Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 159

Женщина провела его через алтарь. Мальчиком он прислуживал здесь и готовил вино для причастия. При виде великого множества хорошо сохранившихся деревянных статуй, по-прежнему стоящих на своих местах под готическими сводами, сердце его екнуло от радости.

Благодарение Богу, время пощадило хоть что-то в его родном квартале. Настроение Майкла слегка улучшилось. Глубоко засунув руки в карманы, он чуть наклонил голову, исподлобья глядя вокруг и вспоминая мессы, которые служились и здесь, и напротив – в церкви Святого Альфонса. Со временем споры и ссоры между обитателями квартала – ирландцами и немцами по происхождению – прекратились, чему в немалой степени способствовали смешанные браки. Школьники младших классов посещали мессу в церкви Святого Альфонса, а старшеклассники заполняли скамьи в церкви Святой Марии.

Перед глазами Майкла живо вставали картины прошлого. Вот они друг за другом подходят, чтобы принять Святое причастие: девочки в белых блузках и синих шерстяных юбках, мальчики в рубашках и брюках цвета хаки… А вот он – восьмилетний – стоит на ступенях этого храма перед его освящением, и в руках у него кадило с ладаном…

– Что ж, – прервала нить его воспоминаний женщина, – оставайтесь здесь сколько захотите. Обратно пройдете тем же путем – через дом священника.

Майкл сел на скамью в первом ряду и провел на ней около получаса, в задумчивости оглядываясь вокруг и стараясь запомнить как можно больше деталей, навсегда запечатлеть в памяти имена погребенных здесь людей, высеченные на мраморных плитах, образы парящих высоко над головой ангелов… Как необычен рисунок витража: ангелы и святые в деревянных башмаках… А ведь прежде он даже не обращал внимания на столь странное изображение.

Он вспомнил своих подружек – Марию Луизу в белоснежной накрахмаленной блузке, всегда туго натянутой на пышной груди, Риту Мей Двайер, которая в свои четырнадцать выглядела как вполне взрослая женщина… По воскресеньям Рита Мей всегда надевала красное платье и туфли на высоких каблуках, а в ушах у нее блестели массивные золотые сережки. Отец Майкла был одним из тех, кому поручали собирать пожертвования. Он проходил по длинным приделам и, останавливаясь возле каждого ряда, молча и торжественно просовывал вдоль него специальную корзинку, прикрепленную к длинной рукоятке. В католическом храме прихожанам запрещалось разговаривать даже шепотом.

А что он, собственно, ожидал здесь увидеть? На что надеялся? Неужели он и впрямь думал, что все они по-прежнему ждут его возвращения? Что с десяток девушек, этаких Рит Мей в цветастых нарядах, придут сюда в полдень, только чтобы встретиться с ним?

А ведь Рита Мей предупреждала его накануне:

– Не стоит тебе ходить туда, Майкл. Пусть в твоей памяти все останется таким, каким было тогда.

Наконец он поднялся со скамьи и подошел к старым деревянным исповедальням, возле которых висел плакат с именами тех, кто в недавнем еще прошлом пожертвовал деньги на реставрацию церкви. Закрыв глаза, он попытался представить, как на школьном дворе играют дети, хотя бы мысленно услышать веселый гомон их голосов.

Но вокруг стояла тишина. Не слышно было и стука входной двери, впускающей и выпускающей прихожан. Величественный храм тонул в полумраке. Святая Дева печально взирала на пустые скамьи.

Майклу вдруг подумалось, что он должен помолиться, попросить Святую Деву или самого Господа Бога, чтобы они объяснили, зачем он сюда вернулся, открыли ему тайну чудесного спасения из холодных объятий смерти. Но он давно утратил способность молиться статуям, от безграничной детской веры во всемогущество церковных изображений не осталось и следа.

На память пришли совсем иные воспоминания – о том, как они встретились здесь с Марией Луизой и она неохотно призналась, что не беременна. Майкл тогда почувствовал невероятное облегчение и не сумел его скрыть. Это очень обидело и рассердило и без того расстроенную девушку, которая никак не могла понять, почему он отказывается жениться на ней.

