Мир в ХХ веке - Коллектив авторов - Страница 80

СССР принял к сведению мнение правительства США о том, что Тройственное соглашение, заключенное между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г., усиливает опасность для стран, не участвующих в войне, и что американское правительство надеется, что страны, не входящие в Тройственный союз, воздержатся от вступления в какое-либо соглашение с любым из участников Тройственного пакта[443]. Учитывая предстоявшие в начале ноября президентские выборы (Ф. Рузвельт был избран на третий срок), советское руководство отказало настойчивым требованиям немецкой стороны опубликовать официальное сообщение о предстоящем визите Молотова в Берлин (11–13 ноября 1940 г.) до этих выборов и приняло неординарное по тем временам решение — сообщило в Вашингтон о своем согласии на открытие с 15 декабря консульства США во Владивостоке, переговоры о котором велись по инициативе США уже длительное время. В условиях обострявшихся американо-японских отношений это был рискованный для СССР шаг в правильном направлении. “Важно отметить, — писал 5 декабря 1940 г. американскому послу в Японии госсекретарь США, — что почти одновременно с визитом (Молотова в Берлин — О.Р.) Советское правительство начало действовать более разумно и добродетельно в решении многих вопросов, касающихся отношений между американским и Советским правительствами”[444].

В наступившем 1941 г. советско-американские отношения медленно продолжали улучшаться. В первых числах января правительство США сообщило о своем согласии отменить “моральное эмбарго”, а затем, 21 января, Уэллес в беседе с Уманским (это была их 15-я встреча) сделал важное заявление: “Если бы СССР оказался в положении сопротивления агрессору, то США оказали бы ему помощь”[445]. Такого рода заверения повторялись потом неоднократно. Был достигнут желательный для американской стороны компромисс в вопросе советско-германских торговых отношений. Позиция США, изложенная Штейнгардтом в беседе с заместителем наркома иностранных дел Лозовским, была следующей: “США помогают Англии, СССР помогают Германии, но США и СССР являются нейтральными державами, между ними нет никаких противоречий, которые толкали бы их к конфликту. Наоборот, имеются все возможности для дружественных отношений”[446]. Но в Госдепартаменте считали необходимым, чтобы СССР дал публичное заверение, что продукция, закупленная в США, не поступит в Германию, 24 февраля 1941 г. Уэллес на очередной встрече с Уманским заявил: “Не считает ли Советское правительство, что в интересах развития советско-американской торговли и с целью произвести более приятный психологический эффект в США было бы целесообразно, чтобы Советское правительство в той или иной форме официально заявило, что товары, закупленные СССР в США, предназначались исключительно для нужд СССР”[447].

1 марта 1941 г. Госдепартамент США выпустил пресс-релиз, в котором говорилось: “В ходе продолжающихся переговоров с заместителем государственного секретаря США Самнером Уэллесом советский посол Константин А. Уманский сделал сегодня по поручению своего правительства заявление, что товары, которые закупались и закупаются в Соединенных Штатах Союзом Советских Социалистических Республик, включая нефтепродукты и индустриальное оборудование всех категорий, предназначаются исключительно для удовлетворения внутренних потребностей Союза Советских Социалистических Республик”[448]. И хотя такие конфликты продолжались, их время подходило к концу. В тот же день Уэллес сделал Уманскому заявление, которому американское правительство придавало характер исключительной важности. Он сообщил, что, “по конфиденциальным сведениям, имеющимся в распоряжении американского правительства, в аутентичности которых у американского правительства нет ни малейших сомнений, германские военные планы заключаются в том, чтобы после достижения победы над Англией (курсив мой. — О.Р.), несмотря на поддержку последней Соединенными Штатами, напасть на СССР, причем планы этого нападения разработаны германским командованием во всех деталях”. Уэллес добавил, что “информация исходит не из английских источников”[449]. Это сообщение было немедленно отправлено Уманским в Москву. По существу оно являлось дезориентирующим: Германия завершала подготовку к внезапному нападению на СССР.

История с конфиденциальными сведениями Уэллеса на этом не заканчивается. В тот же день, 1 марта, они были направлены Госдепартаментом послу США в Москву с указанием срочно в устном порядке сообщить их Молотову. Их текст заметно отличался: вместо слов “после победы над Англией”, значилось “в недалеком будущем”[450] (курсив мой. — О.Р.). Штейнгардт выразил Хэллу сомнение в целесообразности передачи этих сведений Советскому правительству, в частности на том основании, что это ускорит заключение политического соглашения СССР и Японии. Но Хэлл 4 марта ответил Штейнгардту, что эти сведения уже сообщены 1 марта Уманскому[451].

В Москве действительно ожидался приезд министра иностранных дел Японии И. Мацуоки, и 13 апреля 1941 г. был подписан советскояпонский пакт о нейтралитете. Вскоре после этого Штейнгардт дипломатично заявил Лозовскому: “По мнению Соединенных Штатов, японцы не имеют намерения проводить агрессию в южном направлении, и сам Мацуока заявил категорически об этом. Это было бы сумасшествием… Он, Штейнгардт, также не считает, что пакт о нейтралитете между СССР и Японией направлен против Соединенных Штатов. В действительности этот пакт является еще одним актом к сохранению мира на Тихом океане”[452]. В США понимали, что СССР остается мощной противодействующей Японии силой на Дальнем Востоке и учитывали это в своей политике.

Позитивные результаты в ходе советско-американских переговоров этого периода достигались с большим трудом, осложнялись взаимными, подчас необоснованными претензиями, и отношения во много оставались натянутыми, но тенденция к сближению, обусловленная нараставшей угрозой агрессии против как СССР, так и США, тем не менее, прокладывала дорогу. Большая заслуга в этом принадлежала Рузвельту. “Он уже давно склонялся к мнению, что политика Советского Союза носит скорее не коммунистический, а националистический характер, более прагматична, нежели идеологизирована. Вследствие этого он отклонял аргументы Буллита и прислушивался к мнению Джозефа Дэвиса, который сменил Буллита на посту посла в Москве.

Нацистско-советский пакт и советское нападение на Финляндию, вызвавшие возмущение президента, были интерпретированы Белым домом как следствие скорее советских опасений германской агрессии, нежели коммунистической экспансией”[453].

Некоторые оценки Л. Штейнгардтом международного положения и политики СССР, несмотря на неприятие им советского режима, помогали Рузвельту объективнее разобраться в обстановке. “Основная ошибка союзной, а затем и английской дипломатии, — писал Штейнгардт 2 октября 1940 г. в Вашингтон, — заключалась в том, что она была постоянно направлена на то, чтобы попытаться побудить Советский Союз предпринять определенные действия, которые если и не привели бы к военному конфликту с Германией, то повлекли за собой настоящий риск возникновения такого конфликта”. И далее: “Если говорить о советской политике, как я ее понимаю, то она направлена на то, чтобы избежать войны, и, конечно, чем дальше удастся предотвратить нападение Германии и Японии, вовлеченных где бы то ни было в большие войны, тем успешнее будет собственное сопротивление”[454].