Трафарет вечности (СИ) - Аникина Элла - Страница 18

    Мария Александровна ахнула:

    - В таком ранге! Куда контрразведка-то смотрит!

    Михаил Владимирович согласился с женой:

    - Все продали, ничего не осталось!

    Старики с достоинством поднялись со скамейки и ушли. Троица, из уважения к сединам разведчиков, старалась не засмеяться. Получилось это из последних сил.

    Федор вздохнул:

    - А раньше наличие хороших манер не было столь выдающимся явлением... Ну шпионы, так шпионы...

    Закончив трапезу, они поднялись из-за стола.

    - Пойдешь с нами, Федя? - спросила Ирина.

    - Я бабушку собирался навестить, - отозвался Федор.

    - Я через два часа буду у тебя, - эхом отозвался Кузя.

    Это была уже традиция. Федор кивнул, соглашаясь. Избавиться от Кузьмы в этот день не представлялось возможным.

    На Пискаревском кладбище лежали люди, коих Федор почитал своей единственной родней, не считая, конечно Кузьмы. Один раз в год он посещал их могилы. Чаще - просто не мог, сил, вновь пережить горе такой потери, не доставало.

    И вот он направлялся на кладбище. Ему мерещились взрывы, валящиеся с ног прямо на улице, умирающие люди. И собственное бессилие. Тогда он понял, что не властен он над «такой» войной. Единственное, что он смог, это напугать Ворошилова, когда, окончательно выведенный из себя таким ведением войны, явился к нему в Ставку. Только искры летели. Федор долго тряс его и, пригрозив расправой, гордо удалился. Исправить мозги командующего с его безумным хозяином не удалось. Слишком сильными были те, кому два негодяя служили. Хотя, Ворошилов убрался из города, напуганный Федором.

    Придя на кладбище, он увидел картину, которая потрясла его до глубины души. Молоденькая экскурсовод, приведя в «музей» очередную толпу, объясняла экскурсантам, что здесь лежат «петербуржцы». Также рассказывала о других подвигах города героя Петербурга и горожан. Вскользь упомянула, что для того, чтобы выжить, народ даже занимался каннибализмом. Этого Федор уже не мог стерпеть.

    Разгневанный доктор на польском, немецком и английском языках объяснил экскурсантам, что город - герой ЛЕНИНГРАД. И на мемориальном Пискаревском кладбище лежат ленинградцы. И не праздношатающимся, не ведавшим ужасов блокады, судить людей осажденного города. Собравшиеся вокруг Федора несколько экскурсионных групп подумали, что он гид и очень внимательно слушали, даже записывали на магнитофоны, диктофоны. Кто-то даже снимал на видео.

    Среди толпы экскурсантов был и один очень известный британский журналист. Он тщательно записывал в блокнот речь Федора, так как всегда живо интересовался этой темой, а слова Федора подготовленному слушателю открывали многое. Заметил журналист и две или три оговорки, а, услышав их, понял, что описываемые события для рассказчика не история, а собственные, выстраданные воспоминания.

    Каково же было его изумление, когда, вернувшись в гостиницу, и открыв блокнот, чтобы перебелить написанное скорописью, он увидел на листках своего блокнота только нарисованные силуэты диковинных птиц. Намек он понял и, хоть и запомнил все сказанное Беляевым, и даже очень осторожно использовал кое-какие намеки Федора в своих работах, никогда не написал об этом случае на кладбище ни одной строки.

    Федор же, уйдя от безмолвных от удивления экскурсантов, долго стоял у могилы Екатерины Андреевны, самого дорогого своего друга. На ее могилу он по традиции принес хлеб. Дождь, начавшийся, как обычно, вопреки синоптикам, скрыл от зевак его слезы. Федор решил вернуться домой. Кузьма, приехавший к нему, не смог утешить друга. Федор был немногословен и угрюм, как обычно с ним бывало девятого мая.

    Кузя знал историю Екатерины Андреевны Горностаевой. Еще до войны она  стала соседкой Федора по коммуналке. Она тогда уже была ветхой старушкой. В блокаду Екатерина Андреевна работала в госпитале, подбирала на улице голодных людей, делилась с ними последним. Все, что приносил домой Хранитель, она отдавала другим. Федор знал об этом...

    Сколько продал он на базаре «черным антикварщикам» своего имущества, не знал никто. Он менял на продукты книги, картины, вазоны, золото. «Черные антикварщики» специально пробирались в осажденный город, чтобы отбирать у умирающих людей последнее, некоторые откровенно просили перевода по военной линии и по линии Партии. Федор ненавидел их, но даже он мог не все... После войны он находил их... не всех, конечно, многие так и пропали из его поля зрения.

    Вместе с дедом и отцом Кузьки Федя переправлял по, нехоженым для людей, крысиным и волчьим тропам, детей на Большую землю.

    Когда сотрудники Гесса выманили Хранителя из Ленинграда, стояла осень сорок четвертого. Только в ноябре сорок пятого друг Федора, француз Виктор привез полуживого Федора в город. Оставаться Виктор не мог и вернулся во Францию, поручив заботы о друге Наталье Андреевне. Верные Михаил и Петр воевали на Западном фронте, а Наталья была в эвакуации. На Хранителе не было живого места. Он представлял собой одну огромную рану. Виктор оставил ей указания, как надо лечить друга и препараты. Екатерина Андреевна, как могла, защищала Федора, ибо в таком состоянии он не смог бы обидеть даже муху. Отпаивала врача особыми травами, за что врач ей был бесконечно благодарен. И как только встал на ноги, отблагодарил женщину, вернув ей репрессированного тогда сына-разведчика.

    Парня угораздило попасть в плен и сбежать на следующий же день. Но день, проведенный в плену, СМЕРШ посчитал изменой Родине. Если бы не вмешательство Федора, сын Екатерины Андреевны просто пропал бы, как и сотни, тысячи...

    Однажды, после очередного дежурства в госпитале, Беляев вернулся в холодную, как могилу, коммуналку. Он позвал соседку, но она не отозвалась. Почуяв неладное, он вбежал в ее комнату. У бедной женщины была пробита голова. Воры унесли из коммуналки последнее, что можно было унести. Пережив страшную войну, старушка была убита обыкновенными уголовниками...

    Когда Федор, понял, что Екатерину ему не воскресить, он решил наказать убийц. Он нашел их, но радости ему это не доставило. У одного из них было четверо, а у другого двое малолеток.

    Похоронив благородную женщину, бывшую для него больше, чем соседкой, врач затосковал.

    «Какой же я к черту Хранитель, если не мог помочь?» - который раз задавал себе вопрос врач и, как всегда, не получал ответа.

    Непродуманная стратегия командармов и бешеная политика против своего же народа, безжалостный молох, не дали тогда народу в кратчайшие сроки выиграть эту войну. Какой урожай собрала Госпожа Живых тогда, возможно, не знала и она сама.

    Перед глазами Федора все еще стояли жители его города, заключенные Освенцима, сожженные заживо жители прибалтийских, белорусских, украинских, русских сел, деревень, коим не было числа.

    Застенки Ананербе, где Федор находился почти год, он вспоминал тоже. Он считал себя виновным в гибели многих невинных людей, которых замучили благодаря его несговорчивости и нежелании служить немцам. А после... лаборатория доктора Менгеле... Если бы не местные альвы, которые нашли тогда Виктора и вмешательство Отто Скорценни, одним Хранителем стало бы меньше.