Я подарю тебе землю (ЛП) - Йоренс Чуфо - Страница 73

— Пока ещё сам не знаю. Но думаю, вам будет лучше подождать другого каравана или добираться короткими переходами.

— Благодарю, я непременно последую вашему совету.

На прощание Марти крепко обнял Рожана, еще раз поблагодарив его за всё, забрал своего верблюда и отправился на поиски Рашида аль-Малика, живущего в деревушке неподалеку от того места, где ему пришлось покинуть караван, изрядно поредевший после тягот пути, пустынного зноя, болезней, лихорадки и нападения грабителей. Прежде чем снова отправиться в путь, он по совету Марвана обменял верблюда на хорошую лошадь у торговца, который собирался возвращаться обратно той же дорогой, что и Марти.

Тропа оказалась узкой и скользкой. Помня прощальный совет француза, Марти старался ступать как можно осторожнее: не хватало еще, чтобы в конце пути с ним произошло несчастье. Внезапно сгустившаяся тьма застигла его буквально в нескольких шагах от цели. Далекий собачий лай помог отыскать в темноте деревню — если так можно назвать кучку грязных лачуг.

59    

Теперь в Лайе трудно было узнать прежнюю цветущую девушку. За несколько месяцев, что миновали с тех пор, как она утратила невинность, в ее серых глазах поселилась печаль, прежний блеск погас. Вся ее жизнь превратилась в непрерывное ожидание насилия, которое повторялось почти каждую ночь. Дни же она проводила в глубокой тоске под надзором неусыпной гарпии. Опекун настаивал, чтобы она выходила на прогулку, ему вовсе не хотелось, чтобы она чахла и дурнела из-за жестокого обращения или по другой причине. Она по-прежнему посещала богослужения, беседовала с дамами, приходящими в гости, сопровождала отчима на скучные собрания и приемы. Если кто-то отпускал замечания, что Лайя как будто побледнела и вообще неважно выглядит, Бернат отвечал:

— Вы же знаете этих девиц: у них случаются периоды тоски.

То же самое сказал и лекарь-еврей, снова вызванный к Лайе. Он не стал вдаваться в подробности, лишь прописал ей железо и укрепляющие настойки.

Бернату не удалось обмануть только Аделаиду, старая кормилица Лайи, которую девушка по-прежнему иногда навещала.

— Девочка совсем исхудала от любви, — говорила она Эдельмунде.

Дуэнья, всегда сопровождавшая Лайю во время этих визитов, в таких случаях отвечала:

— Эти юные барышни такие сумасбродки! А по мне, она бы выглядела намного лучше, если бы ела как следует. Ее отец просто в отчаянии, ведь он так ее любит!

Так продолжалось до того рокового дня.

Эдельмунда — дуэнья, которой Монкузи поручил надзирать за Лайей — стояла перед хозяином, дрожа. Да и неудивительно, ведь она собиралась сообщить неприятные новости, а уж она-то хорошо знала взрывной темперамент хозяина, которому никто не смел перечить. Прошло уже пять месяцев после той ужасной ночи, и все это время, следуя строгому наказу хозяина, она каждый день сопровождала девушку в камеру, где томилась рабыня. Бернат приказал подлечить Аишу и привести в божеский вид, в очередной раз давая понять Лайе, что судьба рабыни зависит от ее покорности и готовности делить с ним ложе.

И девушка вынуждена была покоряться, понимая, что от ее поведения зависит жизнь Аиши. Бедная Лайя не знала, надолго ли у нее хватит терпения выдерживать свой позор. Рабыня ничего не знала об этом, потому что в первый раз, когда насилие свершилось прямо в ее камере, потеряла сознание, а Лайя не стала ни о чем рассказывать. Каждый день, видя бледное осунувшееся лицо и темные круги под огромными серыми глазами молодой хозяйки, Аиша объясняла это тем, что Лайя страдает из-за разлуки с Марти и из-за того, что отчим обнаружил их тайную переписку.

Жизнь Лайи превратилась в ад. Каждый раз, когда отчим появлялся в ее комнате, ее бросало в дрожь, а в те минуты, когда он осквернял ее тело, она старалась мысленно уноситься как можно дальше, мечтая о тех временах, когда в ее жизни не будет этого похотливого сатира и не придется слушать его стоны. Пока старик насиловал ее неподвижное тело, она с тоской думала о том, что любовь Марти для нее навсегда потеряна и теперь единственный выход — уйти в монастырь и доживать там свой век, скрыв позор за стенами святой обители. Единственной ниточкой, которая еще удерживала ее в этом мире, была Аиша, Лайя надеялась ее спасти.

