Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 162

Потом Хатори пересел на противоположную скамью и, обратившись к вознице, приказал ему ехать длинной дорогой.

Хайнэ, испытавший при этих словах одновременно облегчение и страх, сполз на скамейке ещё ниже.

— Вернись… — робко позвал он.

Хатори пересел обратно, но не поцеловал его больше, а только обнял одной рукой и притянул к себе; Хайнэ уткнулся лицом ему в грудь и замер, вновь обретя желанное тепло чужого тела.

Момент передышки помог ему прийти в себя, и больше до конца поездки он головы не поднимал.

«Какая это была красивая и печальная иллюзия, — в смятении думал он. — Не знаю, хорошо или плохо, что он позволил мне это испытать, но на какое-то мгновение я почти поверил, что всё по-настоящему. Прекрасная госпожа, полюбившая и возжелавшая калеку. Видимо, это моя судьба — создавать самому себе иллюзии и пытаться верить в них, одновременно зная, что это неправда. Печальная судьба… уж лучше верить в заблуждение, не зная об этом, но, кажется, я больше никогда не смогу по-настоящему себя обмануть. Наверное, это подарок господина Маньюсарьи. А, может, его проклятие».

Когда экипаж подъехал к дому, и Хатори, выпрыгнув из него, подхватил брата на руки.

— Как в старые добрые времена, — усмехнулся он.

Он вошёл в дом через задние двери, чтобы не встретиться ненароком с госпожой Ниси, и поднялся вместе с Хайнэ на второй этаж.

— Останусь с тобой на ночь, — сообщил Хатори, заходя в спальню, и, усадив брата в кресло, принялся расстилать на полу постели. — Уйду с рассветом.

Закончив с этим, он, как прежде, помог Хайнэ переодеться и заплёл его волосы в косу. Тот, сквозь пелену, заставшую глаза, смотрел в зеркало на отражение женщины, возившейся с ним.

— Зачем ты устроил этот маскарад? — наконец, проговорил он с трудом и вытащил одну из шпилек из причёски Хатори. — Ты и вправду думал, что это мне поможет?

— Не только, — сказал Хатори. — Знаешь, Хайнэ, я не хотел, чтобы однажды тебе пришла в голову идея купить себе ночь любви за деньги. Поэтому я решил, что уж лучше это буду я. Тебе так и так будет плохо потом, но в том случае, если ты заплатишь — хуже.

Шпилька выпала у Хайнэ из руки и со звоном покатилась по полу.

— Купить ночь любви за деньги? — переспросил он ошеломлённо. — Почему ты решил, что я этого захочу?

— А я не прав?

— Не прав, конечно! — закричал Хайнэ. — Ты ведь знаешь, что я верю в Милосердного, что я хочу хранить невинность и чистоту! — он вспомнил произошедшее в экипаже и осёкся. — В любом случае… в любом случае, я никогда бы не стал платить за такие вещи деньги!

Он закрыл лицо дрожащими руками.

— Сейчас ты думаешь так, — сказал Хатори. — Но кто знает, что будет с тобой через несколько лет. Люди часто меняются. А меня к тому же не будет рядом, и я об этом ничего не узнаю. Но всё же я надеюсь, что теперь такая идея тебе в голову точно не придёт.

— Тебе Иннин сказала, да? — спросил Хайнэ, отняв руки от лица. — Сказала, что я вас видел, и из-за этого ты сделал такой вывод? Решил, что из-за этого я тебя прогнал, потому что сам в глубине души мечтаю о том же самом?

— Видел? — переспросил Хатори. — О чём ты?

По его удивлённому тону Хайнэ понял, что ошибся, причём ошибся роковым образом — одновременно выдав себя.

Он побледнел, потом побагровел от жгучего стыда.

— Если хочешь помочь мне, то убей, — едва дыша, выговорил он. — Потому что ничто другое мне помочь не может.

Рухнув на постель, он уткнулся лицом в подушку и замер неподвижно.

Хатори также не двигался с места и ощущал себя странно.

«Почему я так безжалостен? — даже промелькнуло у него в голове в какой-то момент. — Ему плохо и больно сейчас, а я ничего не чувствую. Почему мне всё равно?»

Не то чтобы он когда-либо отличался особенной чувствительностью, но и подобное полное безразличие было для него внове, особенно после того, что он сказал и сделал для Хайнэ в этот день.

Наконец, он поднялся на ноги, задёрнул занавеси, погасил светильники.

