Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 156

Тогда Верховная Жрица отвернулась.

— Хорошо, — сказала она. — Уходи. Живи счастливо со своим возлюбленным и роди ему ребёнка. Ты победила, а я проиграла. Этого ты добивалась?

Иннин поднялась на ноги, цепляясь за ножку шкафа и совсем не чувствуя себя победившей.

— Я не дам тебе разрешения на брак с Хатори Саньей, — продолжила Даран. — Это было бы уж слишком. В конце концов, тебе всё равно необходимо постоянно с кем-то или с чем-то бороться. Если не дать тебе такой возможности, ты обратишь это желание на своего мужа, ребёнка или, в конце концов, на самое себя. Так что будешь бороться с отношением общества, которое никогда не признает сожительство бывшей жрицы с собственным братом, пускай и неродным, чем-то нормальным, а их ребёнка — законным наследником семьи Санья. Будешь ненавидеть общество с его лицемерной моралью так, как ненавидишь сейчас меня. Прощай и будь счастлива.

Иннин тяжело дышала; грудь её часто вздымалась.

— Я порвала с Хатори, — наконец, объявила она глухим голосом. — Я не вернусь к нему и не стану с ним жить.

— Почему? — осведомилась Даран.

— Потому что я… не люблю его.

На лице Верховной Жрицы появилась какая-то кривая и в то же время горькая усмешка.

— Любишь, — сказала она.

Иннин вскинула голову.

— Вы же сами убеждали меня, что это не любовь! — закричала она. — Вы убеждали меня в том, что мне всего лишь хорошо с ним, потому что он ублажил меня в постели! Как вы смеете теперь говорить обратное?!

Она сама услышала в своём голосе нотки какой-то детской обиды, детского отчаяния, и от них ещё больше захотелось плакать.

— Ты не станешь независима от меня и моего мнения до тех пор, пока будешь столь отчаянно этого желать, — проговорила Даран, и губы её искривились. — За столько лет ты этого не поняла? Глупая девчонка.

Из её уст это прозвучало почти нежно, и Иннин вдруг испытала желание, за которое тут же возненавидела себя — кинуться к ней в объятия и рыдать у неё на груди.

— Я не вернусь к Хатори, — упрямо повторила она. — После того, что я ему наговорила… Нет, никогда. Да и он этого не хочет. После нашей ссоры он даже не попытался меня увидеть, поговорить со мной. Пусть будет так.

Из груди Даран вырвался длинный, тяжкий вздох.

— Ты уверена в своём решении? — наконец, спросила она. — Имей в виду, что если ты снова переменишь его, то я тебя больше не прощу. Никогда.

Иннин похолодела.

Что это означало?

— Я не стану убивать своего ребёнка, — быстро проговорила она. — Если вы хотите, чтобы я сделала это в обмен на возможность остаться жрицей, то нет…

Даран вернулась за свой стол и села в кресло, откинувшись на спинку.

— Никто больше пока что не знает о твоей беременности, так? — спросила она. — Даже Хатори?

Иннин кивнула.

— Я предлагаю тебе возможность родить ребёнка и остаться жрицей, — ровно сказала Даран. — Он будет расти вдали от тебя, не зная, кто его родители. Но он останется жив, и ты останешься той, кто есть, и кем хочешь быть. Такое предложение тебя устраивает?

— Я.. я не знаю, — нетвёрдо ответила Иннин после долгого молчания.

— Подумай.

Иннин вышла из кабинета, едва держась на ногах.

Следующие несколько дней она провела в постели, почти не притрагиваясь к еде, однако ко дню очередной церемонии, приуроченной к середине зимы, она заставила себя встать и отправиться в Храм.

В этот день в дворцовый сад были вновь допущены посетители и, увидев мелькнувшие вдалеке огненно-рыжие волосы, Иннин бросилась было прочь, но потом передумала и дождалась Хатори, пробиравшегося к ней сквозь толпу.

«Ну, по крайней мере, мой ребёнок будет красивым… — подумала Иннин, глядя на него и часто моргая. — Интересно, родители Хатори поступили со своим сыном так же, как я собираюсь поступить со своим?»

— Я пришёл попрощаться, — сказал Хатори, подойдя ближе.

Иннин только и смогла, что кивнуть.