Бернат Монкузи, оторвавшись от документов, сердито посмотрел на Эдельмунду.

— Чего тебе надо? — хмуро бросил он. — Зачем ты отрываешь меня от дел?

Дуэнья смущённо переминалась с ноги на ногу, комкая в руках платок.

— Говори, женщина!

— Видите ли, сеньор, — начала она. — Случилось нечто такое, что, может иметь для вас весьма неприятные последствия.

— Что именно? И по чьей вине?

Несчастная женщина задрожала от страха.

— Я не виновата... — пробормотала она. — Так уж случилось...

— Да что случилось-то, идиотка? Говори сейчас же!

— В таком случае, хозяин... — глубоко вздохнув, женщина потупилась и сказала: — Боюсь, что Лайя в интересном положении. К осени она разрешится.

Казначей побагровел. Его лицо с нахмуренными бровями выглядело устрашающим.

— Хочешь сказать, что она ждёт ребёнка?!

Эдельмунда виновато кивнула, не смея поднять взгляд.

— Несомненно, — произнесла она наконец. — Поверьте, я знаю все признаки.

— И ты ещё утверждаешь, что ни в чем не виновата!

— Сеньор, я приняла все меры, но иногда случаются неожиданности...

— Да что толку в этих твоих мерах? — заорал советник. — За что я тебе плачу?

— Сеньор, уверяю вас, впервые на моей памяти столь верное средство, как смоченный в уксусе кусок ткани, введённый в женское лоно, не сработало.

Повисла долгая тишина. Бернат Монкузи прекрасно осознавал, что может произойти, если правда вылезет наружу, а Эдельмунде хотелось любыми средствами устранить это неудобство, понимая, что если не найдет выхода, ей в лучшем случае грозит очутиться на улице.

— Сеньор, я знаю, как избавить ее от беременности.

— Дура! Если другие твои средства столь же бесполезны, какой от них прок?! Пошла вон, с глаз долой! Я тебя позову, когда решу, что теперь делать. И чтобы никому ни словечка не смела пикнуть! Если ослушаешься — до утра не доживёшь. Ясно тебе?

Женщина, радуясь, что так легко отделалась, молча кивнула и клятвенно заверила, что рта не раскроет.

— С этой минуты, — продолжал Бернат, — к рабыне никого не пускать. Никто, ни один человек не должен с ней видеться.

Несколько дней советник пребывал в мрачном расположении духа, размышляя, как выбраться из затруднительного положения.

На протяжении трёх долгих месяцев он насиловал Лайю, как только у него возникало желание. За это время его страсть заметно остыла. Во-первых, стоило получить желаемое, как вожделение тут же пошло на спад; во-вторых, холодность девушки выводила его из себя. Поначалу он думал, что со временем она привыкнет, в ней проснётся чувственность и она станет пылкой и страстной. Но этого так и не произошло: она лежала, холодная и безучастная, словно труп. В довершение всего, с каждым днём ее красота все больше увядала. Новость, которую сообщила Эдельмунда, стала последней каплей, заставившей его окончательно охладеть к своей игрушке. С другой стороны, на прошлой неделе по совету управляющего советник истратил внушительную сумму из совместного капитала с предприятием Марти Барбани, а ведь их сотрудничество со временем могло бы принести крупные барыши, и как раз подошел год выплат. Марти отсутствовал в Барселоне уже почти два года.

Советник отчаянно пытался придумать, как выйти из положения. Допустим, Марти получит возможность стать гражданином Барселоны и руку Лайи, а та — законного отца для ребёнка. Бернат не желал даже думать о том, чтобы избавиться от беременности, ведь это величайший грех, которому нет прощения, в отличие от обычных мужских слабостей, которые Господь, напротив, охотно прощает. Сам же он получит возможность влиять на честолюбивого юнца. Нужно только спрятать подальше рабыню, скажем, отправить ее в поместье близ Сальента. Так он сможет обеспечить молчание падчерицы, а рабыня, если в ней возникнет надобность, всегда будет под рукой. И самое главное: никто в доме не должен узнать о состоянии Лайи, а потому он тоже отправит ее в Сальент вместе с Эдельмундой. Когда Лайя родит и ее фигура приобретёт прежний вид, он позволит ей увидеться с Аишей — разумеется, под присмотром Эдельмунды — дав понять, что судьба рабыни зависит от молчания Лайи. Все эти мысли долго крутились в его голове, прежде чем обрели форму.