Помедлив, вернулся к Хайнэ и, притянув его к себе, уложил лицом к себе на грудь. Хайнэ позволил сделать это без особых возражений, и Хатори, обняв его, уставился неподвижным взглядом в потолок.

Брат вскоре заснул, а он так и лежал, наблюдая за лунными пятнами, скользившими по потолку.

«Накидка на груди намокла. Это значит, что у Хайнэ мокрое от слёз лицо, — всё с тем же равнодушием подумал он. — Надо было снять её… но мне же вставать с рассветом, я не смогу тратить время на то, чтобы переодеться».

Хатори вытащил из рукава свиток с морским пейзажем, подаренным Кансой, и развернул его, держа перед собой в вытянутой руке.

«Завтра я поеду туда, — напомнил себе он, глядя на нарисованные волны, набегающие друг на друга. — Завтра меня ждёт свобода».

И вдруг что-то словно обрушилось на него.

Что-то такое, от чего всё тело сдавило и перекорёжило, от чего стало трудно дышать, а в груди заболело.

Хатори уже не помнил того, как Канса спросила однажды, почему он плачет, а он заметил, что и в самом деле плачет, только поднеся руку к щеке, но теперь произошло то же самое — он почувствовал, что подушка мокрая, и только тогда обнаружил, что лицо его залито слезами.

Но он по-прежнему упрямо сопротивлялся, не желая изменять своему правилу не думать о собственных чувствах.

«Мне просто очень больно, — сдался он, наконец. — Какая разница, отчего? Это и так понятно. Какой смысл об этом думать?»

Картинка с нарисованными волнами выпала у него из руки.

«Какая это была красивая и печальная иллюзия, — подумал Хатори, закрыв глаза. — Ты бы, наверное, сказал так, Хайнэ».

***

Хайнэ проснулся в одиночестве поздним утром следующего дня.

Прикрыв лицо рукой от солнца, ярко светившего сквозь раздвинутые занавески, он какое-то время лежал на спине, смахивая слёзы, постоянно набегавшие на глаза, и не пытаясь их остановить.

«Я даже не проснулся, когда он ушёл, — подумал он. — Мы даже не попрощались».

Наконец, обессиленный и опустошённый, он набросил на плечи верхнюю накидку и подполз к окну.

«Солнце бывает особенно ярким именно в те дни, когда хочется умереть, — думал он, глядя на искрящийся снег. — Почему это так?»

Взгляд его вдруг привлекло что-то яркое, блеснувшее в лучах солнца гораздо сильнее, чем белоснежные кристаллики снега.

В первое мгновение Хайнэ не поверил своим глазам.

Но глаза не обманывали его — это действительно был Хатори, вернувший себе прежний облик, Хатори с его ярко-рыжими волосами, пламенеющими от солнечных лучей.

Вслед за первой, инстинктивной радостью, Хайнэ ощутил испуг — солнце стояло в небе высоко, и, судя по всему, время близилось к полудню.

Он запахнул поплотнее накидку, нашёл свою трость и поспешно заковылял вниз.

— Почему ты до сих пор здесь? — взволнованно спросил он, добравшись до брата, сидевшего в беседке. — Разве ты не должен был уйти с рассветом? Во сколько вы уезжаете? Ты говорил, что это сегодня. Ты не опоздаешь?

Хатори молчал и только смотрел на ветви дерева абагаман, росшего неподалёку, каким-то странным, отрешённым взглядом.

Хайнэ никогда не видел его таким и вконец испугался.

— Что с тобой?! — спросил он, схватив Хатори за плечи и попытавшись повернуть его к себе. — Что с тобой такое, а?

Хатори, наконец, ответил.

— Ничего, — сказал он. — Ничего страшного. Хайнэ, иди в дом, а? Я бы сам тебя отнёс, но мне хочется побыть здесь какое-то время. Хорошо?

Слова и движения как будто давались ему с усилием, но, по крайней мере, он заговорил, и это принесло Хайнэ некоторое облегчение.

— Конечно, — сказал он и повторил в беспокойстве свой вопрос: — Но ты не опоздаешь?

— Не знаю, — как-то меланхолично сказал Хатори. — Может, и опоздаю.

— Но тебя дождутся?

— Не знаю, — ответил брат всё тем же голосом и с тем же выражением на лице. — Может, и дождутся.

Хайнэ пришёл от его вялости в откровенный ужас — Хатори мог быть каким угодно, но только не таким безжизненным.