, она не ошиблась, сделав этот шаг. Теперь она сможет очень часто говорить с господином Хильдебрандтом о политике, у них будут общие интересы: ведь ей говорил фон Гравенау-младший, что Роланд скоро возглавит новый Национал-демократический студенческий союз. А Хундмайер вряд ли будет пересказывать ему содержание ее заявления о приеме в члены НДП, где она говорила о своем священном долге продолжить дело мужа, погибшего за национал-социалистские идеи.

Когда фрау Блюменфельд открыла рот, чтобы пригласить господина Хильдебрандта отметить это значительное событие в ее жизни, Роланд заранее понял ее маневр и мгновенно бросился в узкую брешь паузы.

— …И я должен сообщить вам, фрау Блюменфельд, что меня срочно вызывают в Карлсруэ.

Она не могла, да и не хотела скрывать своего огорчения. Ее румянец поблек, и взор потух. Но она тут же справилась со своей вдовьей слабостью:

— Что ж, я понимаю. На вас лежит большая ответственность. Я хотела пригласить вас на торжественный ужин. Но ничего, мы его отложим до вашего возвращения.

Роланд молча похвалил самого себя за быстрый маневр, вслух поблагодарил фрау Блюменфельд и стал собираться.

Вооружившись автостопом, он вышел на дорогу. «А может быть, это даже неплохо, что так получилось.

Посмотрю со стороны на съезд, почувствую атмосферу. Надо же в конце концов самому разобраться, что это такое».

Добрался он в Карлсруэ к вечеру, устроился в дешевой гостинице, переночевал и утром отправился в сторону «Шварцвальдхалле».

Когда он туда подошел, то увидел море людей. «Неужели у них столько сторонников?» — удивленно подумал он, имея в виду НДП. Сзади ему не было видно надписей на плакатах. Но когда он подошел ближе и влился в массу этих людей, он почувствовал их упорство и презрение к тем, кто заседал в огромном «Шварцвальдхалле». Роланд, взбудораженный и взъерошенный от неожиданных впечатлений, пробирался от одной группы демонстрантов к другой, вслушивался в их разговоры и споры и все искал для себя разгадку противоречий, которые уже давно засели в его голове и не давали ему покоя. Кто же прав? Леопольд и его друзья, с которыми он вместе критикует бессилие нынешних партий, их неспособность вывести страну из тупика бесплодных политических акций, или же Эрика и ее друзья, считающие НДП неонацистской опасностью и резко выступающие против нее? И те и другие приводят достаточно убедительные аргументы.

Роланд, погруженный в свои мысли, не заметил, как оказался несколько в стороне от основной массы людей. Здесь стояли пустые автобусы, на которых приехали профсоюзные группы из других городов. Около одного из них он заметил группу молодежи, которая тут же рисовала плакаты и карикатуры на ораторов НДП. Стоял веселый гомон, смех. Вдруг из-за автобуса на них налетели несколько здоровых парней с палками и камнями в руках. Началась потасовка.

Роланд соображал, что ему предпринять в такой ситуации, когда мимо него промчался парень с железным прутом в руке. Он замахнулся на девушку, державшую плакат. Роланда как будто кто-то резанул по глазам: он узнал Эрику. В ту же секунду он бросился к парню и с налету всадил ему кулак в бок. Тот охнул и опустил железный прут Роланду на бедро.

Роланд в горячке не почувствовал боли. В нем клокотало бешенство против того, кто мог поднять руку, да еще вооруженную, на Эрику. Это было настолько дико для него, что он задыхался от злобы и ненависти. Между тем парень уже оправился и шел на него с кулаками. Роланд взглянул на него и узнал Дитриха, того самого Дитриха, с которым они вместе были посвящены в «железные рыцари» и участвовали во многих попойках. Этот сам по себе потрясающий для него факт еще больше распалил его, как будто он увидел в поднятой руке с железным прутом часть самого себя и своей жизни. И Роланд с остервенением обрушил на удивленную рожу Дитриха град сокрушительных ударов, в которые он вложил всю свою силу и ненависть. Дитрих истошно заорал и свалился. И в ту же секунду Роланд получил удар, от которого потемнело в глазах. Он судорожно открыл рот, чтобы глотнуть воздуху, и провалился в бездну.

