Самая длинная ночь в году - Тур Тереза - Страница 46

— Это малая цена за все, что я сделал…

— Прекрати, — возмутился император. — Надо отправиться к ней и поговорить…

— Нет.

— Почему?! Саша тоже не пострадал! Значит, все обошлось. Или тебя все-таки приложило? Или дымом надышался?

— Физически Андрей Николаевич здоров, — безжизненно проговорила целительница.

— Идите к Ирине. И проследите, чтобы с ней все было в порядке, — приказал князь Радомиров.

Целительница кинула на него виноватый взгляд — и тут же ушла порталом.

— Давай напьемся! — предложил князь Радомиров императору. — А утром я уеду. В поместье, чтобы никого не видеть.

— По поводу напиться — я согласен. А по поводу твоего отъезда… Вот скажи мне, брат, а мне куда уехать? Может, и мне подать в отставку? Или ты думаешь, что твоя ноша тяжелее моей?

— Я ничего не думаю.

— Где пить будем? У тебя? У меня?

— У тебя, — решил Великий князь. — В свой дворец не хочу. Тоскливо там. И мертво. А дом… Дом я спалил, как видишь.

И тут случилось то, что и предсказывал князь: пепел сгоревшего дома поднялся вихрем в ночное небо и стал медленно опадать. Они стояли и смотрели на это удивительно красивое, завораживающее зрелище. Император был поражен, князь — счастлив.

Как только они перенеслись, император отдал распоряжение, чтобы родственнику подготовили чистую одежду.

— Я, конечно, понимаю, что ты в тоске, и я даже несу за это ответственность. Но терпеть твой запах с пожарища — это выше моих сил, — усмехнулся в густые усы император.

Но когда Великий князь Радомиров зашел в кабинет императора, тот уже не усмехался. Он стоял у окна и мрачно смотрел на никогда не спящую столицу, расцвеченную световыми шарами.

— Что еще случилось?

— От меня Маша ушла, — ответил император, помахав перед братом листком бумаги. — Она устала терпеть мои измены. И не намерена терпеть мой гнев. Пишет, что она сегодня осознала — между нами любви не было. Написала, что раскаивается из-за того, что в прошлом году отдала ключ от твоего поместья графине Дубовицкой. И сообщила, что между нами все кончено.

— Что? С ней надо поговорить! Ты подумай, какой удар по престижу…

— Андрей! Какой престиж! Какая Империя! От меня жена ушла!

— Выпьем?

— Пошли, — равнодушно ответил ему брат. И добавил: — Кстати, наши жены в госпитале устроили дебош. И мыли нам кости… То смеялись. То плакали…

— Охрана доложила?

Император кивнул.

Бутылка опустела быстро. Потом еще одна.

— Поубивал бы ее придворных куриц, — в сердцах грохнул кулаком об стол император. — Заговор они учудили! Ведь все замешаны! Понимаешь, Андрей! Все!!! Теперь плачут, кивают на заслуги родов и мужей! А мы… от нас жены ушли… И как нам теперь быть…

— А ты с этими придворными курицами Марии Алексеевне изменял.

— Вот только не спрашивай меня — зачем? Я сам не знаю. Все это длится слишком давно. Мы любили друг друга и, я надеюсь, любим до сих пор. Но этот дворец украл наши чувства. Империя забрала все себе. И вдруг ты понимаешь, что у тебя самого — ничего не осталось. Пустота. И мы оба пытались заполнить эту звенящую пустоту хоть чем-нибудь. Я — любовницами, она — розыгрышами этими…

— Давай…

И мужчины подняли бокалы. Они выпили, отсалютовав друг другу. Молча. И каждый в этот момент думал о чем-то своем.

Столица. Конец января. Она

Я лежала в своей палате, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом. Голова гудела после трех бутылок красного вина на двоих. Прислушалась к себе — обычное похмелье, подлечила немного и с радостью осознала, что все в порядке. Я вспомнила последний вечер и скривилась. Стыдно было ужасно. Нас нашли с императрицей уже поздно вечером. А сейчас? Шар услужливо подлетел, мигнув голубоватыми цифрами. Сейчас тоже уже вечер — сутки прошли.

Смутно помню строгое лицо княгини Снеговой. Правда, то, что моя начальница вот-вот рассмеется, все-таки было видно. Зато хорошо помню, как я кричала, когда у нас отнимали недопитую бутылку вина:

— Я — княгиня Радомирова, вы не имеете права!

