Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 104

По мере того как соседи и знакомые Мэйфейров постепенно уходили в мир иной, вместе с ними уходили и старинные предания об этой семье. А те, что продолжали передаваться из поколения в поколение, искажались до неузнаваемости.

На смену старым приходили новые агенты и осведомители. Со временем никто из тех, с кем им приходилось встречаться, уже не упоминал имен Джулиена, Кэтрин, Реми или Сюзетты.

Сын Джулиена Баркли умер в 1949 году, другой сын, Гарланд, – в 1951-м. Сын Кортланда Грейди скончался в том же году, что и Гарланд, после падения с лошади во время прогулки в парке. Аманда Грейди Мэйфейр ненадолго пережила любимого сына – такое впечатление, что смерть Грейди стала для нее чересчур страшным ударом и лишила последних сил и желания жить. Из двоих сыновей Пирса только Райен Мэйфейр «знает историю семьи» и щедро потчует молодых родственников – большинству которых ничего не известно о прошлом – весьма странными рассказами.

Ирвин Дандрич покинул этот мир в 19 52 году. К тому времени его место уже занял другой осведомитель – женщина по имени Джулиетт Мильтон, которая в течение многих лет в изобилии получала информацию от Беатрис Мэйфейр и других членов семьи, живших в центральной части города. Джулиетт часто обедала вместе с ними – во всяком случае, с теми, кого не слишком раздражал тот факт, что эта неисправимая болтушка и сплетница рассказывает не только им все обо всех, но и всем о них. Надо сказать, что, так же как и Дандрич, Джулиетт делала это без всякого злого умысла. У нее не было дурных намерений, и ее отнюдь нельзя было обвинить в недоброжелательном отношении к кому-либо. Просто ей нравилось быть в центре внимания, а кроме того, за свои неимоверно длинные отчеты, регулярно отсылаемые в Лондон, она ежегодно получала от нашего ордена определенную сумму, фактически равную той ренте, которая прежде служила ей единственным средством к существованию.

Как и Дандрич, Джулиетт не имела даже представления, для кого и с какой целью она собирает информацию о семействе Мэйфейр. Как минимум раз в году она пыталась выяснить это, однако никогда не настаивала на удовлетворении своего любопытства.

В 1953 году я приступил к переводу писем Петира ван Абеля и параллельно читал все сообщения о Дейрдре по мере их поступления. В ту пору ей уже исполнилось двенадцать лет. Однако сведения были более чем скудными, а потому я настоятельно просил всех имевшихся в нашем распоряжении осведомителей тщательно собирать каждую крупицу информации.

– Копайте, – говорил им я. – Расскажите мне об этой девочке все, с самого начала. Не существует ни единой мелочи, о которой я не хотел бы знать.

Джулиетт Мильтон я позвонил персонально и пообещал ей отдельную плату за любую, пусть даже крошечную, дополнительную подробность, какую ей доведется выяснить.

В детстве Дейрдре, можно сказать, почти в точности следовала по стопам своей матери. Она сменила несколько школ, и отовсюду ее исключали практически за одно и то же: за бесконечные «шутовские выходки», «неподобающее странное поведение», за срыв занятий в классе и неукротимые приступы плача, причину которых не в силах был объяснить никто.

И вновь сестре Бриджет-Мэри, теперь уже пожилой шестидесятилетней монахине, довелось стать свидетельницей того, как во дворе школы Святого Альфонса «невидимый друг» отыскивал вещи для маленькой Дейрдре и заставлял цветы летать по воздуху. Школа при монастыре Святого Сердца, школа при монастыре урсулинок, школа Святого Иосифа… Ни в одной из них Дейрдре не задерживалась более чем на две недели. А после много месяцев проводила дома. Соседи видели, как она «словно бешеная» носилась по саду или взбиралась на старый дуб, росший на задворках.

В доме на Первой улице давно уже практически не было слуг. Айрин, дочь тетушки Истер, готовила и прибиралась в доме – неторопливо, но основательно и добросовестно. Каждое утро она подметала тротуары, или, как их называли в доме, пешеходные дорожки, а в три часа мыла швабру под краном возле калитки в конце сада.

Фактической домоправительницей была Нэнси Мэйфейр, которая, по словам торговцев и священников, время от времени бывавших в особняке, с ними не церемонилась, а иногда вела себя и чрезмерно резко.

