Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 129

«Разве могу я верить этому… червяку, —  думала она, пытаясь разжечь в себе остатки прежней злобы. — Как я могу поверить, что он сдержит своё обещание?»

Она поспешно шла по коридору, нервно комкая рукава, погружённая в свои мысли — до тех пор, пока дорогу ей не перегородила чья-то фигура.

Иннин быстро вскинула голову и похолодела, узнав Верховную Жрицу, чьё застывшее лицо в неровных отблесках тускло горевших под потолком светильников казалось каменной маской.

«Она всё поняла, — мелькнуло в голове испуганное. — Или нет?..»

— Запахни накидку, — медленно и презрительно проговорила Даран, тотчас избавив её от сомнений по этому поводу. — У тебя вся грудь наружу.

Иннин обожгло стыдом и яростью.

«Ну нет, я не позволю ей меня унизить», — подумала она, стараясь с как можно более безразличным видом поправить одежду.

— Приходила утешить осуждённого на казнь? — насмешливо спросила Даран, наблюдая за её телодвижениями.

— Да нет, я приходила исполнить собственные желания, — тем же тоном ответила Иннин. — Я уже однажды говорила вам, что сделаю это при первой подвернувшейся возможности.

— Что ж, возможность тебе представилась, — пожала плечами Верховная Жрица. — Увы, первая и последняя. Конкретно с этим человеком. Но, с другой стороны, мужчин много…

И она обвела взглядом стены, как бы намекая на то, что в распоряжении Иннин — весь дворец.

Кровь бросилась Иннин в лицо, но она сдержалась — её охладила мысль о том, что теперь, после всего случившегося и сказанного, надеяться на то, что Верховная Жрица поможет Хатори, бесполезно.

Не то чтобы Иннин до этого верила в её помощь, но это был призрачный, и всё-таки шанс.

Который теперь был потерян окончательно.

— Я люблю его, — вдруг сказала Иннин, неожиданно для самой себя.

— Он удовлетворил твои тайно взлелеянные желания, и ты его тут же полюбила? — продолжала издеваться Даран. — Немного же тебе было нужно.

—  Да что вам известно о любви, — проговорила Иннин, побледнев. — Вы никогда никого не любили, ни одного человека в мире. А если бы любили, то знали бы, что за одну минуту... — она запнулась, чувствуя странное смущение, но всё-таки продолжила: — за одну минуту настоящей любви, настоящей страсти, настоящей нежности можно отдать всю вашу чёртову власть, все ваши достижения и секреты! Вот что я знаю теперь! — выкрикнула она. — И я не желаю ни о чём, слышите, ни о чём! Я знаю, что такое любить и быть любимой, пусть хотя бы несколько мгновений, а вы этого не знаете, и не узнаете никогда. Мне не нужна ваша магия, не нужны ваши тщательно оберегаемые секреты, которые вы лелеете для той, которая будет вас достойна, мне не нужно ничего от вас! Я теперь сама знаю истину, и эта истина отличается от вашей, но ни один человек на земле не скажет, что она хуже. Сердце — лучший учитель, чем вы, и оно сказало мне правду!

Губы Даран чуть искривились, и Иннин хотела бы надеяться, что сумела сделать ей хоть немного больно, но с гораздо большей вероятностью это была всего лишь усмешка, искажённая полумраком.

— В тринадцать лет ты была умнее, — фыркнула Верховная Жрица, подтвердив худшие опасения девушки.

Иннин вздрогнула, понимая, что та имеет в виду: её же собственные слова про то, что никакие любовные отношения ей не нужны и никогда не будут нужны; обещание, данное перед тем, как навсегда покинуть дом матери ради мечты стать жрицей.

Но ведь ей было всего тринадцать, что она могла понимать…

— А я-то думала, что у тебя хватит силы сдержать своё слово, несмотря ни на что, — безжалостно била по больному Даран.

— Сила не в этом! Это обещание держало меня здесь шесть лет, — проговорила Иннин с трудом. — А всё потому, что я была слишком горда, чтобы признать свою глупость, чтобы начать жизнь сначала и по-другому — так, как хочется мне по-настоящему. Но теперь я смогу это сделать, невзирая на ваши унижения и презрение всех вокруг. И в этом и будет моя сила.

— Убежишь с ним? — равнодушно поинтересовалась Даран.

