Я подарю тебе землю (ЛП) - Йоренс Чуфо - Страница 79

— Ах, вот оно что! Вы намерены вышвырнуть меня из дома и сослать в Каркассон? Вы угрожаете мне, сеньора? В таком случае, скажите на милость, кто станет наследником Барселоны и Жироны? Ваши близнецы? Или, точнее сказать, один из них, ваш любимчик... Разумеется, Рамон, ясное дело... Вы намерены попрать мои права, чтобы посадить на графский трон одного из ваших бастардов.

— Я не позволю вам говорить в таком тоне о братьях!

— Чего это вы мне не позволите, сеньора? Какое ещё слово я должен употребить в этой ситуации, учитывая вашу блудную жизнь? Насколько я знаю, дети, рождённые шлюхой вне брака, называются бастардами, и больше никак. Так что это не я их так назвал. Заметьте, я уважаю благородную кровь моего отца, и лишь из почтения к нему не назвал их ублюдками.

— Убирайтесь с моих глаз, или я прикажу страже вышвырнуть вас вон!

Учитывая взрывной темперамент первенца Рамона, скандалы во дворце не стихали ни на минуту. Отлучение, висящее над графской четой, не оставляло ей даже надежды на желанную свадьбу. Ко всему этому добавлялась еще и открытая враждебность бабки Рамона Беренгера, грозной Эрмезинды Каркассонской. Придворные молча наблюдали за бурей, стараясь не вмешиваться и не выказывая открытого предпочтения ни той, ни другой стороне, поскольку никто не мог предугадать, кто одержит верх, и все боялись просчитаться. У графини Альмодис было лишь трое по-настоящему верных союзников: карлик Дельфин, придворная дама Лионор и ее духовник падре Льобет, считавший, что, если власть окажется в руках первенца, Барселону ждут тяжелые времена.

— С каждым днём над головой нашей сеньоры все сильнее сгущаются тучи. Боюсь, ей грозит беда.

Так однажды сказала Лионор, не находящая себе места от беспокойства. Дельфин в эту минуту сидел на ступеньке, выстругивая деревянную лошадку, которую собирался подарить маленьким графам.

— Не знаю, когда это случится, но рано или поздно в этих стенах произойдёт трагедия, — сказал он.

— Это предзнаменование или просто ваше мнение? — спросила Лионор.

— Когда-то это было лишь смутным предчувствием, но теперь оно превратилось в твёрдую уверенность.

— Госпожа знает?

— С той самой минуты, как маленькие графы появились на свет.

— Это ужасно!

— На самом деле все ещё хуже. Во дворце случится большое несчастье, но ещё худшая беда разразится над графством. Нас ждут долгие дни войны, пожаров и слез.

— Как вы можете быть в этом уверены?

— Это мой дар: видеть будущее. Госпожа в этом уже не раз убеждалась.

— Неужели беду не предотвратить?

— Никто не может ничего сделать. Чему суждено, того не миновать.

— А я не очень-то верю в предвидение.

— Почему же вы тогда столь свято верите пророчествам из Священного Писания? — ехидно поинтересовался карлик.

— Потому что так велит церковь.

Дельфин покачал коротенькими ножками, отряхнул с колен щепки и соскочил со ступеньки.

— Ну, что ж, — сказал карлик, — каждый сам выбирает, во что верить, но мои слова — такая же истина, как то, что я стою сейчас перед вами. Повторяю: наступают ужасные времена, но мы останемся вместе. Вот только служить будем другому хозяину.

— Сеньора знает об этом?

— Если бы я посмел скрыть от неё подобные вещи, я бы сейчас с вами не беседовал.

64    

Этим октябрьским утром падре Льобет отправился в соборную библиотеку, чтобы покопаться в древних манускриптах и пообщаться с братьями, которые работали не покладая рук, стремясь обогатить библиотеку Пиа-Альмонии новыми сокровищами. Здесь трудилась целая команда. Двое братьев разбирали наваленные ворохом козьи и овечьи кожи, определяя, какая на что пойдет. Один погружал кожи в раствор извести, чтобы удалить с них грязь, жир и остатки шерсти, второй вынимал вымоченные шкуры и, растянув их на твердой квадратной доске, тер и скоблил куском пемзы, чтобы размягчить.

