27 приключений Хорта Джойс - Каменский Василий Васильевич - Страница 13

14. Разговор моторной лодки

— Далекая снежная вершина среди синих гор высовывалась, как голова лебедя из кустов… Помню…

— Держи правее — там, кажется, островок.

— Ну и что же?

— Тише — в лесу слышен смех.

— Это филин.

— Он не очень-то любит белые ночи.

— Летел бы на юг.

— Здесь гуще.

— Смотри — какой всплеск.

— Это охотится щука.

— Слева у самой сосновой горы озеро. Заметно по туману.

— Я был на той вершине — на голове лебединой…

— Мы могли бы чуть остановиться.

— У озера?

— Да.

— Нет, нет, едем дальше. Ночь призывает.

— Мотор упоительно работает.

— Дисциплинирован.

— Там костер.

— Рыбак.

— Один?

— Нет — с ним чайник и наверно топор.

— Перед глазами — река.

— В реке — рыбачьи проекты.

— В проектах — один процент сбытия.

— Ему довольно одного.

— Что он думает о нас?

— То же, что и о дыме своего костра.

— Мимо.

— Тем более мы в легком тумане.

— Он ближе к истине.

— Около и останется.

— Помню: на той голове лебединой мысль застыла о вечности, а сердце жалко билось…

— Сердце — пугливая, хрупкая птица, нежная птица в клетке грудной.

— Вечность — для разума.

— И, пожалуй, для глаз, если хорошее зрение.

— А сердце, бедное сердце, считает секунды.

— И бедное сердце побеждает богатый разум…

— Смешно.

— Но так.

— Жизнь, есть жизнь.

— Бессмысленно думать о переделке.

— Держи левее — к кустам.

— Мудрецы объясняли мир.

— Пробовали управлять.

— Ничего не вышло.

— Понятно: сколько мудрецов — столько напечатанных мировоззрений.

— Есть еще ненапечатанные.

— И будут еще.

— Софизм — курорт интеллекта.

— Смотри — что это?

— Не вижу.

— Вот — у водокрая, на берегу.

— Журавль.

— Пожалуй.

— Но курорты требуются только иногда, а потому софизм прекрасное, но временное явление.

— Подкачай масла.

— Есть.

— Туман сгущается.

— Это к рассвету.

— Джек Питч крепко засел в Нью-Йорке.

— Ради карьеры.

— Ниа любит Нью-Йорк.

— Разумеется, — там больше кино.

— Для первого дебюта Ниа выступила превосходно.

— Острое существо.

— Чертовски чувствует форму жеста.

— Ого.

— Через 3–4 месяца увидим Ниа на экране.

— Но я убежден, что роман мой использован слабо: слишком торопились.

— Конкуренция, как две палки о четырех концах.

— Дай спичку.

— Вот.

— Табак отсырел.

— Восток и щеки Чукки розовеют.

— Чукка спит с улыбкой.

— Вероятно, она убеждена, что не спит.

— Возьми вправо — к лугам, здесь в горах слишком гудит мотор.

— Псина Диана полаивает сквозь сон.

— Видит во сне утиный выводок.

— Не понимает, зачем надо ждать взрослых утят, когда сейчас проще взять.

— Нервничает.

— Вчера Чукка на берегу стала так ловко крякать по утиному, что Диана, выпрыгнула из лодки в воду и пошла искать.

— И все-таки, чертовка, нашла в болотце выводок.

— Через месяц, полтора поохотимся.

— Обязательно.

— Чукка великолепно научилась стрелять.

— Взглянул бы вчера на нее Джоэ-Абао, как она уложила в лёт вальдшнепа.

— Молодец.

— Держу пари, что великий вождь дурно относится к достижениям авиации.

— Еще бы.

— А интересно, где теперь Бидж с золотом Чукки? Разбогател каналья.

— Теперь, наверно, сам держит телохранителя.

— И пьет ром, мерзавец.

— Чукка говорила, что Биджу было известно, как по ночам у спящего солнца негры украдкой вытягивали особыми кишками ром.

— По этому случаю давай выпьем.

— Есть.

— И все же коньяк лучше.

— Тоньше.

— Ром — бас, коньяк — баритон.

— Баритон более приемлем.

— Еще?

— Давай.

— Жизнь коротка, а коньяку много.

— Оль райт.

— Обидно умирать, когда коньяк остается.

— Эх-х…

— Не говори…

— Старт уверял меня, что перед смертью он выпьет стакан холодного коньяку, закусит лимоном и закурит сигару.

