Трени-ян (с иллюстрациями) (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич - Страница 116

Потом пошёл искать подходящую икону. Знаю только изображение Богородицы и Николая-угодника. Хотя со вторым, я, честно говоря, не скажу, что уверен на сто процентов, что точно определю. Надписи на иконах старые, ели читаются и ещё на «прошлом» языке. Короче, мудрить не стал, нашёл икону женщины с младенцем на руках и поставил маме свечку там. Постоял, вспомнил маму, про себя пожелал ей всего-всего-всего. И чтобы за меня сильно не печалилась. У сына всё нормально. Ну, почти, нормально… Мысленно сформулировал желание, что бы всё, что я сейчас подумал, мама услышала. Чтобы я приснился ей во сне. Потом сходил за свечкой для папы. У него сегодня день рождения нет, но так, на всякий случай. Вдруг, в Кирин в конец ошизеют и решат посадить меня под замок? Да и даже если такого не случится, приду, поставлю отцу свечку ещё раз, мне приятно. Постояв перед двумя одинокими свечами, решил свечки поставить всем, кому бы мне хотелось их поставить: бабушкам, дедам, тем, правда, уже «за упокой», друзьям по школе, по институту, подругам…

Вот, стою перед иконой, заставленной кучей горящих свечей, с удовольствием смотрю на мерцающие огоньки. В соборе сразу как-то стало светлее и праздничней. Слышу сзади шаги. Оборачиваюсь. Подходит батюшка и, глядя на икону, крестится. Я тоже крещусь, повторяя его движения.

— Во имя отца, сына и святого духа, — солидным голосом произносит Амвросий и добавляет, — Аминь!

— Аминь, — поддерживаю его я, надеясь, что делаю правильно. Я ведь ничего не знаю, как нужно тут что-то делать!

— Что это за деньги на входе в собор, дочь моя? — обращается ко мне батюшка.

— За свечи, — говорю я.

— Ты заплатила за свечи? — удивляется Амвросий.

— Да, — отвечаю я.

— Где ты видела, что за свечи в храме платят деньги? — опять удивляется мой собеседник.

— Ну… — неопределённо отвечаю я.

Точно помню, что бабушка платила за свечки! Может, раз тут другой мир, то тут не надо платить? Я — лопухнулся? Что делать? А! Я же девочка! Мне можно ошибаться.

— Простите, батюшка, я не знала, — каюсь я, — я плохо разбираюсь в том, как тут нужно всё делать. Я не хотела сделать ошибку. Извините.

— Ты крещёная, дочь моя? — спрашивает батюшка, посмотрев, как я кланяюсь.

— Да, — твёрдо говорю я.

Не знаю, как там ЮнМи, но меня крестили точно. У бабушки лежит мой крестик. Крестят то-душу, а не тело. Значит — крещёный!

— Ты редко бываешь в церкви? — продолжает разговор батюшка.

— Да, — подтверждая, киваю я, и объясняю причину, — я болела.

Амвросий кивает, показывая, что понял.

— Ты поставила много свечей, — помолчав, говорит он.

Я услышал в его словах вопрос.

— Это свечи за здравие всем близким людям, которых я знаю, — поясняю я.

— Похоже, ты хороший человек, раз у тебя так много близких, — говорит священник.

Я пожимаю плечами.

— Возможно, многие из тех, кого я считаю близкими, думают иначе. Но мне хочется, чтобы у них было всё хорошо.

Батюшка одобрительно кивает. Несколько секунд мы с ним сморим на свечи.

— А могу я у вас спросить? — обращаюсь я к нему с вопросом.

— Спрашивай, — разрешает он.

— А что значит — быть хорошим человеком?

— Ответ на твой вопрос ты найдёшь в святом писании, дочь моя.

Ну, блин! Я думал, что ты мне сейчас в двух словах всё скажешь, а ты мне предлагаешь — писание читать!

— Мне кажется, ты огорчена? — интересуется отец Амвросий, с интересом смотря на меня.

— В писании слишком много слов, — объясняю я своё недовольство его ответом, — не уверена, что я пойму их всех.

Священник неодобрительно качает головой.

— Бывает, что к богу, люди идут всю свою жизнь, — сообщает он, обещая мне увлекательное времяпровождение.

— Но я не могу столько ждать! — возмущаюсь я, — Пока я буду идти по этому пути, я могу помочь сотням людей! Я могу помогать уже прямо сейчас, но не знаю — как?