Затем предстоял сложный процесс, после завершения которого кожи превращались в пергамент. Листы, где позднее будет написан священный текст, при помощи линейки и циркуля, размечались горизонтальными линиями, чтобы строчки были ровными, и маленькими точками по краям, чтобы расстояние между строками было одинаковым.

Затем их раскладывали на больших столах, дважды окунали в воду, после чего решали, станет ли тот или иной пергамент страницей книги или документом, и уже потом переписчики старательно выводили на пергаментах священные тексты, позже попадающие в руки корректоров, исправляющих ошибки, аккуратно соскабливая написанное или обесцвечивая чернила слабым раствором кислоты, чтобы поверх написать заново. После этого пергамент оказывался в руках красильщиков, она раскрашивали заглавные буквы и заставки красной или золотой краской. И, наконец, к работе приступал художник, который рисовал узорные рамки и украшал заглавные буквы замысловатыми арабесками.

Для этого использовали красный свинец и другие краски, синие и зеленые, растительные и минеральные. Для получения некоторых красок использовались даже толченые самоцветы, а кое-где рисунки покрывались тончайшим слоем сусального золота. После этого листы сшивались в книгу.

Эудальд Льобет как раз обсуждал с библиотекарем падре Винсентом особенности перевода Аристотеля, когда ему сообщили о приходе посетителя, дожидающегося в приемной. Падре Льобет, попрощавшись со своим братом во Христе, направился к выходу, раздумывая, кто мог явиться к нему без предварительной договоренности. Шагая по длинному коридору в сторону приемной, он еще издали заметил молодого человека, который внимательно разглядывал две картины, украшающие стены приемной.

В облике гостя ему почудилось что-то знакомое. Молодой человек стоял к нему боком. Он был хорошо одет: в темно-бордовый бархатный камзол до середины бедер, шерстяные чулки цвета старого золота, сапоги из кожи жеребенка, а на голове — миланский берет. Однако, падре Льобету ему подойти ближе и увидеть лицо посетителя, как сердце священника учащенно забилось. Этот нос и квадратный подбородок с аккуратно подстриженной бородкой вызвали в его памяти другие черты — далекие и при этом столь близкие. Падре Льобет чуть не потерял самообладание, что было почти немыслимым в таком месте, где царили мир и покой. Хриплым от волнения голосом он воскликнул, не веря своим глазам:

— Марти! Вы же Марти?

Молодой человек, услышав свое имя, резко повернулся и, швырнув берет на диван для посетителей, бросился объятия священника. Они крепко обнялись и долго стояли, не произнося не слова. Затем падре Льобет взял Марти за плечи и пристально посмотрел ему в лицо. Увиденное его поразило. Вместо прежнего юнца, покинувшего Барселону два года назад, на него смотрел живой портрет его друга-воина. В чертах появилась решительность, движения стали сдержаннее, а взгляд — загадочным.

— Когда вы вернулись?

— Мой корабль бросил якорь вчера вечером в порту Монжуик, — ответил Марти. — У меня накопилось множество вопросов, но за исключением желания поскорее увидеться с Лайей, я ни о чем так не мечтал, как о встрече с вами.

Взяв Марти под руку, священник отвел его в дальний угол, где они могли спокойно поговорить.

Они удобно устроились в уютных креслах по обе стороны двустворчатого окна, и приступили к столь важному разговору.

— Расскажите сначала, как прошло ваше путешествие?

— О, чтобы рассказать о нем, не хватит и нескольких вечеров, — ответил Марти спокойным тоном, так хорошо знакомым канонику. — Пожалуй, моих приключений хватит на целый том воспоминаний.

— Ну, в таком случае, когда-нибудь надо начать. Так почему не сегодня?

Марти пришлось потратить немало времени, рассказывая священнику о перипетиях своего путешествия. Падре Льобет то и дело прерывал его, заостряя внимание на той или иной детали. К концу рассказа священник составил более или менее полное представление о приключениях сына своего друга.

— Когда будет время, мы подробно обсудим греческий огонь, — сказал священник. — Я давно уже им интересуюсь. Любопытство заставляло меня, пользуясь положением архидьякона, просиживать в библиотеке бесконечные часы, изучая древние свитки и рукописи, в поисках состава этого чуда, но я смог лишь узнать, что рецепт утерян во тьме веков. Кстати, вам не приходило в голову предложить этот состав королю или другому правителю?