Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху - Калдор Мэри - Страница 12

Клаузевиц заложил ту основу, на которой в течение XIX—XX веков было возведено здание стратегического мышления. В трактате «О войне» первоначальное развитие получили две главные теории ведения войны — теория войны на истощение и теория маневренной войны,— наряду с обсуждением вопросов наступления и обороны и сосредоточения и рассредоточения. Теория войны на истощение подразумевает, что победа достигается изматыванием врага, навязыванием врагу условий, при которых он имеет более высокий процент потерь или «степень истощения личного состава». Обычно она сопряжена с оборонной стратегией и большими скоплениями сил. Теория маневренной войны опирается на факторы внезапности и упреждения. В данном случае для создания неопределенно -сти и обеспечения скорости важное значение имеют мобильность и рассредоточение. Как указывал Клаузевиц, обе эти теории необходимым образом комплементарны. Добиться решающей победы посредством истощения очень сложно. В то же время для успешности стратегии, в основе которой лежит маневр, крайне необходимо превосходство в силе.

Самый примечательный вывод трактата «О войне» состоит в констатации важности двух моментов: подавляющей силы (overwhelming force) и готовности применить силу — сочетания физических и моральных факторов. В начале XIX века, когда писал Клаузевиц, эта, казалось бы, простая мысль не была очевидна. Войны в XVIII веке велись в общем и целом с разумной осторожностью, чтобы сберечь профессиональные военные кадры. Существовала тенденция избегать сражения. Предпочтение отдавалось не наступательным прорывам, а оборонительным осадам. На зимний период кампании приостанавливались, и нередки были стратегические отступления,— Клаузевиц отзывался об этих войнах как о «половинчатых». С точки зрения Клаузевица, «единственное действие на войне» — это сражение; это тот решающий момент, который он сравнивал с расплатой наличными в торговых рядах. Мобилизация и применение сил — наиболее важные факторы, предопределяющие исход войны.

Применение физического насилия во всем его объеме никоим образом не исключает содействия разума; поэтому тот, кто этим насилием пользуется, ничем не стесняясь и не щадя крови, приобретает огромный перевес над противником, который этого не делает. Таким образом, один предписывает закон другому; оба противника до последней крайности напрягают усилия, и нет других пределов этому напряжению, кроме тех, которые ставятся внутренними противодействующими силами^.

Наполеоновской модели, при которой мобилизации подлежали все граждане, суждено было повториться только с началом Первой мировой войны. Впрочем, благодаря нескольким событиям в течение XIX века, клаузевицевская версия нововременной войны стала ближе к действительности. Одним из этих событий был заметный прогресс промышленных технологий, которые стали применяться в военной сфере. Особенно важным было развитие железных дорог и телеграфа, благодаря чему мобилизация армий могла происходить в гораздо больших масштабах и темпах; с большим успехом эти приемы использовались на Франко-прусской войне, финалом которой стало объединение Германии в 1871 году. Массовый выпуск огнестрельного, особенно стрелкового, оружия был впервые начат в США, поэтому Гражданскую войну в Америке часто называют первой индустриализированной войной. Развитие военных технологий стало одной из причин распространения активности государства на промышленную сферу. Гонка военно-морских вооружений как в Германии, так и в Великобритании конца XIX века являлась признаком возникновения того феномена, который в дальнейшем был описан как военно-промышленный комплекс.

Вторым событием был рост важности альянсов. Коль скоро на войне значение имела подавляющая сила, значит прирост силы можно было обеспечить при помощи альянсов. В конце XIX века альянсы начали приобретать четкую конфигурацию, это было важной причиной того, почему все крупные державы оказались втянуты в Первую мировую войну.

Третьим весомым событием стала кодификация законов войны, начало которой было положено в середине XIX века Парижской декларацией (1856 год), регулировавшей морскую торговлю в военное время. Во время Гражданской войны в США к делу привлекли известного немецкого юриста, составившего так называемый Кодекс Либера, в котором были изложены правила и базовые принципы сухопутной войны, а повстанцы приравнивались по своему статусу к международному противнику. Женевская конвенция 1864 года (вдохновленная Анри Дюна-ном, основателем Международного Красного Кре-

старые войны

ста), Петербургская декларация 1868 года, Гаагские конференции 1899 и 1907 годов и Лондонская конференция 1908 года — все они внесли свой вклад в расширение корпуса международного права, касающегося ведения войны. Было не только сформулировано представление о «военной необходимости» и определены виды оружия и тактические приемы, не сообразующиеся с этим представлением, но и освещены вопросы обращения с пленными, больными и ранеными и нонкомбатанта-ми. Хотя эти правила не всегда соблюдались, тем не менее они внесли существенный вклад в оформление того, что собой представляют законные военные действия, и обрисовали те пределы, внутри которых могла применяться неограниченная сила (unsparing force). В некотором смысле они были попыткой консервации понятия войны как рационального инструмента государственной политики в условиях, когда сама логика войны и стремление войны к крайностям вкупе с растущим технологическим потенциалом приводили к постоянному увеличению разрушительного эффекта!7.

Подводя итог, можно сказать, что нововременная война, как она сложилась в XIX веке, подразумевала войну между государствами, с постоянно растущей ролью масштабов и мобильности и обострением необходимости в «рациональной» организации и «научной» доктрине, благодаря которым можно было бы управлять этими крупными скоплениями сил.

Тотальные войны XX столетия

В работе Клаузевица всегда чувствовалась напряженность между его настойчивым утверждением рассудка и тем акцентом, который он делал на воле и эмоциях. Центральные персонажи трактата «О войне» — гении и герои войны; ткань книги пронизана такими чувствами, как патриотизм, честь и храбрость. Не менее значимы, однако, и его рассуждения об инструментальном характере войны, о важности оценки масштабов и необходимости аналитической концептуализации войны. В действительности напряжение между рассудком и эмоциями, искусством и наукой, войной на истощение и маневренной войной, обороной и наступлением, инструментализмом и стремлением к крайностям образует ключевой элемент мысли в традиции

Клаузевица. В XX веке это напряжение, можно сказать, достигло предела прочности.

Во-первых, войны первой половины XX века — это тотальные войны, включавшие широчайшую мобилизацию сил всей нации как для того, чтобы сражаться, так и для того, чтобы оказывать поддержку сражающимся, производя оружие и предметы первой необходимости. Клаузевиц едва ли мог представить себе это грандиозное сочетание массового производства, массовой политики и массовых коммуникаций, подчиненных цели массового уничтожения. Как бы то ни было, в XX веке война невероятно приблизилась к клаузевицевскому понятию абсолютной войны: кульминацией этого стало изобретение ядерного оружия, которое (теоретически) могло безо всякого «трения» привести к тотальному уничтожению. Но в то же время в тотальных войнах XX века проступили некоторые характерные черты новых войн. В тотальной войне публичная сфера стремится охватить собой все общество в целом, таким образом упраздняя само различие между публичным и частным. Соответственно, начинает стираться и различение между военными и гражданскими, между комбатантами и нонкомбатантами. Во время Первой мировой войны экономические объекты рассматривались в качестве законных военных целей. В результате истребления евреев в ходе Второй мировой войны в юридический язык вошел термин «геноцид»!®. Неизбирательные бомбежки, которым союзники подвергали гражданское население, оправдывались «военной необходимостью». Эти действия, приведшие к опустошениям, масштаб которых был соразмерен масштабу геноцида (пусть даже он и не был равен масштабу истребления, осуществленного нацистами), объяснялись тем, что таким образом можно будет сломить боевой дух врага.