— Мы заключили союз умереть именно так.

— Вот рука — я вступаю в этот союз.

— Значит, стакан коньяку, лимон и сигара должны быть всегда наготове?

— Всегда.

— Непременно.

— Ого. Где-то циликает кулик.

— Рано.

— Кто-нибудь согнал.

— Держи левее. Я думаю о Наоми…

— Пахнет дымом.

— За горой, наверное, костер.

— Рыбачье место.

— Тут дивно.

— Наоми сказала бы, что тут «симпатично».

— Пожалуй тут есть даже «симпатичные» медведи.

— Ого. Северные медведи — это не сумчатая Австралия.

— Да, видно по природе.

— Табак подсох.

— Север — мудрец, у севера белый высокий лоб.

— Дай спичку.

— Хорт, ты — настоящий сын севера. Я вижу.

— Я люблю свой север.

— Теперь я понимаю твой рост, твою Чукку и все остальное. Хорт, я завидую тебе.

— Рэй-Шуа, ты — настоящий сын юга.

— Я не люблю юг, чорт бы его взял.

— Полюбишь. Даю слово. Или ты не растение своей земли? Дело только за временем.

— Это так. Но мне противна моя откровенная австральность. Мое тропическое происхождение. Недаром здесь все принимают меня за неподдельную обезьяну, и руками щупают мою черную кожу. Я действительно обезьяна, чорт возьми. Посади меня на цепочку и води по деревням — мы недурно будем зарабатывать. Будет хлеб впереди.

— Хлеб будет и без представлений. А вот мне очень нравится, что ты — гениальная зверюга: хорошо пишешь романы и толково знаешь мотор. Только держи еще левее, — поближе к костру — там лучше.

— Рэй-Шуа в качестве какаду…

— Не ворчи. Рыбак встал и черпает чайником воду. Через ю минут он будет похлебывать чай и соображать о своих затеях.

— Не без удивления он выпучил глаза.

— Он еще не проснулся, как следует, и думает, что мы — сновидение.

— Любители ночных приключений.

— Дай спичку. Потухла. Засмотрелся.

— Рыбак, говоря по Наоми «симпатично» устроился.

— У рыбаков есть вкус. Я учусь.

— Ну, вот ползет, зевая, Диана.

— Давай лапу, доброе утро.

— Псина, целуй обезьяну. Так.

— Скоро солнце.

— Ого. Проснулись.

— Это — кулики-песочники.

— Туман густеет.

— Кричат гуси.

— Рыбы плавятся, разводят узоры, дразнят.

— Сейчас встанет Чукка — вместе с солнцем.

— Превосходный час!

— «Час, когда горный кенгуру стоит на скале, над обрывом и смотрит на горизонт восхода», так, кажется, читал в книгах твоих?

— Солнце — глаз земли. Кенгуру помнит об этом.

— Крякают утки — близко озеро.

— Птицы азартно заливаются. Здесь голоса их сочнее и крепче.

— Некоторые из них зимуют, несмотря на отчаянно-долгую зиму.

— Буду зимовать и я.

— Ххо. Посмотрим — сказал слепой, посмотрим.

— Это решено.

— Ну, ну.

— Нос у тебя приплюснут. А уши? Останешься без ушей.

— Уши? На кой они чорт? Что я — композитор что ли или капельмейстер?

— У нас бывает по Реомюру до 45–50 градусов.

— Пустяки, я обрасту мехом.

— Вот и солнце.

— Вот и Чукка. Доброе утро!

— Доброе утро, дочка моя.

— Доброе утро, счастливый путь, отец, Рэй-Шуа, дайте расцеловать вас.

— Жизнь продолжается, Чукка!

— Моторная лодка разговаривает.

— Надеюсь, вы помогаете?

— Стараемся.

— Ого. Еще как…

— Я видела во сне Наоми, бедная, она скучает, очень скучает.

— Чукка, с тобой здоровается Диана, дает лапу.

— Доброе утро, Диана. Богатый день пусть вкусную пищу тебе пошлет.

— После вчерашнего вальдшнепа Диана питает к тебе искреннее уважение.

— Я и сама горжусь успехами охоты, — это меня волнует, увлекает не менее вас.

— Браво, Чукка.

— Браво, дочка моя.

— Как дивно птицы солнце встречают. Туманы кругом, а берега изумрудные. В каком мире мы? В стране какой? Неустанные и куда несемся? Диана, нюхай душистое утро.