Новая чайная книга (сборник) - Фрай Макс - Страница 9

9

То, что у него начала кружиться голова, Вадим понял не сразу. А когда осознал, дело было уже совсем плохо: в глазах заплясали черные мушки, а из глубины живота к горлу начали подниматься остатки завтрака, и только усилием воли удавалось удержать их внутри. Несколько минут Вадим шарил по карманам и рюкзаку, пока не убедился наверняка, что таблетки остались дома. Тетка Лидия убьет его, если узнает, что он ушел, не взяв их. Как же не вовремя начинается этот дурацкий приступ.

Со слабой надеждой, что обойдется, он доковылял до лавочки, сел, тяжело дыша. Пытался успокоиться, твердил как заклинание: мне хорошо, я чувствую себя хорошо, сейчас только немного посижу и пойду дальше. Мне еще Люську из детского сада забирать, сегодня можно пораньше, она обрадуется…

– Эй, мальчик, что с тобой? Тебе плохо? – две молодых женщины в белоснежной форме нелинейного патруля наклонились к нему, с тревогой вглядываясь в посеревшее лицо Вадима. Он покачал головой: еще не хватало, чтобы они отвезли его в больницу или – того хуже! – вызвали тетку Лидию.

Вадим попытался собраться, сесть прямо или даже, может быть, встать, чтобы показать патрульным, что он в порядке, в полном порядке. Но тело стало ватным, не держало и он снова сполз на лавочку, слушая сквозь шум в ушах, как нелинейщицы щелкают клавишами портативной радиостанции, передают в диспетчерскую вызов: мальчик, около двенадцати лет (почти тринадцать, хотел поправить Вадим, но не смог), в полубессознательном состоянии, адрес…

Домой ехали на служебном «Проколе», у всех, кто работал в Лабораториях, была такая привилегия. Тут, конечно, нечего было и думать отклеить черную пленку, но Вадим не расстроился. Чего уж тут расстраиваться, если повел себя как болван и огреб все последствия. Зато есть сорок минут и можно поспрашивать тетку Лидию о непонятных местах из Швебера и, если получится, отвлечь ее от ворчания по поводу таблеток и той суматохи, которую он устроил. Но голова была такая тяжелая, что Вадим задремал, как только «Прокол» двинулся с места.

То засыпая, то просыпаясь, он слышал, как тетка Лидия тихонько разговаривает с теткой Анной – коллегой и соседкой по дому. Сначала они жаловались друг другу, что опять откладывается строительство какой-то третьей очереди и что Бурдина ставит палки в колеса, а сделать с ней ничего нельзя, потому что… Тут Вадим провалился в сон и прослушал, почему. А когда снова очнулся, тетка Лидия говорила о чем-то совсем странном.

– По нему уже прогнозы делать можно: стало плохо – жди смещения. Небольшого совсем, но ощутимого и, главное, быстрого. Меня и вызвали-то ровно в тот момент, как эхо пошло…

Вадим догадался, что речь о нем, но что конкретно тетка Лидия имеет в виду, не понял. И не спросишь ведь, подслушивать – ужасный поступок, признаться в нем, так лучше сразу идти о волну головой биться. За такое даже глупой Люське прощения не будет. Ему стало неловко и он демонстративно заворочался, показывая, что уже не совсем спит. Тетка Лидия и тетка Анна быстро перевели разговор на безопасную тему: начали обсуждать, что в выходные надо бы все-таки выйти прибрать двор, а то дворничиха Валентина приболела и не справляется. Как будто у них вообще бывают выходные, выдумщицы…

По дороге с остановки забрали Люську, которая до самого подъезда гордо рассказывала, что сказала Катьке и Нинке перестать болтать глупости про Белую, и что воспитательница ее поддержала, только велела не говорить слова «болтать» и «глупости», потому что они злые, а как надо сказать – не объяснила.

– Говори, «пользоваться непроверенной информацией»! – хохотала тетка Лидия. Вадиму стало легче и она пришла в бодрое состояние духа.

После ужина Вадим перемыл посуду и думал было все-таки хотя бы полистать полученные учебники, но голова была еще туманной, поэтому он отправился спать. Даже отказался слушать новую детективную радиопьесу, чем снова встревожил тетку, и еще добрых пятнадцать минут уверял ее, что все в порядке и он просто устал.

