Трафарет вечности (СИ) - Аникина Элла - Страница 2

    - Елена Владимировна! Доброй ночи! Вас Беляев беспокоит...

    Из трубки донесся энергичный старушечий голос:

    - Доброе утро, Феденька! Четвертый уж час! Кроме тебя с твоими нехристями в здании и нет никого! - Елена Владимировна была женщина строгая, дисциплину уважала и болтающихся без дела врачей не одобряла в принципе.

    - Ах, вот как... Мне очень жаль беспокоить вас просьбами в такой час.., - елейно начал Федор.

    - Да идет Кузьма, идет. Уж пущу его, - к Кузьме Елена Владимировна питала настоящую слабость.

    - Спасибо, спасибо, дражайшая Елена Владимировна! - обрадовался Федор.

    - Спасибо на стол не поставишь! Причитается с тебя, Федя, - намекнула суровая вахтерша на единственную ценность, которой обладал Федор в своей лаборатории.

    - Чуть что, так сразу! - радостно возвестил Федор, благо ректификата в лаборатории было навалом.

    Через несколько мгновений в комнату вошел Кузя. В электрическом свете подвала стало видно, что этот смуглый русоволосый парень не так молод, как кажется. Нет, на самом деле на вид лет ему было не более тридцати, но в зелено-карих глазах было странное выражение, присущее долго жившим и много видевшим людям.

    - Как вы не боитесь дракониху на входе?! - в бессчетный раз риторически вопросил в пространство Кузьма вместо приветствия.

    Слабость, что питала к нему строгая Елена Владимировна, вызывала в нем чувство некоей неловкости. Под приветственные бормотания врачей, он пожал всем руки, хлопнув Федора, вместо рукопожатия, по запястью. Руки Федор берег, без надобности никому не протягивал.

    - Боимся, как ее не бояться, - ответил здоровый широкоплечий парень, Михаил, в котором даже при хорошем воображении нельзя было заподозрить великолепного пластического хирурга, которым тот являлся.

    - Пельмешку хочешь? - гостеприимно предложил Кузе молодой хирург-ортопед, Алексей, кому досталась очередь съесть последний пельмень. Злые языки говорили, что хирург он отвратительный, просто переломы от прикосновения его рук сами собой срастаются, а кривые кости - выпрямляются.

    - Хочу!

    Кузьма подошел к столу и молниеносным движением ударил тарелку по краю. Пельмень вылетел из тарелки как пуля, и Кузя ловко схватил его на лету зубами. Врачи понимающе переглянулись.

    - Угощайтесь, - Кузя вытащил из сумки здоровенный сверток и положил на стол.

    Внутри обнаружились пакеты с солеными огурцами, салом, сыром, резаный черный хлеб, жареная курица без ноги.

    - Ешьте!

    - Спасибо, - отозвались врачи.

    - А пить есть чего? - радостно спросил Кузя.

    - Открывай кран да пей! - пожал плечами Федор, - Неужели жалко дистиллята для лучшего друга?

    Кузьма подошел к лабораторному столу, над которым уютно висел дистилляционный агрегат, открыл кран у бутылки с надписью «Дистиллированная вода», с интересом принюхался и, до половины наполнив стакан прозрачной, как бриллиант, жидкостью, одним махом выпил ее. Поморщившись, он ухватил со стола огурец, стал с хрустом его жевать.

    - Хороша у вас водичка!

    На это ему никто не ответил - пока он пил, курица была разодрана в клочья и все сосредоточенно жевали. Федор, не участвовавший в дележе жареной птицы, смотрел на все это с некоторой грустью, и Кузя, в который раз удивился - почему Федор не ест кур?

    - Откуда такие экологические харчи? - грустно спросил Федор, мастеря себе бутерброд из сыра, сала и соленых огурцов одновременно.

    - А! - Кузя махнул рукой, - Бабке полтергейст изгонял. Денег брать не стал, так она мне еды дала.

    - А что до мостов-то не успел? - между укусами спросил Константин, травматолог.

    Ходили слухи, что ему достаточно осмотреть пациента, как травма становилась гораздо меньше.

    - Да заболтался! Бабуля балериной служила в Мариинке, сразу после революции...

    - Ты сам-то поел? - спросил Михаил.

    - Ага! Ногу сожрал... Думал доедим с Михалычем... А вы все, чего не дома? - ответил Кузя, хрустя огурцом.

    - Леня опять девушку привел. Мы там ни к чему, - приподнял бровь Федор.

    - Как ни к чему? Свечку подержать?! - притворно изумился Кузя.

    - Каждый? Ох, и канделябр получится! - сказал кто-то сквозь общий смех.

    Кузя налил себе еще полстакана и уселся за стол, утянув себе кусок сала.

    - А чего голодные все сидите? - продолжил Кузьма допрос.

    - Холодильник отключали на час, - меланхолически отозвался Федор.

    Кузя понимающе кивнул:

    - Препараты-то целы?

    - Что им сделается... А вот еду - пришлось выбросить.

    Кузя кивнул, соглашаясь - есть что-то, что лежало в хранилище тканей рядом с препаратами различных клеточных патологий и микробиологических культур без должного охлаждения, действительно, не стоило.

    - Отчет принес? - таким же отрешенным тоном спросил Федор.

    - Ну что можно на это ответить? - страдальчески возведя глаза к небу, спросил Кузьма, - отправляясь на заказы, я, конечно же, беру отчет и прижав его к груди...

    - Как ты мне надоел, Кузя, - вздохнул Федор, - Никакого от тебя толка, морока одна. Тебе к зиме на защиту, что ты будешь им рассказывать? Про заказы? Монографию дописал? Когда будешь ее сдавать? Вот, молодые люди, смотрите, - сказал он, обращаясь уже к врачам, - как нельзя пользоваться моим мягкосердечием. Ему в декабре на защиту, он по-наивности, думает, что это так же просто, как защитить кандидатскую, а я никак не могу заставить его написать отчет, чтобы убедиться, что он, в очередной раз, наврал в расчетах. Химии вообще не знает.

    Все засмеялись, так как познания Кузьмы в химии в стенах медицинского университета были легендарны - он мог, посмотрев на кристаллы, определить их химический состав и процент примесей. Хотя для палеонтолога, которым Кузьма как раз и являлся, это не было настолько необычайным.

    - Вот зря вы смеетесь. Терпение мое тоже пределы имеет.

    Врачи скептически переглянулись - о границах терпения Федора все имели довольно смутное представление. Каждого из них Федор в свое время выручил из немалой беды, привез в Питер, выучил на врача, еще не раз выручал, и конца этому не предвиделось.

    Кузя, кому, в основном, и адресовалась эта речь, только плечами пожал. Он-то знал не понаслышке, что границ Федино терпение не имеет, во всяком случае, не в обозримых Кузьмой пределах.