Мир в ХХ веке - Коллектив авторов - Страница 82

В Москве ясно видели подоплеку этой расплывчатой формулировки, о чем свидетельствовал запрос, содержащийся в послании Сталина от 30 января 1943 г. У. Черчиллю и Ф. Рузвельту: “…я был бы Вам признателен, — писал он, — за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намечаемых сроках их осуществления”[463].

После консультаций с Рузвельтом английский премьер направил советской стороне обнадеживающий ответ: “Мы также энергично ведем приготовления, до пределов наших ресурсов, к операции форсирования Канала в августе, в которой будут участвовать британские части и части Соединенных Штатов… Если операция будет отложена вследствие погоды или по другим причинам, то она будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь”[464].

Некоторые западные историки не без основания называют это преднамеренным обманом[465]. Продолжая в 1943 г. заявлять о своем желании открыть “второй фронт” в Европе, правительства США и Англии в действительности готовились к продолжению военных действий на средиземноморском театре. Но обман долго продолжаться не мог, и после очередной встречи с У. Черчиллем в Вашингтоне в мае 1943 г. Ф. Рузвельт сообщил в Москву о переносе сроков открытия второго фронта на 1944 г.

История повторялась: в преддверии очередного летнего наступления вермахта союзники объявляли о переносе сроков открытия второго фронта. Так было в 1942 г. То же самое произошло в 1943 г. Последовавший обмен посланиями еще более накалил обстановку — у США и Великобритании не было убедительных аргументов в пользу занятой ими позиции[466].

Возник серьезный кризис во взаимоотношениях между союзниками. Вдобавок к откладыванию высадки, были сокращены поставки СССР по ленд-лизу. В апреле месяце произошел фактический разрыв дипломатических отношений между СССР и Польским эмигрантским правительством в Лондоне, основанием к которому послужило заявление немецкой пропаганды о найденных под Катынью захоронений расстрелянных бывших польских офицеров. Посол США в Москве У. Стендли сделал резкие заявления о невнимании советского правительства к той материальной помощи, которую оказывают США Советскому Союзу. Американское правительство приняло решение о замене своего дипломата.

Вскоре из Лондона и Вашингтона были отозваны советские послы И.М. Майский и М.М. Литвинов. К этому времени относится версия о якобы имевшей место встрече Молотова и Риббентропа в Кировограде[467]. Существуют косвенные доказательства, что это была дезинформация советского правительства, предназначенная для лидеров Англии и США[468]. По многим аспектам она была выгодна Советскому Союзу, способствовала тому, чтобы западные союзники осознали угрозу остаться один на один с Гитлером, и ускорили вторжение в Европу.

В 1944 г. “второй фронт” был открыт. Это крупное событие искренне приветствовали в Москве. Действия Красной Армии начали координироваться с действиями армий западных союзников в Европе. Но за двухлетний период с мая по 1942 г. до июня 1944 г. только безвозвратные потери советских вооруженных сил (убитыми, пленными и пропавшими без вести) составили более 5 млн человек[469].

С вступлением Красной Армии на территорию стран Восточной Европы резко обострились противоречия по вопросу их послевоенного устройства. Чтобы понять, почему это произошло, необходимо учитывать следующие обстоятельства. Важнейшая геополитическая задача Советского Союза заключалась в том, чтобы в результате войны обеспечить создание на своих западных границах в Европе “пояса безопасности”, основу которого составили бы границы 1941 г., с дружественными приграничными государствами: Болгарией, Чехословакией, Венгрией, Румынией, Польшей, Финляндией и Норвегией, — не допустить возрождения довоенного враждебного “санитарного кордона”.

Во время визита министра иностранных дел Великобритании А. Идена в Москву в декабре 1941 г. главы советской и английской делегаций не пришли к взаимопониманию в вопросе о границах и сферах влияния. Советские дополнительные протоколы к проекту англо-советского союзного договора требовали признать западную границу СССР 1941 г., что в то время было неприемлемо для западных союзников[470].

У. Черчилль предупреждал А. Идена не быть резким со Сталиным[471]. В принципе, он допускал некоторые территориальные уступки СССР. Но официальная позиция Лондона, изложенная в телеграмме У. Черчилля и К. Эттли 21 декабря 1941 г. сводилась к невозможности обойти статьи Атлантической хартии и пойти на компромисс в Финляндии, Прибалтике и Румынии[472]. Такое положение дел не удовлетворяло советское руководство.

Возвратившись в Лондон, А. Иден вместе с другими представителями британского правительства продолжил изучение вопроса о признании советских границ 1941 г. и распространении его влияния на страны Восточной Европы. В секретном меморандуме, разосланном членам правительства 28 января 1942 г. министр иностранных дел Великобритании отмечал, что в случае поражения Германии, в Европе может не остаться ни одной силы, способной противостоять России. Оценка политики СССР должна зависеть от хода войны. Обойти Атлантическую хартию, учитывая позицию США, сейчас практически невозможно. Более того, нет оснований полагать, что требование Сталина является окончательным. Иден предлагал не делать уступок советскому руководству без того, чтобы “не потребовать ответной услуги за услугу”.

По мнению А. Идена, выдвигая свои требования, СССР стремится испытать западных союзников и выяснить, насколько те готовы к компромиссу в интересах достижения послевоенного сотрудничества. «Любое предложение, которое мы сделаем, должно базироваться на требовании русской “безопасности”, к которой Советский Союз стремится с 1917 года, то есть создания такого стратегического положения, которое помогло бы советскому правительству довести до конца социальную и экономическую корпорацию внутри России, не боясь иностранной интервенции и войны…»[473]. Думается, что Иден затронул здесь самую суть позиции Советского Союза. Но он предлагал ограничить советские требования предоставлением СССР военных баз в Прибалтике.

После окружения 6-й немецкой армии под Сталинградом, которое показало, что СССР способен один разгромить Германию, позиция западных союзников по вопросу о послевоенных границах СССР претерпела некоторые изменения. Э. Галифакс, информируя МИД Великобритании о своей беседе с помощником госсекретаря США С. Уэллесом, писал, что по мнению Уэллеса, если германская машина в скором времени распадется, то американское и английское правительства станут свидетелями вступления Красной Армии в Восточную Европу и уже не смогут оказать давление на советское руководство. “Такое распространение большевизма окажет крайне неблагоприятное воздействие на американское общественное мнение, не говоря уже о том, что это нарушит европейскую реконструкцию”. Уэллес считал, что необходимо заранее достигнуть совместного англо-американского соглашения с советским правительством. Рузвельт был убежден, что Сталин “будет удовлетворен приобретением Эстонии, Латвии и Бессарабии, превращением Петсамо в русский порт, созданием нейтральной зоны в Карелии. Литва и Буковина не должны отойти к СССР… Вильно и Львов останутся в составе Польши…”

В последующие месяцы войны западные лидеры с возрастающей тревогой следили за успехами Красной Армии, рассматривая их как угрозу большевизации Европы. Образно говоря: “За ширмой дипломатических формулировок и пропагандистских деклараций политика “большой тройки” была трудным делом, за которым едва скрывались фундаментальные противоречия, иногда как бы исчезавшие при необходимости выжить и надеяться на лучшее в послевоенном мире”[474].