Когда погас свет, пришел Серый, устроился у Вадима под боком, затарахтел тихонько. Серый очень старый, плохо видит и с мячиком уже не играет, но все равно Вадим его любит. И Белого любил, и даже плакал тихонько, когда он умер. Вадим аккуратно погладил Серого по теплой спинке и подтянул одеяло, чтобы прикрыть кота от сквозняков. Уже совсем засыпая, услышал через полуоткрытую дверь, как тетка Лидия, засевшая за расчеты, начала напевать свою любимую песенку, как всегда только один куплет – по кругу:

– Все уснуло до рассвета.Только белая планетаМчится, мчится в вышине –В серебристой тишине…[1]Комментарий составителя:

Если надо напоить чаем младшую сестренку-дошкольницу, вам придется разбавить его водой до бледно-желтого цвета и положить сахар. Возможно, очень много сахара.

В раннем детстве у меня (как, наверное, у многих) была книжка стихов Агнии Барто, и там среди прочих был стишок про младшую сестренку, фрагмент которого на всю жизнь застрял у меня в голове:

Она спокойно на бокуЛежит в своей кроватке.Я ей даю попить чайку,Она не пьет – несладкий!Я положил еще кусок,Прибавил рафинада.Не чай, а просто сладкий сок!А ей того и надо!

Как писали в школьных учебниках геометрии: что и требовалось доказать.

Анна Лихтикман

В контакте

«Введите любое имя,» – рекомендует программа, но Яна не вводит Толика, зачем. Его лицо на групповой фотографии где-то сбоку, обреченно-нечеткое, как снимки кометы, переходит в зернистую цифровую туманность, «шум» – так называют это фотографы.

Впервые он появляется, когда Яна с подругой едут на море. Толик заходит в купе, на нем парадная солдатская форма. Подруга Яны поит его чаем как-то подозрительно по-старушечьи, по-викториански благодушно, и расспрашивает про первую увольнительную, и Яна догадывается, что подруга назначает Толика ей. Это оскорбительно. Яна зло читает, забившись в угол, но сосредоточиться не может. Понятно же, что у нее с Толиком совершенно ничего общего, но его форма, ее светлая коса, купе, поезд, черт возьми, поезд, проглотивший их как удав… «Надо было брать плацкарт,» – думает Яна, – в плацкарте ты свободен». Алка выходит за сигаретами, Толик торопливо глотает, и явно собирается с духом, чтобы сказать какую-нибудь очередную глупость. Ну, ну, скорей уже.

– Можно вас поцеловать? – и поспешно добавляет: «Как сестру».

Конечно нельзя, идиот.

– И главное, ему совсем не хотелось целоваться, – говорит она потом Алке. – Я же видела, не хотелось. И они еще некоторое время говорят про Толика, что он вроде бы и не дурак, просто у них там, в армии, такой кодекс, у них там крыша едет на тему поцелуев, ну и формат, конечно, располагал: увольнительная, поезд, купе.

Потом они внезапно встречаются на «Соколе». Он, оказывается, поступил в МАИ и говорит совсем по-московски, с интеллигентным «г», утрамбованным, как городской снег. А у нее, ну надо же, как раз лишний билет на балет «Спартак» с Микаэлом Азовским. Она уже целый год в Москве, а все еще не была в Большом. В театре слишком жарко. В Москве везде, оказывается, слишком натоплено, а она почти в унтах и дико завидует эльфийской легкости кордебалета и не верит, что там происходит какая-то война между легионерами и рабами, потому что и те и другие одинаково голые, пока она страдает здесь в своих унтах. И Толик, кстати, тоже с ними заодно: в чем-то легком, столичном. В антракте они говорят о том, что слава Микаэла Азовского неоправданно раздута, и что он не дает пробиться молодым, и что Красса мог бы вполне станцевать тот парень в трико горчичного цвета, видно же сразу: отличная техника, и Толик находит в программке его имя: «Иванов». «Вот так просто, “Иванов”? – удивляется Яна, – ну надо же! Так просто, так скромно!»