Дорогуша Милли и Белл, весьма колоритные, если не сказать красивые, пожилые женщины, ухаживали за несколькими кустами роз, каким-то чудом уцелевшими возле боковой террасы, в то время как весь остальной сад, от передней ограды до задней стены, давно уже густо зарос сорняками.

По воскресеньям все семейство приходило в часовню к девятичасовой мессе: малышка Дейрдре в матроске и соломенной шляпке с лентами, Карлотта в темном костюме строгого покроя и блузке с высоким стоячим воротником и пожилые леди – Дорогуша Милли и Белл, – по обыкновению облаченные в элегантные, отделанные кружевом габардиновые платья, ботинки с высокой шнуровкой и темные перчатки.

В случае необходимости пополнить свой гардероб очередными нарядами, будь то жемчужно-серые платья или украшенные цветами шляпки с вуалью, по понедельникам мисс Милли и мисс Белл брали такси и отправлялись за покупками в лучшие магазины Нового Орлеана. Продавщицы парфюмерных отделов, где пожилые дамы покупали пудру, румяна и губную помаду, – а накануне Рождества еще и духи, – знали их по именам. Прежде чем взять такси и отправиться обратно домой, леди неизменно задерживались у буфетной стойки в магазине Холмса, чтобы перекусить. Именно мисс Милли и мисс Белл от имени обитателей особняка на Первой улице присутствовали на всех происходивших в округе похоронах, крестинах и церемониях бракосочетания. Следует, однако, добавить, что их участие в свадьбах ограничивалось только посещением церкви – за праздничный стол они никогда не садились.

Если погребением усопшего занималась контора «Лониган и сыновья», которая располагалась неподалеку от особняка, мисс Милли и мисс Белл принимали участие в бдении у гроба и поминках. По вторникам они ходили к вечерней мессе и летом иногда брали с собой в часовню и Дейрдре. Забавно было наблюдать, как пожилые дамы с гордостью опекали свою маленькую спутницу, а чтобы она во время службы вела себя смирно, подсовывали ей кусочки шоколада.

Никто уже не помнил, что когда-то с милейшей мисс Белл «было не все в порядке».

Вообще говоря, этим двум леди не составляло труда завоевывать уважение и доверие обитателей Садового квартала, особенно тех, кто понятия не имел о семейных трагедиях и тайнах Мэйфейров. К тому же с течением лет особняк на Первой улице перестал быть единственным в этом районе запущенным и разрушающимся строением, скрывающимся за проржавевшей решеткой.

Всегда безвкусно и неряшливо одетая, с давно не мытыми, кое-как причесанными волосами, Нэнси Мэйфейр являла собой полную противоположность мисс Милли и мисс Белл – она словно родилась и выросла в ином мире и походила скорее на наемную служанку. Тем не менее никому и в голову не приходило сомневаться в том, что Нэнси была сестрой Стеллы, в то время как это совершенно не соответствовало действительности.

Едва ли не с тридцатилетнего возраста она стала носить черные ботинки со шнуровкой. Доставая деньги из потрепанной сумочки, чтобы расплатиться с торговцами и разносчиками, мисс Нэнси выглядела очень сердитой, а иногда просто сварливо гнала их прочь от ворот.

Вот с такими женщинами приходилось проводить время в особняке маленькой Дейрдре, после того как ее после краткого периода обучения, а точнее, неудачных попыток сосредоточить внимание на том, что говорят учителя в переполненном классе, изгоняли из очередной школы.

Сплетничая между собой, обитатели Садового квартала все чаще сравнивали Дейрдре с матерью. Родственники гадали, не причиной ли всему «врожденное безумие», однако никто и ни в чем не был уверен. Тем не менее те, кто пристально следил за происходящим в доме на Первой улице, пусть даже и на достаточно большом расстоянии, весьма рано сумели заметить явное несходство между матерью и дочерью.

В то время как Анта по природе своей отличалась застенчивостью и слабостью характера, Дейрдре, несомненно, с рождения была пылкой, эмоциональной и вспыльчивой. Соседи, нередко наблюдая, как она, «словно сорванец», носится по саду, упорно твердили, что ей «следовало родиться мальчишкой». В пять лет она уже с легкостью взбиралась едва ли не на самую вершину огромного дуба, а иногда, спрятавшись в зарослях кустарника возле ограды, с интересом разглядывала прохожих.