– Рано или поздно это все равно произойдет, Майкл, – заявила она. – Потому что мы созданы друг для друга. Таково наше предназначение.

А что, если бы они все-таки поженились? Он вспомнил ее большие печальные карие глаза и словно вновь увидел застывшие в них боль и разочарование. Нет, он не мог даже в мыслях представить их совместную жизнь.

Предназначение… Предопределение… Неужели ему было предназначено жить здесь, совершить все те поступки, которые он совершил, а после далеко и надолго уехать из этих мест?… Неужели ему было предопределено упасть со скалы, а потом всплыть на поверхность океана вдали от берега, вдали от городских огней?…

Он вспомнил Роуан. Не только отчетливо представил себе ее внешний облик, но и словно заново ощутил всю ее целиком, осознал, какое важное место она занимает в его жизни. Он вспомнил ее нежность, чувственность и загадочность, бархатный голос и холодный взгляд, ее стройное обнаженное тело, тесно прильнувшее к нему в постели… Он вспомнил, как неуверенно смотрела она на него, перед тем как отдаться во власть сексуального наслаждения, и как потом напрочь забывала о нуждах собственного естества, чтобы прежде всего доставить удовольствие ему. Словом, она вела себя скорее как мужчина – агрессивный в любви, жаждущий удовлетворения и в то же время готовый к безоговорочному подчинению.

Все эти мысли проносились в голове у Майкла, в то время как глаза его неотрывно блуждали по церкви, останавливаясь то на одной, то на другой детали ее величественного и прекрасного внутреннего убранства.

Боже, как ему хотелось хоть во что-то верить. И вдруг он понял, он осознал, что такая вера в нем есть – вера в его видение, в то, что это видение несет в себе доброе начало. Он верил в благотворность своего видения с не меньшей силой, чем люди верят в Бога, в святых, в то, что их жизненный путь предопределен Божиим промыслом, с не меньшей силой, чем они верят в свое призвание на земле.

Такая безграничная вера, наверное, так же глупа, как любая другая: «Но я видел…»; «Но я чувствовал…»; «Но я помню…»; «Но я знаю…» – подобные невнятные и невразумительные объяснения можно услышать практически от каждого. Но в том-то и дело, что он, Майкл, не помнит ничего. И в досье Мэйфейрских ведьм ему не удалось обнаружить ровным счетом ни единого намека, способного восстановить в памяти важнейшие моменты чудесного видения. За исключением, пожалуй, образа Деборы. И то при всей его уверенности, что именно она была той черноволосой женщиной, которая явилась ему за порогом смерти, Майкл не в силах был отчетливо вспомнить ни единой детали, ни единого слова, ни единой конкретной подробности…

Взгляд его остановился на статуе Святой Девы, и, сам того не замечая, Майкл осенил себя крестным знамением.

Сколько же лет прошло, с тех пор как он регулярно делал это три раза в день? По-прежнему не сводя взгляда с лица Богоматери, он снова перекрестился.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Чего они хотят от меня? – прошептал он.

Пытаясь воссоздать в памяти хоть какие-то детали видения, Майкл вдруг в отчаянии осознал, что образ черноволосой женщины в его воображении теперь полностью вытеснен образом Деборы – такой, какой она описана в досье. Итак, чтение истории Мэйфейрских ведьм не только не приблизило его к разгадке смысла видения, но, напротив, лишь усложнило задачу.

Майкл глубоко засунул руки в карманы, постоял так еще несколько минут, потом медленно направился к алтарю, поднялся по мраморным ступеням и, пройдя через святая святых храма и дом приходского священника, оказался на улице.

Над Констанс-стрит ярко сияло безжалостное солнце. Вокруг не было ни одного деревца. Маленький садик возле священнического дома скрывался за высокой кирпичной стеной, а выжженная зноем трава на лужайке у церкви Святой Марии была покрыта толстым слоем пыли.

Церковная лавка на углу, торговавшая очаровательными миниатюрными статуями святых и открытками с изображением различных эпизодов из Священного Писания, давно закрылась. Окна ее были забиты досками, а на стене висело объявление о продаже.