Я подарю тебе землю (ЛП) - Йоренс Чуфо - Страница 21

— Я тоже люблю вас, граф, и готова на все, чтобы встречать каждый новый рассвет рядом с вами. Но не забывайте, сколько всего поставлено на карту. Я никогда себя не прощу, если по моей вине вы потеряете графство, а возможно, и жизнь. Нас разделяет священная клятва, данная у алтаря другим, а противостояние между графствами будет иметь самые скверные последствия для наших подданных.

— Повторяю, сеньора, моя жизнь ничего не стоит, если в ней не будет вас.

После этих слов воцарилось долгое молчание. Потом вновь заговорила Альмодис:

— Мне было бы довольно видеться с вами время от времени, — произнесла она. — Встречаться в каком-нибудь тихом месте, под предлогом охоты или турнира. Любой ваш вассал предоставит нам кров в своем замке.

Рамон Беренгер смутился.

— Быть может, вам этого и довольно, но мне — нет. Я граф Барселонский. Никто, черт подери, не смеет решать за меня! Я разрушу любые преграды на пути к счастью, если наградой будете вы. Я знаю, что сам Бог свел нас вместе, и теперь ни за что на свете я не расстанусь с вами.

— Мне больно это слышать, сеньор. Все так сложно, я чувствую себя зверем в западне. Я замужем, у меня есть дети, церковь освятила мой брак. На нас ополчится вся Тулуза. Наша жизнь превратится в ад.

— Сеньора, одно ваше слово — и я сверну горы, смету все преграды. Я уеду, но очень скоро вы услышите обо мне. Я отрину свою супругу, украду вас и увезу с собой в Барселону, наперекор всем злым языкам, и когда вы окажетесь там, никто не посмеет косо взглянуть на вас, даже коснуться края вашего платья.

Вопреки своему желанию мчаться быстрее ветра, Рамон Беренгер по настоянию своего сенешаля Гуалберта Амата задержался в Перпиньяне, поскольку воины после трудного дневного перехода утомились и роптали. Местный граф Бертран де Сен-Реми приходился родственником Барселонскому дому и хотя он дорожил расположением графини Эрмезинды, учитывая близость их владений, но по договору о разделе сфер влияния находился в подчинении графа Барселонского.

Графа и его свиту приняли в замке Перпиньян с подобающими почестями. Отдав хозяевам долг уважения и уделив им необходимое внимание, граф Барселонский удалился в отведенные ему покои, не тратя больше времени на пустые любезности, потому что ему не терпелось остаться одному и поразмыслить.

Время еле тянулось, вязкое и тягучее, словно лампадное масло. Граф стоял у окна, наблюдая за движением жемчужной луны — преданной спутницы всех влюбленных. Он смотрел, как она медленно скрывается за зубцами крепостной стены, и думал о том, что в далекой Тулузе Альмодис в эту минуту тоже любуется этой картиной. Перед самым рассветом он лег в постель, отчаянно сражаясь с бессонницей и строя планы на будущее, и твердо решил, что с этой самой минуты больше не позволит ни собственной бабке, ни кому-либо еще вмешиваться в его жизнь.

А в его голове, сменяя друг друга, проплывали воспоминания.

В прошлом году он подписал два мирных договора, имеющих огромное значение для судьбы графства и для его личного будущего. Бесконечные стычки с сеньором Пенедеса, графом Миром Герибертом, вынудили обоих искать пути к соглашению. В итоге каждый умерил свои претензии, и в конце концов был заключен мир, что дало Рамону возможность направить энергию на развитие графства и укрепление города, в то время как спесивый Мир Гериберт, завладев наследством своего брата Санса, пристроил к замку две новые башни.

Причины этих конфликтов тянулись из далекого прошлого, многие достались Рамону в наследство от отца, Беренгера Рамона Горбуна, которого он никогда не видел. После смерти отца они с бабушкой, графиней Эрмезиндой, столкнулись с молодым и воинственным графом Пенедесом. Причин противостояния было несколько. Одни имели политический характер, поскольку сосед имел наглость объявить себя принцем Олердолы, пренебрегая графской властью; в основе других лежало упрямство бабушки, которая после смерти своего супруга Рамона Борреля не желала отказаться от потесты [15]. Разумеется, она так держалась за власть, желая защитить права Рамона и его братьев; разумеется, в иные времена подобные вопросы решались бы иначе, но в XI веке их было не принято решать иначе как вооруженными столкновениями между воинственными феодалами.