Одет Хатори был странно: в довольно яркую и разноцветную, однако явно бедняцкую одежду — так одевались разве что артисты из простонародья.

— Я уезжаю, — добавил он. — Не знаю, вернусь ли когда-нибудь.

— А как же Хайнэ? — спросила Иннин.

— Он справится и без меня.

— И… куда ты собрался?

Хатори протянул ей открытку с морским пейзажем.

— Хочу увидеть вот это, — просто сказал он.

Иннин вспомнила, как он предлагал отправиться в путешествие втроём, вместе с Хайнэ.

Она пересилила себя и обняла его.

— Удачи, — прошептала она, закрыв глаза. — Исполни свои мечты.

— Я бы предпочёл исполнять чужие, — сказал Хатори, не двигаясь. — Но, видимо, это никому не нужно.

Он помахал Иннин рукой и ушёл, не оглядываясь.

Она долго глядела ему вслед, а потом нашла в Храме укромное место и, упав на колени, закрыла лицо руками.

«Почему? — неслось у неё в голове. — В какой момент всё пошло наперекосяк? Тогда, когда я впервые засомневалась в своём пути? Когда заявила, что мне не нужны любовные отношения? Когда позволила себе подумать о том, что нужны? Когда я легла с Хатори в постель? Когда я бросила его? Что я сделала не так? Всё? Дело только во мне или в том, что участь жрицы непомерно тяжела для женщины? Может быть, это было чудовищной ошибкой, кощунственным  преступлением — заставлять жрицу отказываться от семьи и от продолжения рода? Но возможно ли совмещать помыслы о высшем и интерес к земному, заботу о детях, любовь к мужчине? Или это просто я не подхожу для того, чтобы быть жрицей? Но тогда почему я не могу просто уйти и жить обычной жизнью в качестве матери семьи? Ну пожалуйста, скажи мне, скажи, скажи!.. Дай мне ответ о моём предназначении, и даже если ты скажешь, что я должна убить себя, то я это сделаю. Что угодно, но только не это — не быть наедине с собой, не нести ответственности за собственные ошибки… О, я понимаю, почему люди подчас бывают готовы поступиться своей драгоценной свободой и добровольно пойти в рабство к кому-либо или чему-либо другому. Ответь мне, и я больше никогда не попытаюсь поступить по собственному усмотрению, я смирю свою гордость и свою дерзость, только скажи!..»

Но Великая Богиня молчала, да и вряд ли она могла захотеть говорить с клятвопреступницей, нарушившей свои обеты.

Утром следующего дня Иннин принесли письмо от Хайнэ, в котором брат просил её приехать.

Поколебавшись, Иннин всё-таки села в экипаж. Она не простила брату слов, которые тот сгоряча сказал ей в последнюю встречу, и решила держаться с ним холодно и отчуждённо.

— Что ты хотел? — спросила она, заходя в комнату.

Хайнэ сидел, съёжившись, в своём кресле.

— Спросить, — пробормотал он, опустив взгляд. — Тебе знакомо имя Ранко Саньи?

Иннин вздрогнула.

— Ну, раз он Санья, то, вероятно, один из наших родственников, — пожала плечами она, ничем не выдавая своих чувств.

— Иннин, я думаю… что он наш отец.

Иннин посмотрела на него расширенными глазами.

— Отец? — переспросила она. — Хайнэ, ты спятил? Что это за бред? У нас есть отец, и зовут его Райко, а не Ранко, ты что, забыл? Или перепутал букву?

Но Хайнэ упрямо мотал головой.

Подозвав Иннин поближе, он рассказал ей о том, что услышал в доме Никевии Фурасаку, а также о том, что стало ему известно от госпожи Илон.

— Она сказала, что я похож на Ранко, — сказал он дрожащим голосом. — И внешне, и по стилю письма.

— Хайнэ, все Санья так или иначе похожи друг на друга! — фыркнула Иннин.

— Он держал меня на руках, когда я только появился на свет!

— И что?

— У него должен был родиться ребёнок. В то самое время, когда родились мы с тобой! Иннин, всё сходится!

И, схватив сестру за руку, Хайнэ представил ей своё последнее и главное доказательство: книгу стихотворений Ранко, открытую в самом конце.

Белоснежные хлопья снега

Станут белыми весенними цветами

В тот день, когда ты впервые увидишь свет.