Иннин молчала.

— Иди, куда собиралась, что ты стоишь, — сказала, наконец, Верховная Жрица. — Я тебя не задерживаю.

Сглотнув, Иннин прошла мимо неё и бросилась прочь.

«А она ведь и слова не сказала мне про потерянную девственность, — мелькнуло у неё в голове чуть позже. — Которая якобы должна стать препятствием на пути овладения магическими способностями. Значит, это и в самом деле сказки, которыми меня кормили на протяжении всей жизни. Что ж… тем больше аргументов, чтобы оставить это место навсегда».

И она взялась было продумывать детали возможного побега, но совсем скоро её начали мучить сомнения.

«Даран предвидит, что я попытаюсь с ним сбежать, — вспомнила Иннин, остановившись. — Она может нам помешать…»

Так она блуждала по коридорам дворца, блуждала несколько часов кряду, не в силах ни на что решиться.

«Хатори просил меня не рисковать собой. А побег — это большой риск, — думала она и тут же опровергала собственные рассуждения: — Да неужели ему будет приятнее, если я после того, что было, лягу в постель с этим мерзавцем?!»

«Бежать», — в последний раз решилась она.

И обнаружила себя возле дверей, ведущих в кабинет Главного Астролога.

***

Вскоре после того, как Иннин ушла из его комнаты, Хайнэ поднялся на ноги и, найдя свою трость, выбрался в коридор.

Решение зрело в его голове уже давно, с самого утра, когда он услышал слова Хатори — сумасбродное, отчаянное, невозможное, на грани веры в чудо. Но другого варианта не было всё равно.

По дороге ему встретился Астанико.

— Я ведь предупреждал вас, господин Санья, — с холодной усмешкой напомнил он. — Но вы захотели поверить в собственные идеалистические мечтания.

Хайнэ не мог на него смотреть: к горлу подступала тошнота — не то чтобы из омерзения к нему, нет, из-за чего-то другого.

— Увы, не мне суждено было стать вашей первой победой на стезе пророка Милосердного, — пожал плечами Астанико.

«Он для меня просто больше не существует, — нашёл решение Хайнэ. — Его нет».

— Впрочем, я не утверждаю, что для вас всё потеряно в этом плане, — добавил Главный Астролог. — Вполне возможно, в дальнейшем вас ждут большой успех и большая слава… В любом случае, ваша жизнь, как жизнь будущего пророка, куда ценнее, чем жизнь вашего брата, и вы были совершенно правы, что позволили ему расплачиваться за ваши собственные грехи и вашу веру в благородство моей натуры.

Оставив его, Хайнэ заковылял вперёд.

В саду было темно и холодно; зажигались первые фонари.

Хайнэ хотел было отправиться в квартал манрёсю, но что-то остановило его на полдороге; не вполне отдавая себе отчёт в своих действиях, он свернул с дворцовой аллеи и углубился в темноту, в сад.

Он брёл по засыпанной снегом, твёрдой земле, пробираясь между кустами и деревьями наугад и даже не пытаясь отыскать дорогу сознательно.

Вдруг до него донёсся звон колокольчиков; он понял, что на правильном пути.

И в самом деле — через несколько минут он увидел то, что искал: восьмиугольную беседку, залитую светом многочисленных бумажных фонарей, развешанных по периметру потолка. Фонари были разноцветными — красными, синими, жёлтыми, зелёными, и отблески их, переплетаясь, ложились на доски деревянного настила причудливым узорным ковром…

Впрочем, нет — то были не отблески.

Хайнэ пригляделся и с изумлением понял, что все предметы в беседке отбрасывают разноцветные тени: низкий столик — тёмно-синюю, перила — ярко-красную, клетка с птицей, подвешенная к потолку — лимонно-жёлтую. У господина Маньюсарьи, сидевшего в центре беседки и кормившего с рук какое-то странное животное, тени не было вообще.

Хайнэ не удивился; всё увиденное только подтверждало его мысль и укрепляло его в единственной, полубезумной надежде.

Он бросился вперёд, превозмогая боль в ногах, и выбежал на аллею, ведущую к беседке. До неё оставалось шагов двадцать — Хайнэ был уверен, что преодолеет их за половину минуты, и поэтому бросил на этот рывок все силы, которые у него были.