Превратности судьбы — а их было в его жизни немало — порой заставляли Рамона чувствовать себя значительно старше. Он был еще подростком, когда бабушка, Эрмезинда Каркассонская, устроила его брак с Изабеллой Барселонской, родившей ему троих детей, но пережил ее лишь один, Педро Рамон. К жене он со временем даже привязался, однако сын, чей нрав уже в детстве отличался буйством и жестокостью, его только раздражал. Овдовев, он искренне оплакивал супругу.

Конечно, он не любил ее, но она была ему доброй и верной подругой, делившей все невзгоды и опасности, рискуя порой даже собственной жизнью. Например, в ту ночь, когда графский замок осадили мятежники под предводительством виконта Эудальда II и епископа Гилаберта, родственников графа Пенедеса, она оставалась рядом с ним, пока мятеж не был подавлен благодаря вмешательству горожан, вставших на сторону графа. Правда, чтобы восстановить мир в Барселоне, пришлось выплатить немалые отступные, но дело того стоило.

После смерти Изабеллы два года тому назад бабушка вновь решила его женить — очевидно, чтобы держать Рамона под контролем. В жены ему она выбрала одну из своих доверенных дам, Бланку де Ампурьяс, примерно на год старше графа. Он точно помнил дату второго венчания: 16 марта 1051 года. Бракосочетание состоялось в монастыре Сен-Кугат, одном из самых любимых мест Эрмезинды. Но это случилось еще до того, как Провидение послало ему этого ангела, от которого он ни за что на свете не согласился бы отказаться.

Собственно говоря, план был уже полностью готов, и Рамон начал приводить его в исполнение. Жильбер д'Эструк уже выполнял его приказ, а граф, с нетерпением считая дни до возвращения доверенного человека, оставался в Жироне — ему предстояло найти какой-нибудь благовидный предлог для ссоры с педантичной старой графиней. Ну что ж, вернувшись в Барселону, он тут же приступит к исполнению плана.

14    

Барселона, май 1052 года

Приняв все меры к тому, чтобы сохранить новообретенное состояние, Марти отправился на невольничий рынок в компании своего друга-еврея, который мог дать дельный совет, как вложить полученные деньги.

Они покинули город через ворота Кастельнау и направились в долину Бокерия, миновав деревянный мост через широкое русло. Весной с гор сбегали потоки воды и попадали в Кагалель, от которого в летние месяцы исходила невыносимая вонь. Именно здесь, на берегу реки Эбро, у подножия горы Монжуик, располагался рынок, где покупали и продавали рабов, доставляемых сюда со всех концов Марки. Именно сюда с незапамятных времен корабли привозили товары, живую человеческую плоть, которую закупали во всех портах Средиземноморья, от Константинополя до Геркулесовых Столбов.

Любопытство Марти не знало границ, и еврей, довольный его интересом, охотно отвечал на любые вопросы.

— Видите ли, друг мой, дело в том, что не бывает достойных или недостойных занятий, таковыми их делают люди, ведущие дела достойно или недостойно. Если у вас есть глаза и достаточно терпения, то вы сможете заметить, что существует два способа ведения дел: тот, что требует постоянного присутствия владельца, и другой, когда владельцу достаточно приглядывать за делами лишь от случая к случаю, но зато приходится постоянно разъезжать.

— Скажите, Барух, а почему евреи, дающие столь мудрые советы, сами не занимаются этими делами?

— Ответ очень прост: потому что нам этого не позволяет закон. Мой народ имеет право лишь на определенные занятия. К сожалению, человеческая зависть — дочь тупости, лени и бездарной злобы — готова утопить нас в ложке воды, именно она загоняет нас в стены Каля. А представьте себе, что произойдет, если мы начнем отбивать хлеб у христиан. Нет, друг мой, жизнь — слишком ценная вещь, чтобы рисковать ею ради богатства. Так что мой народ благоразумно ограничивается теми разрешенными занятиями и при этом платят немалые налоги.