Откровения Тилена

Фриц Тилен тяжело отдувался. Он сидел за столом президиума съезда и настороженно поглядывал по сторонам. Его раздражали жара и молчаливое спокойствие фон Таддена. Тилен знал, что его вице-председатель проводит активные консультации с представителями деловых кругов. Даже здесь, на съезде, он умудрился провести ряд встреч. Но Тилен не знал содержания этих бесед, и это его злило. Сам он не мог много внимания уделять этим делам, нужно было председательствовать, выслушивать излияния в преданности от лидеров земельных организаций. Это, конечно, было ему весьма приятно, нечего греха таить, но отнимало много времени. А на этого Прункмана полностью положиться он не мог: не справлялся. Все сведения, которые он приносил Тилену, были крайне противоречивы и слишком мелки, чтобы дать представление о настроениях делегатов.

Тилен достал большой клетчатый платок и вытер вспотевшее лицо и шею. Ему предстояло скоро выступать. В этот момент к нему подсел сидевший через Гутмана и Гесса Адольф фон Тадден. Он нагнулся к большому оттопыренному уху Тилена и ровным голосом стал докладывать:

— Я сегодня встречался с Отто фон Гравенау. Он сообщил мне, что в промышленных и финансовых кругах с большим удовлетворением восприняли нашу реакцию на статьи в журнале «Арбайтгебер». Там ознакомились с нашим циркуляром 4/66 и считают, что если мы сумеем проводить достаточно гибкую политику, чтобы не дать повода для запрета партии, то помощь нам возрастет.

Тилен облегченно вздохнул. Значит, фон Тадден еще не отбился от рук, держит его в курсе всех дел; может быть, он слишком подозрителен к нему? И Тилен удовлетворенно закивал головой.

— Фон Гравенау обещал нам, что в дюссельдорфской газете «Дас Хандельсблатт» будет опубликована еще статья в нашу поддержку. По его мнению, это побудит многих предпринимателей оказать нам дополнительную финансовую помощь, — продолжал фон Тадден.

— Опять Дюссельдорф? 34 — полуигриво спросил Тилен.

— Что делать. Капитал известен своей консервативностью и приверженностью к традициям.

— Посмотрим, насколько они раскошелятся, — сказал Тилен. — Но вести весьма неплохие. Я думаю, в выступлении нужно отметить нашу приверженность принципам частной собственности и предпринимательства и нашей опоре на крупную индустрию.

— Очень правильно, — как можно искреннее похвалил фон Тадден.

Когда Тилену предоставили слово и он стоял на трибуне, гордый и самодовольный, как римский император, фон Тадден послал записку Рихарду Грифе: «В перерыве направьте к Тилену еще несколько председателей районных организаций: пусть они поподробнее доложат о своей работе». Машина была налажена и работала четко. Фон Тадден мог быть спокойным. Скрестив на груди руки, он слушал прерывистую речь Фридриха Тилена:

— Наша задача — построить национал-демократическую партию таким образом, чтобы она превратилась в благопристойный приют для немцев, отворачивающихся от старых партий.

И далее Тилен излагал программные пункты НДП, раздавал обильные обещания всем группам населения, крестьянам, мелким ремесленникам, торговцам, рабочим, служащим. Он развивал в своей речи положения, которые были затем включены в одобренные съездом «Примечания к манифесту и принципам НДП». Тилен сделал несколько реверансов в сторону средних классов.

— Крестьянство, среднее сословие, квалифицированные рабочие и смелые, независимые предприниматели — основные носители здорового народного хозяйства.

Зал отвечал ему одобрительным шумом. Тилен знал, где нужно подпустить в голос вкрадчивые нотки о здоровом народном хозяйстве. Ведь в зале сидело немало тех, кто слушал те же самые разглагольствования Йозефа Геббельса.