Тамара Ильинична на эту мою реплику (до сих пор не верю, что выдала подобное!) только руками всплеснула:

— Хвала Небесам, помнит!

— Это хорошо. Правда, характер изменился. Или, может, это влияние плохой компании? — ответила ей княгиня Снегова.

Потом посмотрела на императрицу. Та, лучезарно улыбаясь, элегантнейшим жестом протягивала целительницам бутылку, предлагая присоединиться.

— Прошу вас, княгиня! Там еще почти полбутылки осталось… — икнув, сказала первая дама Поморья. Императрица даже икала совершенно обворожительно, честное слово!

Дальше я мало что помню. Нас уговорили-таки разойтись по палатам. Не помню, кто из целительниц попытался поговорить со мной. Кажется, что-то объясняли про князя Андрея. Я заявила, что все мужчины… В общем, стыдно вспоминать. Андрей пытался связаться со мной. Два раза. Но я не ответила. Не могу. Не могу — и все. Стыдно…

И вот я лежала в темноте своей палаты, прислушиваясь к своему стыду, когда открылся портал. Потянуло холодом. Снежный вихрь злобно ворвался в тепло. Я испугалась, села на кровати, поплотнее закутавшись в одеяло и вжавшись спиной в стену. Снежинки кружили по палате, превращаясь в знакомый силуэт…

— Мария Ивановна!

Я так обрадовалась, что забыла спросить, как она сюда попала. Госпиталь — закрытая территория, охраняемая лично императором, и без специального разрешения строить сюда порталы могли только члены императорской фамилии…

— Девочка моя… как ты? — Мария Ивановна присела на кровать, улыбнулась. Я посмотрела в ярко-голубые глаза старушки и вдруг, неожиданно для себя, расплакалась. Так и плакала, уткнувшись лицом в белый жесткий мех ее шубы, вздрагивая всем телом. А она гладила меня по плечам, напевала:

— Все будет хорошо, девочка, все будет хорошо. Духи хранят тебя, они тебя не оставят. — Шершавые ладони взяли мое лицо, провели пальцем по щекам, стирая слезы. — Запомни, Ирина. Твоя любовь принадлежит не только тебе. Она не только в твоем сердце. Она — в сердце Поморья.

Моя соседка… Или это была не она? Приговаривала и приговаривала — будто песню пела:

— Ветер несет любовь твою и поет о ней, вторят ему вековые деревья, пишут историю волчьи следы на снегу — чтобы помнили… Да, это тяжело. Но раз тебе такая доля досталась, значит, выбрали тебя. Духи выбрали. Прости Андрея. Он любит тебя — это главное. И Сашенька Машеньку любит. Храни вас Небеса, дети. Храни Небеса…

Странный шепот стих, а на полу осталась горстка снега с отпечатанной в ней волчьей лапой.

Утром я проснулась и решила, что это сон. Правда, пол у кровати почему-то был влажным, но это просто сестричка делала уборку. А я выпила — вот мне и почудилось.

Хватит, надо взять себя в руки. Княгиня права — общение с императрицей портит характер. А ночные приключения — следствие того, что вина было слишком много. Целительницам положен бокал, не более. А иначе… Иначе целительницам мерещится Небеса знают что — волчьи следы, например.

Но память, с которой вопреки страшным прогнозам все было в порядке, услужливо напомнила, как в ту, самую первую встречу, когда Мария Ивановна неожиданно исчезла, на снегу тоже были волчьи следы…

Я постаралась если не выкинуть все эти мысли из головы, то хотя бы отложить в сторону, и отправилась к княгине Снеговой. Сообщать, что готова оперировать, вести больных и сидеть на приеме. Работать. Только вот вопрос с жильем надо бы как-то решить.

— Добрый вечер, Наталья Николаевна, — поздоровалась я с начальницей, заходя к ней в кабинет.

— Добрый. Как вы?

— Хорошо, — смутилась я. — Простите за вчерашнее.

— Ничего, — вдруг светло улыбнулась Снегова. — Бывает.

— Я хочу вас попросить допустить меня к операциям. И… можно я поживу в госпитале? Пока не решу, как быть.

— Князь Радомиров волнуется, — специально нейтральным голосом проговорила она.