— Помогать людям, это хорошее желание, — говорит священник, внимательно смотря на меня, — но делать это нужно с чистыми помыслами. Чисты ли твои помыслы, дочь моя?

— Наверное, нет, — подумав, говорю я, — я хочу, чтобы моя душа… стала лучше. Только я не знаю, как это сделать. Я слышала, что если помогать людям, то можно этого добиться. Но я в этом не уверенна и не знаю, что именно нужно делать. Говорят, что лучше всего помогать маленьким детям, потому, что они самые беззащитные. Я была в детском доме. От детей пахнет какашками и они орут. Я не хочу им помогать!

Батюшка, подняв брови, удивлённо смотрит на меня. Чё-то меня понесло куда-то… Пристал к пожилому человеку со своими проблемами… Впрочем, кто как не он должен помочь?

— А как ты собираешься возвысить свою бессмертную душу? — спрашивает меня духовный пастырь, — Я слышал, как ты говорила, что не знаешь. Но у тебя же должны быть какие-то представления как ты собиралась это делать?

— Я буду зарабатывать большие деньги, — обещаю я, — буду их тратить на благотворительность. Так все делают.

Батюшка кивает.

— Раз все так делают, почему ты тогда задаёшь вопрос? Поступай, как все.

— Мне кажется, что что-то тут не так, — обдумав его предложение, говорю я, — Я чувствую, что нужно что-то ещё. Поэтому, я и ищу информацию.

— Вижу, что ты озарена божьей благодатью, — кивая, с довольным видом кивает батюшка, — раз ищешь ответ на такой вопрос и сердцем чувствуешь, что стоишь на ложном пути. Подумай, дочь моя, сколько ты можешь съесть за раз? Самой дорогой и прекрасной пищи, но только за один раз? Наверное, не больше, чем вместит твой желудок?

Я киваю, соглашаясь. Правда есть ещё римляне, с их пёрышками. Но это уже извращения, а не вкушение яств.

— На скольких кроватях ты можешь одновременно спать, — продолжает развивать свою мысль батюшка, — на скольких машинах ты можешь одновременно ехать. На скольких самолётах ты можешь одновременно лететь. Наверное, в каждом этом случае достаточно одного транспортного средства или, одного предмета мебели…

Я киваю, показывая, что согласен с его словами.

— К чему я это говорю? — спрашивает у меня Амвросий и тут же сам и отвечает, — Когда люди говорят, что зарабатывают большие деньги, это значит, что у них есть всё необходимое. Кровать, машина, дом. Да, можно менять эти вещи, стремясь, чтобы они были самые-самые. Обычно, с возрастом такое желание проходит и у человека образуется то, что нужно ему для жизни и то, которое ему уже — лишние. Второе оно есть, но, одновременно его как бы нет. Нет, потому, что не нужно для повседневной жизни. И вот, люди стараются купить себе на лишнее, прощение. Они жертвуют, это их лишнее. Да, в мире много нуждающихся и помогать им, это дело богоугодное. Но люди при этом почему-то забывают, что слово «жертвовать» имеет смысл — терять, отрывать, лишаться. В чём заключается твоя жертвенность, если ты отдаёшь то, что тебе не нужно? Только в том, что ты немного поборол свою жадность?

Батюшка смотрит на меня, сделав паузу и видимо, предлагает осмыслить его слова. Ну да. Если у тебя это лишнее, и ты это отдаёшь, то получается, что ты ничего не жертвуешь. Это как со второй кроватью. Спать можно только на одной, сразу на двух спать не получится. Значит, получается, что второй кровати в твоей жизни — нет! Если её отдать, то ты отдал то, чего нет. Ничего не отдал, другими словами. Хи-итро!

Киваю батюшке, что понял и готов слушать дальше.

— Если ты хочешь возвышать свою бессмертную душу, данную тебе господом богом, — говорит он, — то ты должна быть готова к лишениям. Перевести деньги со счёта на счёт — просто, но это ничего не даст твоей душе. Хочешь помогать людям — жертвуй чем-то, что для тебя важно. Тем, что является частью твоей жизни. Временем, силой, сном, частью твоего ужина. Жертвуй чем-то реальным, что для тебя важно. Только тогда твои поступки будут отдаваться в твоей душе, и распускаться прекрасным цветком любви к ближнему своему.

Я задумываюсь над словами Амвросия. Что-то в них определённо есть. Конечно, отдавать всё, а потом бегать в одних лохмотьях, определённо, не стоит, но вот делится тем, что действительно важно и чувствительно лично для тебя… Это интересная концепция которую стоит поразмышлять…